Одержимый - Санин Владимир Маркович. Страница 12

Сделав этот мудрый вывод, я опять начинаю считать слонов. Двадцатый слон, могучий исполин с гигантскими бивнями, призывно трубит, и я с безнадёжным вздохом открываю глаза — это яростно всхрапнул Баландин. А, всё равно сна ни в одном глазу. Лучше припомню отвальную, если так можно назвать прощальный перед выходом в море вечер без капли спиртного. Уже потом я узнал, что Чернышёв давно стал трезвенником — после одного поучительного происшествия. Но об этом позже.

— Вы меня не пугайте! — вызывающе сказал Баландин. — Слава богу, не первый раз в море.

— А какой? — поинтересовался Чернышёв.

— Второй, — весело признался Баландин. — Лет пятнадцать назад я совершил путешествие на теплоходе из Одессы в Ялту.

— Ну, тогда, Илья Михалыч, вам сам черт не страшен, — с уважением сказал Никита.

— А какое по прогнозу ожидается волнение моря? — с лёгким беспокойством спросил Баландин.

— Пустяки, — успокоил Чернышёв. — В это время года больше двенадцати баллов ни разу не было.

— Никита, вы ближе к телефону, — слабым голосом произнёс Баландин. — Будьте любезны, уточните, когда по расписанию самолёт на Москву.

Корсаков засмеялся.

— А какой всё-таки прогноз на первые дни, Алексей Архипыч?

— Препаршивый, — сказал Чернышёв. — Ветер три-четыре балла и температура около нуля. При такой погоде лёд образуется разве что в холодильнике.

— Так бы и всю дорогу, — с удовлетворением сказал Лыков. — Мы люди нормальные, нам лёд ни к чему. Пароход целее будет.

— Далёкий ты от науки человек, Лыков, — пожурил Чернышёв. — Ни разу не замечал, чтобы ты рвался пожертвовать собой ради научных интересов, как рвутся товарищи Корсаков и Баландин.

— Не рвусь, — согласился Лыков.

— Он у нас очень приземлённый, — пояснил Чернышёв. — «Анти-Дюринга» не читал, по радио симфонию передают — выключает, в театр лебёдкой не затащишь, только одно и знает, что гоняться за рыбой, как собака за котом. Боюсь, Лыков, что Павел Георгиевич напишет с тебя отрицательного типа. Правда, Паша?

Так, начались Чернышевские штучки. Я смолчал.

— А с меня положительного, — продолжил Чернышёв. — Поскольку руководитель моего ранга критике не подлежит. Начни так, Паша: «Начальника экспедиции, известного своими производственными победами капитана А. А. Чернышёва подчинённые ласково называют…» Как они меня называют, старпом?

— Если ласково, то «хромой черт», — откликнулся Лыков.

— Паше это не подойдёт, — засомневался Чернышёв. — Ему для правды жизни нужно что-то более возвышенное, скажем, «наш морской орёл». Запиши в блокнот, Паша, а то забудешь.

— Ты ему не подсказывай, — заметил Лыков, — он и так все записывает на магнитофон. Вон, в портфеле.

По всеобщему настоянию я вынужден был раскрыть портфель и доказать, что магнитофон не включён.

— Ты нашего тралмастера Птаху запиши, — посоветовал мне Лыков. — Сочно говорит.

— Да, словарь у него не тургеневский, — сказал Чернышёв. — Иной раз такое загнёт, что рыба на корме протухает. Не знаю, как с ним быть при наличии на борту интеллигентных учёных товарищей. Штрафовать за каждое словечко, что ли? Так если даже брать по копейке, ему зарплаты от силы на три дня хватит.

— А тебе на неделю, —. включилась Маша. — Не слушайте его, сам хорош бывает.

— Насчёт интеллигентных учёных, Алексей Архипыч, напрасно иронизируете, — с улыбкой сказал Баландин. — Не при вашей милой супруге будь сказано, — Баландин церемонно склонил голову, — не наш брат, грубый мужлан, а в высшей степени уважаемая дама блестяще защитила докторскую диссертацию о происхождении любимых вашим тралмастером словечек в русском языке. Именно так, — он победоносно взглянул на недоверчивых слушателей и поднял кверху палец, — дама! Причём, должен отметить, что в знании предмета исследования ей воистину не было равных: монополист темы! Попадая в общество людей, не следивших за чистотой своего лексикона — например, в городском транспорте в часы «пик», — она непременно оказывалась в центре внимания, так как гневно и хлёстко отчитывала грубиянов, но отнюдь не за грубость, а за недостаточно научное употребление бранных слов. Особую пикантность ситуации придавало то, что достойная дама, к восторгу одних и полному замешательству других, бестрепетно произносила эти слова, но в правильном, истинно научном контексте.

— Вот это женщина! — восхитилась Маша. — Если вы её знаете, Илья Михалыч, я ей в подарок платье сошью…

— Свою прелесть вы ей передать не в состоянии, — расплылся Баландин, вставая и шаркая тапкой. — Если бы я был художником…

— Ой, молчите! — замахала руками Маша.

— Художником? Да я этих петухов на квартиры поганой метлой гоняю! — прорычал Чернышёв. — Особенно один раскукарекался, длинноволосый хмырь: «Ах, Мария Васильевна, я, Мария Васильевна, так и вижу вас в неглиже, с загадочной улыбкой Джоконды!» Пришлось его арифметике обучить.

— В каком смысле? — не понял Баландин.

— У нас на лестнице пятьдесят одна ступенька, — разъяснил Чернышёв.

— Уж очень он меня ревнует, Алёша, — грудным голосом пропела Маша. — Уж так ревнует. Любит очень, от греха бережёт.

Все заулыбались, даже сонные как мухи Ерофеев и Кудрейко.

— Сейчас я тебя уберегу… — Чернышёв приподнялся, но позволил без особого сопротивления усадить себя на место. — Ладно, — он ударил ладонью по столу, — кончаем трёп, давайте о деле.

Пошёл довольно скучный разговор, в котором мелькали слова вроде «адгезия льда», «кренящий момент», «нормы Регистра» и тому подобное, что входило в одно ухо и выходило из другого. Я сидел с умным видом, чтобы не обнаружить своего полного невежества, и изо всех сил старался не зевать. Обязательно нужно будет получить квалифицированную консультацию, хотя бы Никиты, который, кажется, не прочь завязать со мной приятельские отношения — мы с ним шахматисты.

Баландин дробно застучал ногами в переборку — наверное, ему приснилось, что он лошадь. Забавная личность! С первого взгляда он так и напрашивается на дружеский шарж. Представьте себе высокого, узкоплечего и длиннорукого человека лет пятидесяти, с вытянутой дынеобразной головой и бугристой лысиной, на страже которой торчат несуразных размеров уши — так называемые лопухи; но этого природе показалось мало, и от, щедрот своих она отвалила Баландину огромный нос (так и просится — рубильник) и широченный, при улыбке до ушей, рот, украшенный крупными зубами. Если верно наблюдение, что лицо каждого человека напоминает морду какого-либо животного, то Баландина природа лепила с добродушной и уживчивой лошади. Но едва вы утверждаетесь в этой весёлой мысли, как вдруг замечаете его глаза — и смущаетесь, потому что над человеком с такими глазами смеяться грешно. Случалось ли вам встречать у взрослого человека детские глаза? Их верные признаки — отсутствие всякой задней мысли, неистребимая любознательность, доверчивость и наивное желание видеть вас в наилучшем виде. Про людей с такими глазами говорят, что они и мухи не обидят. Очень смешной дядя, воистину взрослый ребёнок с профессорским званием!