Суд над Танталусом - Сапарин Виктор Степанович. Страница 19

Ольсен привык уже к тому, что некоторые элементарные истины приходится разъяснять даже своим сотрудникам — тем, разумеется, которые недавно вступили в это звание. Конечно, старым кадрам «СК» ничего не надо втолковывать, те понимают все с полуслова. Но новеньких приходится приучать к правильному пониманию особенностей работы, ничего не поделаешь.

Алик совсем повесил нос. А ведь ему казалось, что организация межпланетных путешествий — увлекательное дело.

— Я говорю скучные вещи, — смягчился Ольсен. — Но что поделаешь: полет в космос не похож на то, что себе иногда представляют люди малоискушенные. В их воображении все получается очень просто: события развиваются как по мановению волшебной палочки. Но, чтобы события развивались как надо, нужна серьезная и кропотливая подготовка, приходится продумывать и предусматривать каждую мелочь. Об этом почему-то почти совсем не пишут в рассказах о космических полетах. А мы с вами и есть те люди, которые наделяют волшебную палочку ее волшебными свойствами.

Алик не мог удержаться:

— Да вы романтик, — сказал он. — Как здорово сказали про волшебную палочку!

И он впервые за время разговора улыбнулся.

— Я романтик? — удивился Ольсен. — От вас первого слышу. Должен заметить, что космос не любит фантазеров. Я вам расскажу когда-нибудь в свободное время, как два человека с избытком фантазии оседлали на Марсе «механический птеродактиль» и чем это чуть было не кончилось. И про того чудака, который вздумал приручать тавтолона — это было во время Шестой экспедиции на Венеру. Тавтолон прокусил скафандр, и, прежде чем материя сама затянулась, в открывшееся отверстие хлынули полчища микробов, против которых никто еще не знал надежных средств. Томсона охладили, чтобы затормозить биологические процессы, и в таком виде привезли на Землю. Здесь его не расхолаживали еще две недели, пока не нашли средства против бактерий, нападению которых он подвергся. Его спасли, но экспедиция сорвалась. Вот во что обходятся порывы, не проконтролированные разумом.

На Алика смотрел прямой, высокий человек с лицом, как юноше в этот момент показалось, похожим на алгебраический знак.

— Ну, а что касается ваших кораблей, — продолжал Ольсен уже обычным своим деловым тоном, — то попросите Институт вычислительной техники подумать над машиной, которая бы автоматически делала все расчеты для вывода корабля, севшего на Венеру, в обратный маршрут из любого, повторяю, из любого положения и передавала бы все данные управляющему устройству. Давно пора сделать такую штуку. Правда, до сих пор наша организация никогда еще не отправляла такого огромного количества кораблей сразу — они летали «поштучно», — и вопрос, естественно, не вставал.

«Правду про него говорят, что он сухарь», — подумал Алик.

Как ни отбивался Ольсен от энтузиастов, они, конечно, нахлынули, как это всегда бывало. Сотни и даже тысячи людей обращались к Ольсену с предложением своих услуг, хотя некоторые из них, кроме желания лететь на Венеру, не могли представить каких-либо других достаточно серьезных с точки зрения Ольсена аргументов.

Ольсен суховатым тоном перечислял требования, которым должны удовлетворять участники экспедиции. Последним он называл условие, поставленное Контролем безопасности: «опыт работы в космосе или на Земле, сходной с той, что предстоит на Венере». Конечно, можно было бы сразу сказать это, и разговор с некоторыми просителями отпал бы. Но Ольсен считал полезным в чисто воспитательных целях дать представление самым горячим головам, какая это серьезная вещь — экспедиция на Венеру и какие качества они должны вырабатывать в себе, если намерены когда-нибудь туда отправиться.

Половину сотрудников подбирал сам Коробов. Известно, что ученые — люди «узкого профиля»: каждый из них имел две-три, от силы три-четыре, ну, максимум пять специальностей. Значит, уже простая арифметика говорила, что те два десятка людей, которые остались на долю Ольсена, должны были обладать великим разнообразием знаний при выдающихся личных качествах.

