Новичок в Антарктиде - Санин Владимир Маркович. Страница 19

«Где Ярошенко?!»

«Живой, в мешке спит».

Ну, расцеловались, потискали Ярошенко, который был очень плох, выяснили, что разошлись буквально в нескольких шагах друг от друга. Косенко рассказал, как тащил на себе товарища и даже чуть не заплакал от счастья, когда увидел «Харьковчанку». А дальше… впрочем, главное уже рассказано. Ярошенко через три дня встал на ноги. Вскоре со станции пришла помощь, и вернулись мы живы-здоровы. Так и закончился наш третий и самый бесполезный поход, продолжавшийся около месяца. Хотя, — Самушкин улыбнулся, — почему бесполезный? Во-первых, мы все время вели метеорологические наблюдения, а во вторых, великолепно усвоили одну истину: отправляясь в путь, не забывай о запасных частях! [4]

Много таких эпопей в Антарктиде.

Такое не каждый выдержит, но в Антарктиду и не попадает каждый.

Такие люди, как Сидоров, Боровский, Самушкин, Косенко и их товарищи, прошли через жёсткое сито естественного отбора, размышления о котором не оставляли меня все мои антарктические месяцы.

Эта люди не любят позы и не терпят рекламы. О них почти ничего не написано, и они нисколько не опечалены этим. Хотя они почти ежедневно рискуют жизнью, их редко награждают — поразивший меня парадокс.

Вернёмся, однако, на «Визе».

Калейдоскоп последних дней

Я лечу на Восток первым рейсом!

Многие нам, «первачкам», завидуют: все хотят лететь первым рейсом. А то засвистит пурга — и сиди в переполненном Мирном, жди у моря погоды. Поэтому на совещании возникла весёлая склока: «неудачники» доказывали Сидорову, что его несправедливое решение наносит непоправимый ущерб науке.

— Мы с Миклишанским и Тереховым летим четвёртым рейсом? — негодующе взывал Арнаутов. — Может быть, вы ошиблись, Василий Семёнович, — двадцатым рейсом? Тогда прошу разъяснить: кто заготовит за нас снежные монолиты весом двадцать-тридцать килограммов каждый? Монолиты, жизненно необходимые советским геохимикам?

— Вы, — невозмутимо ответил Сидоров. — Как только прилетите на Восток… четвёртым рейсом.

Пока Арнаутов, Миклишанский и Терехов, трагически глядя друг на друга, осмысливали свою неудачу, атака на начальника станции продолжалась.

— В списке летящих первым рейсом допущен случайный пропуск, — с явно преувеличенной уверенностью заметил Рустам Ташпулатов. — Может быть, у меня со слухом что-нибудь не в порядке?

— В порядке, в порядке, — успокоил Сидоров. — Вы полетите несколько позже. Последним рейсом.

— Да, наверное, что-то со слухом, — решил Рустам и, приложив ладонь к уху, переспросил: — Простите, каким рейсом?

— Последним, — с железным хладнокровием повторил Сидоров. — Я назначаю вас полномочным представителем Востока в Мирном. Будете следить за погрузкой оборудования и продуктов в самолёты и на месте устранять возможные недоразумения.

— Отличная шутка! Давно я так не смеялся! — губы Рустама сложились в исключительно жалкую улыбку. — Я, который с первого дня должен изучать микрофлору, брать анализы венозной крови, выполнять обширные исследования, результаты которых имеют первостепенное значение для выяснения некоторых аспектов, которые, в свою очередь…

— Значит, решено, — кивнул Сидоров, — последним рейсом. Я на вас надеюсь как на самого себя, Рустам Юлчиевич. Уверен, что вы наверстаете упущенное. Больше вопросов нет, товарищи?

— Когда вы зачитывали про первый рейс, — без всякой надежды пробормотал Майсурадзе, — Виноградов чихнул у меня под ухом и я не расслышал, было ли там что-нибудь про меня.

— Не было ни звука, — подтвердил Сидоров догадку печального Майсурадзе. — Полетите через месяц, ближе к приходу на Восток санно-гусеничного поезда. Все, дискуссия закончена. Переходим к самому главному. Нам запланировано всего сорок шесть рейсов, а грузов по вашим заявкам — на все шестьдесят. Придётся брать только то, что абсолютно необходимо для научной работы и жизнедеятельности станции, остальное оставим на складе в Мирном. «Урезать так урезать», — как советовал Аркадий Райкин. Прошу всех товарищей отнестись к этому вопросу серьёзно, без местнических настроений.

