В ловушке - Санин Владимир Маркович. Страница 2

— Резерв главного командования, в отпуск собираюсь.

— Слышали? — Бородач остановил приятелей. — Такую гаубицу в резерве держат!

— Недолго, Сергей, будешь ржаветь, — включился один из них Станцию для тебя новую открывают… Только — молчок, секрет пока что!

— Где? — простодушно спросил бородач.

— На самой северной точке… Южного берега Крыма!

Посмеялись, поговорили, разошлись.

— Семенов? — удивился невысокий франтоватый человек с холодным, неулыбающимся лицом — Ты же, говорят, только вчера прилетел, что здесь делаешь?

— Старая артиллерийская лошадь услышала зов полковой трубы, — отшутился Семенов — Свешников на шестнадцать тридцать вызвал.

— Стружку снимать? Натворил чего на Льдине?

— Не знаю. — Семенов пожал плечами — Вроде бы не за что

— А вот здесь ты ошибаешься, начальство всегда найдет!.. Шучу. — Макухин, однако, не улыбнулся. — Зачем же он тебя вызвал?.. Шумилин вроде все антарктические станции укомплектовал… Кстати, Семенов, начальником следующей экспедиции будто прочат меня. Пойдешь ко мне замом?

— До следующей полтора года, трудно загадывать, — уклончиво ответил Семенов.

— Твоя голова, думай. — Макухин покровительственно похлопал Семенова по плечу. — Гаранин Андрей с тобой вернулся?

Семенов кивнул.

— Его бы тоже взял, начальником аэрометотряда, — с тем же покровительством в голосе продолжал Макухин. — Ну, бывай!

Семенов задумчиво посмотрел ему вслед. Предложение заманчивое, пожалуй, принял бы его, исходи оно не от Макухина. Опыта и личного мужества у него не отнимешь, всю полярку прошел с низовки, во всех переделках побывал, а зимовать с ним не любили. Почему? Трудно сказать, какие то штрихи, пустяки Ну, хотя бы то, что за общий стол не садился, подчеркивал дистанцию. Или с самого начала зимовки выбирал человека послабее и делал из него «мальчика для битья». Или: спиртное разрешал коллективу только по праздникам, а себе — когда появлялось желание. Спорить с ним боялись, приказы выполняли по-армейски, но когда среди полярников распространили анкету с вопросом. «С каким начальником ты хотел бы зимовать?» Макухина почти никто не назвал. А начальство ценило, для начальства самое главное, чтобы выполнялась программа и не случались ЧП… За себя-то Семенов был спокоен, на него Макухин бросаться не станет, но Андрей и слышать его фамилию не мог. А без Андрея, и думать нечего, никуда Семенов не пойдет Пусть с Макухиным зимует другой…

— Здравствуйте, Сергей Николаич!

— Женька? — Семенов с удовольствием пожал руку молодому крепышу с русым хохолком и открытым лицом человека, у которого нет в мире врагов, да и откуда им взяться, если он никому ничего плохого не сделал. — Куда судьба забросила?

— На Врангель сватают, в бухту Роджерса. А я вас искал, в гостинице Вера Петровна сказала, что вас Свешников вызвал.

— Так я ведь прилетел только, в отпуск собираюсь… Как нога?

— Хоть вприсядку, Сергей Николаич!

С механиком-дизелистом Дугиным Семенов несколько лет назад отзимовал на Востоке и почти весь прошлый год — на Льдине, до несчастного случая, когда Женьку вывезли с переломом ноги. Дугин Семенову нравился. Сдержанный, на редкость исполнительный, он легко входил в коллектив, с полуслова подхватывал приказы и, случалось, без подсказки одергивал ребят, вылезавших из оглоблей. Семенов ценил такую преданность, верил Дугину: дизель Женька мог разобрать и собрать с закрытыми глазами, на тракторе по Льдине раскатывал, как на велосипеде, знал сварочное и взрывное дело.

— Езжай пока что, — с сожалением сказал Семенов. — На Врангеле повеселее будет, чем на нашей ледяной корке. Поохотишься, порыбачишь.

— Какая там охота! — вздохнул Дугин — Оленей, говорят, колхоз поставляет, а в море разве рыбалка?

— Не скажи, в августе туда гуси канадские прилетают тучами, — подбодрил Семенов. — Ну не пропадай!

— Если что, так я на крыльях, только знать дайте, — попросил Дугин.

— Договорились, Женя. Координаты твои те же? Лады. Может, и сведет судьба.

Не знал тогда Семенов, что сведет, и не раз! Необозримы полярные широты, а дорог, по которым ходят люди, там не так уж и много, то и дело перекрещиваются.

— Здравствуй, Сергей, — Свешников поднялся и приветливо протянул Семенову могучую руку. — Заматерел ты, брат, раздался, впрок, видно, идет тебе полярное питание на свежем воздухе. В газете о тебе писали, слышал? Наступает молодежь на пятки, вот-вот под это кресло клинья начнет подбивать!

— Петр Григорьевич…— с упреком произнес Семенов.

— Отдрейфовал ты прилично, — продолжал Свешников, — скажем, на четверку. Можно было бы даже с плюсом, если бы не перерасход спиртного.

— Два ящика с коньяком при подвижках льда…— начал было Семенов.

— Расскажешь своей бабушке, — усмехнулся Свешников. — Загадка природы! Почему-то на всех станциях в авралы страдают в первую очередь именно ящики с коньяком! Устал?

— Нормально, Петр Григорьевич, «Москвич» в гараже бьет копытом, в путешествие собираемся — с Гараниными.

— Поня-ятно. — Свешников на мгновение призадумался. — Идея хорошая…

Зазвонил телефон, Свешников жестом указал Семенову на стул и завел с кем-то длинный и, судя ло первым словам, деликатный разговор. Голос его раскатисто гремел, этакий густой, как сгущенка, баритон, даже удивительно было, как выдерживает такой напор телефонная трубка, затерявшаяся, казалось, в огромной ладони. Семенов отключился — неприятно слушать чужие тайны — и с почтительной симпатией покосился на хозяина кабинета. Массивный, лишний жирок появился, все реже надевает Петр Григорьевич свои видавшие виды унты… А силы в нем были немереные, все помнили случай, когда провалившуюся под лед упряжку в одиночку вытащил и, сам мокрый насквозь, полсуток до берега добирался. Из первопроходцев — не любил ходить по чужим следам. Что поделаешь годы, от них и скалы выветриваются…

Семенов уважал Свешникова и его полярную мудрость. От него в свой первый дрейф он научился тому пониманию полярного закона, которое дается только жизнью на трудной зимовке, и не раз и навсегда, как некая догма, а как метод, которым следует пользоваться в зависимости от обстоятельств. «Спасай товарища, если даже при этом ты можешь погибнуть, — учил Петр Григорьевич. — Помни, что его жизнь всегда дороже твоей». Если б только говорил, но Свешников так и поступал, и потому сформулированный им главный закон зимовки врезался в память, как буквы в гранит, — навсегда. Всего лишь год прозимовал Семенов под началом Свешникова, но тот год оказался очень важным, и за него Семенов был благодарен судьбе.