Организатор межпланетных путешествий любил во всем порядок. Он отдал список профессий своему секретарю-автомату, а тот, конечно, связался с «Элеонорой» (кому только пришла в голову мысль называть все эти машины на букву «Э»!).

Когда— то в старину, говорят, были отделы кадров чуть ли не на каждом заводе или в учреждении. А чтобы узнать, сколько людей живет в какой-нибудь стране и что это за люди, устраивались специальные переписи раз в несколько лет. «Элеонора» сделала ненужным и то и другое. В любой момент она сообщит вам, сколько сегодня на Земле людей, много ли из них мужчин и женщин, а среди них, допустим, астрономов, из последних — специалистов по дальним галактикам, а уже из этих — умеющих плавать и знающих древние языки.

«Элеонора» неутомимо ведет перепись населения Земли изо дня в день: учет людских ресурсов — постоянная забота общества. Никто не делает специальных записей о рождении ребенка, о шагах человека на разных поприщах, о его выявленных способностях — просто эти деловые сведения сообщаются «Элеоноре». Мировой статистик служит одновременно и мировым справочным бюро и мировым адресным столом. Одна машина, занимающая, правда, целый квартал похожих на элеваторы зданий, заменяет тысячи учреждений, которые служили прежде людям для той же цели.

И вот секретарь Ольсена вместе с «Элеонорой» принялись раскладывать своего рода пасьянс в двадцать карт. Без машин трудно было бы, чтобы не сказать невозможно, перебрать миллиард человек (столько примерно нужно было просмотреть за вычетом возрастных и других категорий) с гарантией, что не пропустил ни одного достойного.

Кандидат N_1, подобранный секретарем, заинтересовал Ольсена тем, что наотрез отказался лететь на Венеру. Перед Ольсеном сидел чуть выше среднего роста человек, рыжий, в крупных веснушках, с оттопыренными ушами, похожими на приставленные к голове ручки. Жизнерадостность так и била из каждой его веснушки. Знает шесть профессий, все великолепно, может изучить еще дюжину — а вероятно, так и придется сделать, чтобы освоить некоторые необходимые специальности. Данные о состоянии здоровья могут вызывать только восхищение. Он сказал, что его зовут Лыков.

— Почему вы не хотите лететь? — полюбопытствовал Ольсен.

— А зачем? — ответил Лыков вопросом на вопрос. — Мне и на Земле отлично.

Ольсен подумал, не боится ли он.

— Боюсь? — откровенно удивился Лыков. Видимо, мысль показалась ему оригинальной. Он чистосердечно рассмеялся. — Да нет, — сказал он подкупающе просто, — мне это просто ни к чему. — Он прямо посмотрел в глаза Ольсену. — Разумеется, — добавил он, — если будет настоятельная необходимость, то я поеду. А вообще-то мне и так хорошо.

Ольсен посмотрел на его улыбающееся лицо и подумал, что ему, наверное, везде будет хорошо.

— Меня ведь всякая там романтика не привлекает, — пояснил его собеседник.

Ольсен чуть не простонал — настолько этот человек соответствовал его представлениям о кандидате в ответственную экспедицию.

— Нет, вы должны поехать, — сказал он решительно.

— Вы поищите получше, — посоветовал Лыков. — Да не с помощью ваших машин! О, — быстро возразил он на протест, который отразился на лице Ольсена, и Ольсен не мог не отметить мгновенность этой реакции, — я отдаю должное машинам! Да, да, они замечательны! Но они никогда не смогут дать действительного представления о том или ином человеке.

— Эти машины, — заметил Ольсен, — сообщили о вас такие вещи, о которых вы не стали бы говорить — по скромности или потому, что не придаете им значения. Например, об истории со спасением трансконтинентального лайнера. Вы тогда не растерялись, а это очень важно для нас. Кто-то из ваших товарищей счел нужным кратко охарактеризовать ваш поступок, а «Элеонора» все запомнила. Машина избавляет вас от необходимости систематизировать рассказ о себе, она просто расспрашивает, потом берет сведения от «Элеоноры» и составляет толковый и ясный доклад. Я уже не говорю о том, какую это дает экономию времени.