Божьи воины - Сапковский Анджей. Страница 54

За частоколом, у костра, насилуемый юноша кричал и всхлипывал. Тот, которого изнасиловали раньше, стонал и рыдал.

– Что с нами сделают?

– Продадут, – ответил сосед, тот, который раньше предостерегал его. – Продадут на погибель. Это мартагузы, пан. Людей воруют.

Под утро Рейневан что было сил прижимался к другим, сбившимся в дышащий, стонущий и дрожащий клубок. Важна была каждая кроха тепла. Даже вонючего. Впрочем, он сам стоил не больше, чем эти воняющие.

А стоил он пять коп пражских грошей. То есть что-то около десяти венгерских дукатов. Или столько – примерно, – сколько стоили две коровы плюс кожух и вертель [147] пива в придачу.

На рассвете был крик, ругань, мерзкие выкрики, удары ногами и бичами. Столпившихся в ограде по одному выгоняли через ворота в частоколе. Зажимали в колодки, доски с отверстиями для шеи и рук. Подгоняя ударами бичей, согнали в походную колонну.

Колодки Рейневана воняли рвотиной. Неудивительно. На них были засохшие следы.

Прыщавый, сидевший в седле косматой пегой лошади, свистнул, сунув два пальца в рот. Свистнули бичи. Колонна двинулась. Люди громко молились. Бичи летали со свистом и треском.

У кошмара была и своя добрая сторона. Задаваемый бичами полубег разогревал.

Судя по положению солнца, они шли на восток. Их уже не подгоняли так сильно, как на рассвете, не заставляли бежать. Отнюдь не из жалости или сочувствия. Два человека – пожилой мужчина и немолодая женщина – упали и не могли встать, хоть похитители не жалели хлыстов и пинков. Колонну гнали дальше. Поэтому Рейневан уже не видел, что с ними сталось, но предчувствия были скверные. Он слышал злой голос Прыщавого, смешивавшего гейтмана Елинека с грязью за поставку «старых трупов» и проклинающего своих подчиненных за то, что они «поганят товар». В результате инцидента им позволили идти медленнее. И избивали реже.

Рейневан хромал, натер ногу, ему давно не приходилось столько ходить пешком. Справа от него дышал в колодках молодой человек, его ровесник. Этот уже ночью, будучи явно не столь отупевшим, как остальные, отрывистыми фразами представился как ученик столяра из Яромира, идущий на мандр – это слово означало поход, имеющий целью совершенствование в ремесле. Когда он направлялся из Йичина в Жутаву, на него напали и схватили мартагузы. Глотая слезы, подмастерье умолял Рейневана, чтобы тот, если ему каким-то чудом удастся выкрутиться, уведомил о его судьбе Альжбету, дочь мэтра Ружички, яромирского сапожника. Уверял, что если уцелеет он, то известит ту, которую укажет Рейневан. Рейневан не назвал никого. Он не доверял. И не верил в чудеса.

Шли оврагами, лесами, тенистыми буковинами, зелеными сосняками, мимо яворов, осин и вязов. Миновали стройные придорожные осенние красавицы березы, прекрасные, словно одетые в золотые короны королевны. Картина действительно могла ласкать взор и наполнять душу радостью.

Но как-то не ласкала. И не наполняла.

Солнце преодолело уже солидный отрезок пути до зенита, когда в голове колонны послышались крики и ржание коней. Сердце Рейневана прыгнуло в груди при виде вооруженных людей в капалинах, кольчужных капюшонах и вишневых накидках. Поэтому тягостным, болезненно тягостным оказался вид Прыщавого, пожимающего в радостном приветствии правую руку десятника.

Встреча явных знакомцев произошла на развилке, с которой усиленный эскорт погнал колонну в южном направлении. Быстро кончились чащи, лес поредел, песчанистая дорожка начала извиваться среди скалок фантастических очертаний. Стоящее высоко солнце просвечивало сквозь плывущие по голубизне кучевые облака.

И вдруг возникла цель их пути. Как на ладони. Очевидная.

