Одержимый - Санин Владимир Маркович. Страница 46

Много спустя, когда зароненное Баландиным зерно проросло и я замахнулся на повесть, мне не раз вспоминалась эта сцена. Теперь, по прошествии времени и после всего, что случилось, она не кажется столь значительной, но тогда я сидел не за письменным столом в своей квартире, а раскачивался вместе с креслом, и глаза мои смотрели не на двор, где за Монахом гнался какой-то тип с палкой, а на угрюмо волнующееся за иллюминатором море. Одно дело — быть истолкователем событий, и совсем другое — их участником: совершенно разные ощущения.

Вспоминаю, тогда меня вдруг пронзила мысль, что капитан Чернышёв — одержимый навязчивой идеей фанатик, и мне на миг стало страшно. Его взгляд показался мне безумным. Я смотрел на него и думал, что за изменчивым, как ветер на море, поведением этого человека, нарочито уважительным, а на самом деле пренебрежительным отношением к спутникам по экспедиции, скрывалась железная решимость навязать нам свою волю и любой ценой осуществить задуманную идею. А страшно мне стало потому, что я физически ощутил давящее превосходство его воли, полную свою неспособность что-либо ей противопоставить: ну что может сделать попавшая в водопад щепка? Я говорю о себе, а лучше бы сказать «мы»: на лицах моих товарищей читались такие же мысли.

И хотя нрава голоса я не имел и обязан был оставаться беспристрастным свидетелем, всей душой я склонялся на сторону Корсакова.

Теперь они не отрываясь смотрели друг на друга.

— Законная любознательность, — сказал Корсаков. — Я бы отнёсся к ней с полным уважением, если бы не одно обстоятельство.

— Какое же? — мрачно спросил Чернышёв. Впервые я увидел его без всякого грима: бескомпромиссный, абсолютно уверенный в себе, с холодным и даже жестоким взглядом.

— Если бы, удовлетворяя её, вы рисковали только своей жизнью.

Баландин импульсивно сжал рукой моё колено.

Чернышёв изменился в лице — хотя, бьюсь об заклад, он ждал именно этих слов.

— Кто ещё так думает? — с оскорбительным вызовом спросил он. И, не дожидаясь ответа, буркнул: — Впрочем, это не имеет значения: каждый желающий может покинуть судно.

Кудрейко присвистнул.

— Под зад коленкой?

— Ну зачем так грубо, — поморщился Ерофеев, — нам, может, ещё и пообедать дадут. Корсаков покачал головой.

— Не в вашей компетенции это предлагать, Алексей Архипович, состав экспедиции утверждали не вы. Воцарилась полная тишина. Чернышёв напряжённо о чём-то думал, кивал каким-то своим мыслям, а потом с силой ударил ладонью по столу — привычка, которая меня раздражала.

— Вы правы! — воскликнул он. — Приношу свои извинения — переборщил. Но от сорока тонн, простите великодушно, не отступлю. Тридцать у нас уже было, запросто вывернулись, а сорок нужно испытать. Вы же умные люди, поймите, очень нужно!

— Почему вы настаиваете именно на этой цифре? — оторвавшись от протокола, спросил Никита.

— А ты записывай, без тебя спросят! — прикрикнул Чернышёв. — Потому, что многие капитаны считают её критической.

— Ну а вы сами? — спросил Корсаков.

— Не знаю, у меня сорока тонн ещё не было. Но мы докажем — поверьте моей интуиции, докажем! — что при правильном управлении судном оно сохранит остойчивость!

— Допустим, вы, — Корсаков сделал ударение на последнем слове, — это докажете. И что же тогда?

— Тогда, — возбуждённо воскликнул Чернышёв, — мы победители! Мы будем знать все! Мы пройдём все стадии обледенения, от слабого до критического, по ходу дела испытаем различные средства защиты и первыми — первыми! — познаем, как спасать теряющее остойчивость судно! Черт побери, да как вы не поймёте, что это исключительно важно! Я проведу это на практике, вы дадите теоретическое обоснование — да нашей работе цены не будет! Сколько судов ушло под воду только из-за того, что не знали… Эх, — он потряс сжатыми кулаками, — не с того я с вами начал… В печати, Виктор Сергеич, публиковались отрывочные данные, а у меня — помнишь, Паша, я тебе заметки давал? — все собрано, я ведь этой статистикой специально занимаюсь, ну вроде хобби. Хотите, я вам почитаю докладную министру? Там про все главные случаи, вам будет интересно, честное слово! А ты, Никита, чаю нам пока что крепкого завари, брось протокол, я тебе копию записки дам. Чернышёв порывисто встал и вышел из салона.

— Слишком много патетики, — пробормотал Корсаков. — Страсти в научном эксперименте — вредная штука.

— Позвольте с вами не согласиться, — возразил Баландин. — Я имею в виду не данный конкретный случай, а общий принцип.

— До споров ли сейчас? — с упрёком сказал Корсаков. — Нам нужно держаться вместе. Как считаете, Митя?

— Насчёт патетики? — спросил Ерофеев. — Не знаю, много её или в самый раз, но мне понравилось.

— И мне, — признался Кудрейко. — Мы, конечно, не моряки, но…

Послышались торопливые шаги — вошёл Чернышёв со знакомой мне папкой.

— Вот! — Он сел в кресло, перевёл дух. — Про многие случаи вы и без меня знаете, здесь подробности интересны, подробности! — Он прокашлялся, развернул папку. — Это — введение, общие слова… начнём отсюда. Никита, сделай пометку — информация из докладной записки на имя министра, выдержки…

И Чернышёв, усевшись поудобнее, стал читать:

— Прежде чем перейти к практическим предложениям, считаю целесообразным ознакомить вас с получившими наибольшую известность случаями гибели судов от обледенения.

Зимой 1902/03 года в Северном море шесть немецких рыболовных траулеров «В. В. Иоганн», «Балтрут», «Георг», «Уранус», «Ниек» и «Комендант» в жестокой штормовой обстановке подверглись сильному обледенению, потеряли остойчивость и погибли вместе с экипажами. Зимой 1931 года в Баренцевом мори пропали без вести траулеры «Осётр», «Макрель» и «Союзрыба». Есть все основания предполагать, что они погибли от обледенения и последующего опрокидывания вверх килем.

О гибели 26 января 1955 года английских рыболовных траулеров «Лорелла» и «Родериго» имеется более подробная информация. Оба судна были застигнуты сильным штормом в 90 милях на северо-восток от Исландии. Последние сообщения с траулера «Лорелла» свидетельствовали о том, что огромные массы льда, скопившиеся на палубе, надстройках, бортах и такелаже, превратили судно в сплошной айсберг. Лёд облепил стойки антенн до такой степени, что они стали толще телеграфных столбов. Льдом заполнились спасательные шлюпки, обледенели шлюпбалки — все спасательные средства, таким образом, оказались непригодными к использованию. Траулер потерял способность к управлению, оказался развёрнутым лагом к волне и перевернулся. Через два часа при таких же обстоятельствах погиб и «Родериго». Комиссия, расследовавшая обстоятельства гибели обоих траулеров, пришла к выводу: «Суда перевернулись и погибли по причине необычайного и непредвиденного совпадения сил: свирепого шторма, высокой волны и потери остойчивости из-за тяжёлого обледенения верхних устройств судов».