Трудно отпускает Антарктида - Санин Владимир Маркович. Страница 20
– Что вы от меня хотите? – порывисто и нервно спросил Пухов.
– Чтобы вы прибрали помещение и вымыли посуду.
– Я уже сказал: надоело! И не только одному мне. Груздев совершенно прав: вы поиграли с летчиками в благородство, а мы из-за этого три недели даром едим государственный хлеб и сходим с ума!
– Ты на всех не распространяй! – выкрикнул Дугин.
– А тебя не спрашивают! – Филатов, конечно, был тут как тут. – Пухов в открытую говорит то, что думают все!
– Я так не думаю!
Филатов ответил грубостью. Еще несколько секунд – и начнется склока, которая может стать неуправляемой.
– Молчать! – Я ударил кулаком по столу с такой силой, что подскочили тарелки. Из спальни вышел Андрей и сел за стол напротив меня. Все притихли. – Насчет игры в благородство, Груздев, я с вами спорить не стану, думайте, как хотите. Речь пойдет о другом. К великому сожалению, Пухов, у меня нет возможности немедленно с вами расстаться. И с некоторыми другими, которые по нелепой случайности стали полярниками, хотя душа у них… цыплячья! Повторяю, мне очень жаль, на сию минуту такой возможности нет. Но пока мы вместе, Пухов, вы будете делать то, что вам прикажут. С отвращением, с проклятьями по моему адресу, но будете!
Из радиорубки высунулся Скориков.
– Николаич, «Обь»!
Разговор был короткий. За ночь «Обь» прошла миль двадцать на юг, кругом – битые торосистые льды, «Аннушкам» ни взлететь, ни сесть, на поиск остается еще несколько часов, держитесь, друзья…
Я знал, что все кончено, еще сутки назад, когда «Обь» счастливо выбралась из капкана. То, что Петрович опять сунулся на юг, было для меня новостью. На что он надеялся – поймать в авоську падающую звезду? Или доказать и себе и мне, что бился до последней минуты? С того дня, как «Обь» покинула Молодежную, я, как скупой рыцарь золотые монеты, каждый вечер считал, сколько топлива осталось на судне. И получалось, что уже меньше, чем нужно, чтобы добраться до ближайшего порта. Если я ошибся, то не намного. Спасибо тебе, Петрович; ценю и не забуду, но пора кончать играть в эту игру – погубишь корабль.
Скориков выключил рацию и угрюмо сидел, уставившись в одну точку.
– Смотри, никакой паники, – предупредил я, – все идет нормально. Еще есть шанс.
– Врагу бы я такого шанса не пожелал, Николаич… Только непорядок это, когда на пароходе в этих широтах нет вертолета.
– Будто не знаешь, был вертолет, в ураган лопасти погнуло,
– Запасные должны быть.
– Что ж теперь, Димдимыч, руками махать…
– У нашего брата раньше никто и не спросит.
– Хотел бы тебя утешить, да нечем.
– Двое их у меня, Николаич, за каждым отцовский глаз нужен… Каково ей там одной… Возраст у них, сам понимаешь, критический наступает. Мне сейчас дома надо быть, а я здесь неизвестно на сколько застрял.
– Сплюнь три раза, бьются ведь моряки!
– Плетью обуха не перешибешь.
– Вот что, Димдимыч, сомнения ты оставь для ночных переживаний, а на людях изволь не подавать виду.
– Есть не подавать…
Я вернулся в кают-компанию. Все остались на местах, только Андрея не было. Однако обстановка явно изменилась, я не сразу понял, чем именно, – исчезло напряжение, что ли. Ага, Филатов виновато уткнулся глазами в стол, наверное, поучил взбучку от Саши, а Пухов мост в тазу тарелки и вытирает их полотенцем. Увидев меня, он заторопился и уронил тарелку на пол.
– Новостей пока нет, – сообщил я, – поиск льдины для выгрузки самолетов продолжается. Распорядок дня на сегодня такой: будем заготавливать снег на баню, по сменам. Бармин, отберите первую четверку.
В этот момент из спальни, одетый, вышел Андрей. Я вопросительно посмотрел на Сашу, он чуть заметно кивнул. Что ж, раз доктор считает, что Андрей может выйти на свежий воздух, значит, так надо.
И тут произошла вторая сцена – я же говорил, что день был скверный, одно к одному.