– Это что ли… – простонал Рейневан, пытаясь отодвинуть от натертой шеи край колодки. – Это что ли…

– Ага… – угрюмо подтвердил подмастерье столяра. – Наверняка…

– Троски, – застонал кто-то у них за спиной. – Замок Троски, Господи, сохрани нас и помилуй…

Из поросшего редким лесом взгорья торчала одинокая, странная двурогая скала, словно чертова голова, словно чуткие уши притаившейся овчарки. Скала – Рейневан об этом не знал и знать не мог – была застывшей магмой, вылившейся массой вулканического базальта.

Необычная здесь, вздымающаяся над всей округой скала, видимо, приглянулась кому-то в качестве естественного фундамента под крепость. Кем-то – это-то Рейневан как раз знал, перед поездкой он раздобыл немного информации, – был знаменитый Ченек из Вартенберка, пражский бургграф при короле Вацлаве. Нанятый Ченеком строитель удачно использовал вулканический реликт: втопил замок в седло между базальтовыми рогами, а на самих рогах разместил башни. Более высокая, построенная на восточном, более стройная и четырехгранная, получила имя Дева, западная, пониже, пузатая и пятибокая – Баба.

В 1424 году – хозяином замка в то время был уже Отто де Бергов, лютый враг и жестокий преследователь всех причащающихся из Чаши, – замок осадили разъяренные табориты. Однако не помог долговременный обстрел из катапульт и бомбард, неудачей же закончился и штурм. Божьи воины вынуждены были отступить. С той поры считалось, что Троски захватить невозможно. Де Бергов же надувался и продолжал терзать окружающих гуситов железом, огнем и виселицей.

– Ну вы, там, – крикнул от головы колонны Прыщавый. – Замок перед нами! Подгоните этих свиней в гору, пусть начнут живее культями шевелить!

Засвистели хлысты. Посыпались удары и ругань.

Их загнали через узкие ворота на огороженную стенами площадку, сужающуюся к западной стороне, погруженную в тень, отбрасываемую стеной верхнего замка. Когда они оказались в тесном пространстве между сходящимися стенами, с них сняли колодки. Рейневан онемевшей рукой ощупал шею и убедился в том, что она стерта до крови. Столярский подмастерье начал ему что-то говорить и тут же, крикнув, замолчал, когда ремень кнута хлестнул его по спине.

– Строиться, суки! – заревел Прыщавый. – Строиться, и ни звука!

Подгоняемые ударами и тычками, они выстроились вдоль стены. Только теперь Рейневан мог точно пересчитать: вместе с ним было тридцать три человека, в том числе семь женщин, четверо стариков и трое подростков. Ни старики, ни мальчики явно не годились для рабского труда. Странно, что они оказались среди схваченных.

На то, чтобы продолжать удивляться, времени недостало.

Из «загона» к ведущим в верхний замок воротам можно было попасть по деревянным, частично прикрытым крышей ступеням. По ним сейчас как раз спускалась группа богато одетых мужчин.

Внизу их встретили капитан стражи и несколько бургманов.

– И что мы имеем, Гурковец? – заинтересовался идущий первым – стройный, со светлыми усами. Было ясно, кто это: свободный hagueton был украшен изображением крылатой рыбы, гербом рода Бергов. Мужчина был хозяин замка Троски – Отто де Бергов собственной персоной.

– Что мы имеем? – повторил он. – Пара сопляков, пара нищих, пара баб и пара детишек. Сдается мне, Гурковец, что мы уже раньше кое-что выяснили. Ты должен был, прохвост, привести сюда гуситов. Гуситов, а не случайно пойманных крестьян. Или ты думаешь, я стану платить тебе за крестьян? К тому ж наверняка в основном моих собственных?

– Да поразит меня Памбу. – Прыщавый хватанул себя по груди. – Да чтоб мне до завтра не дожить, ваша милостивая милость! Это ж гуситы, самые что ни на есть настоящие гуситы. Один к одному еретические стервы, настоящие гуситовы сыны.

– Не похоже, – заметил другой рыцарь, молодой и видный, в похожей на колокольчик шапке на завитых волосах. Почти по каждому краешку его одежды шли, как того требовала мода, вырезанные округленные на концах зубчики.

– Не похоже, – повторил де Бергов, подходя и прикрывая нос манжетом, тоже вырезанным зубчиками. – Но для порядка спросим. Эй, баба? Ты кто такая? Почитаешь Гуса как своего бога?