Призыв начальника, однако, повис в воздухе, «урезать» никому не хотелось. Каждый научный сотрудник считал свой груз важнейшим. Буровики, отстаивая каждый килограмм собственного оборудования, готовы были пожертвовать половиной груза геохимиков, те доказывали, что из двухтонного багажа группы Майсурадзе следует оставить для перевозки чемодан с личными вещами, а разгневанный Майсурадзе призывал к жёсткой экономии за счёт Ташпулатова. Неожиданно для всех Рустам оказался на высоте положения: он легко согласился оставить в Мирном целую четверть тонны.

— Молодец, — похвалил Сидоров. — Я рад, что именно вы, Рустам Юлчиевич, первым проявили понимание обстановки. Что вы решили оставить?

— Бочку спирта, — под возмущённые протесты присутствующих ответил невозмутимый Рустам.

Наше последнее на «Визе» совещание проходило весело и бурно. В конце концов страсти утихли, и беседа перешла на «мирные рельсы». Заговорили о будущей жизни на Востоке — кому всего труднее придётся на станции.

— Труднее будет всем, — заверил спорщиков Борис Сергеев, — потому что от заготовки снега для воды никто не освобождается.

Ташпулатов, который в Двенадцатую экспедицию зимовал на Новолазаревской, не без грусти вспомнил, что там проблемы воды не существовало: рядом со станцией — пресноводное озеро, пополняющееся талыми ледниковыми водами.

— Вношу предложение, — прогудел инженер-электрик Слава Виноградов. — Выроем глубокий колодец и установим в нем термоэлемент. Снег будет туда наноситься ветрами и там же растапливаться без всяких затрат живого труда.

— Вместе со снегом в колодец будут сдуваться микробы, — возразил Ташпулатов. — Как исполняющий обязанности санитарного врача, накладываю вето.

— Но ты же сам говорил, что Антарктида безмикробный континент, — отпарировал Виноградов.

— Правильно, в Антарктиде микробов практически нет, — согласился Рустам. — А вот ты начинён ими, как подсолнух семечками. Ты — ходячий склад микробов, грандиозное микробохранилище! От тебя они и будут попадать в колодец.

— А от тебя? — огрызнулся Слава.

— От меня тоже, хотя и в меньшей степени. Ничего, попилишь снег, это полезно для мускулатуры.

— Валерий, как прошёл медосмотр? — поинтересовался Сидоров.

Три дня подряд врачи исследовали восточников по программе космонавтов: обвешивали нас датчиками, испытывали на кислородное голодание, снимали всевозможные кардиограммы, заставляли многократно приседать и прыгать. Ельсиновский доложил, что все его пациенты обладают могучим, воистину железным здоровьем. Правда, настораживает упадок сил у Тимура Григорашвили: пятнадцатый раз двухпудовую гирю он выжал не без труда. Так что Тимура необходимо перевести на усиленное питание в отличие от Ивана Лугового, сверхнормативная упитанность которого наводит на мысль о разгрузочной диете.

— Ну, лишний вес сбросят все, это я вам гарантирую, — пообещал начальник станции. — Подводим черту, следующий раз будем совещаться на Востоке. Понемногу собирайте вещи, готовьтесь к высадке и прощайтесь с друзьями, а то подойдём к Мирному — не найдёте времени даже руку пожать.

В последние дни увлечение фотографией приняло характер стихийного бедствия. Очередь в фотолабораторию во много раз превышала её пропускную способность: каждый стремился отпечатать и отправить домой свои изображения на фоне пингвинов и айсбергов. Поэтому самым авторитетным человеком на судне стал хозяин лаборатории Николай Тяпкин. Его имя произносилось с благоговением: «Так сказал сам Коля!» При появлении Коли фотолюбители мгновенно превращались в отпетых подхалимов и сладкоголосых льстецов.

— Ты совершенно не следишь за своим здоровьем, у тебя слишком утомлённый вид, — с отцовской заботой внушал один. — Иди отдохни, а я тебе принесу в каюту кофе… Кстати, ключи можешь смело доверить мне.