– Решил я вас, ребята, побаловать, – пошутил Андрей, направляясь к выходу, – обеспечить полный штиль. Поколдую над своими игрушками.
– Чего старается человек? – Это сказал Пухов. Так вроде бы, про себя, ни к кому не обращаясь.
Андрей замер, обернулся.
– Вы мне?
– Я так… вообще. – Пухов растерялся. – Чего, действительно, лежали бы, Андрей Иваныч!
– Зачем вы мне это говорите?
Здесь бы Пухову промолчать, уйти, провалиться сквозь землю! Но в него сегодня вселился бес.
– Вы же не маленький, Андрей Иваныч, вы прекрасно понимаете, зачем себя…
Я готов был его растерзать! Андрей улыбнулся.
– Вот именно, Евгений Павлович, зачем? Я думаю, мы поняли друг друга. Но если хотите, я готов поговорить с вами на эту тему в индивидуальном порядке. Я скоро…
Как только Андрей вышел, Томилин рванулся к Пухову.
– Врезать бы тебе, дядя моей тети…
– Отставить! – Я силой оттащил Томилина в сторону. – Пухов, зайдите ко мне. Первой смене приступить к заготовке снега.
Меня душил гнев – плохой помощник в предстоявшем объяснении. Пухов нервничал, лысина его покраснела. Я его ненавидел. Он сразу же перешел в наступление.
– У вас, Сергей Николаич, на станции есть любимчики и козлы отпущения, так дальше продолжаться не может. Вы обязаны призвать Томилина к порядку!
– Тяжело вам, наверное, с нами, Пухов.
– Если вы насчет Андрея Иваныча, то я только хотел проявить чуткость. Когда у моего друга нашли в легком опухоль…
– Да, не только Томилин, многие могли не сдержаться…
– То есть? – с вызовом спросил Пухов.
– То, что вы слышали.
– Если и начальник станции так рассуждает, я обращусь к товарищам!
– Прекрасно. У меня будет повод вынести этот случай на обсуждение коллектива. Вас это устраивает?
– Пусть товарищи скажут!
– Думаю, они скажут мало для вас приятного.
– Я работал не хуже других!
– Едва ли они вспомнят об этом. Кстати, о работе. Вы настолько явно ею тяготитесь, что я пойду вам навстречу. С сегодняшнего дня вы освобождены от работы. У вас будет время на досуге подумать о разных разностях.
– Вы не имеете права!
– Ошибаетесь, такое право у меня есть. Теперь идите.
– Я этого не оставлю, вы ответите!
– Идите!
Пухов хлопнул дверью. Я выпил воды, прилег. В голове – сплошной гул от напора крови, наверное, пошаливает давление, нужно больше бывать на свежем воздухе. В этом недостаток погребенного под снегом помещения: через вентиляционные ходы воздух с поверхности пробивается слабо. Правильно Саша сделал, что выпустил Андрея, пусть проветрит легкие.
Едва я успел об этом подумать, как Андрей вернулся. Он так устал, что только виновато улыбался и обзывал себя «старой рухлядью», когда я помог ему раздеться и прилечь на кровать. Я вышел в камбуз и принес крепкого чая со сгущенкой. Андрей выпил, улегся поудобнее.
– Никогда не угадаешь, – сказал он, – о ком я все время думал.
– Тогда скажи сам.
– О Пухове.
– Зря придаешь значение его болтовне.
– Ерунда, – возразил Андрей, – это он так брякнул не подумав. Кстати, он только что извинился за бестактность – искренне, по-товарищески. Ты знаешь, что он был на фронте?
– Конечно.
– А что он заслужил два ордена и был трижды ранен?.. Я к тому, что иногда ты бываешь с ним резок. А таких людей с каждым годом остается все меньше, придет время, и их в праздники будут показывать по телевизору – последних из могикан. Поговори с ним по-человечески, один на один, и постарайся понять, что с ним происходит. Только забудь на время, что ты начальник станции, иначе никакого разговора не будет… Ты меня не слушаешь?
– Андрей, – сказал я, – наши дела плохи.
– «Обь»?!
– Да. Поиск практически прекращен, «Обь» уходит домой.
Андрей долго молчал.
– Значит, – он медленно, с трудом приподнялся на локте, – то, что ты сказал ребятам после завтрака, было неправдой?
– Почему неправдой? Хотя, если уж быть честным до конца, пожалуй, так. С другой стороны, «Обь» еще не ушла, Андрей, она уходит. Значит, есть шанс.