Божьи воины - Сапковский Анджей. Страница 96

К счастью, дорога вывела их в котловину, к тому же прикрытую буковым лесом. А потом они почувствовали дым и увидели огоньки.

Стояла тишина. В такую погоду даже собакам не хотелось лаять.

В корчме, кроме пива, подавали исключительно селедку, капусту и горох без жира – как-никак продолжался Великий пост. Народа же было столько, что для Рейневана и компании с трудом нашлось место. Среди гостей преобладали горняки с Золотого Склона и Цукмантля, не было недостатка и в военных беженцах – из-под Пачкова, из-под Виднавы, даже из-под Глухолазов. Гуситское нашествие определяло, разумеется, тематику разговоров, отодвинув даже экономику и секс. Все говорили о гуситах. Жехорс не был бы собой, если б не воспользовался оказией.

– Уж что я вам скажу, то скажу, – начал он, когда ему удалось заговорить. – Один на свете честно трудится и справедливо обретает хлеб свой насущный. Но другие едят этот хлеб как преступники и грабители, ибо не заработали его, а просто отняли у работающих и присвоили. А это как раз господа, прелаты, князья, монахи и монашенки, сосущие народ навроде пиявок, делающие сааавсем не то, чему учат и что наказывают Евангелии, а вовсе даже наоборот и вопреки. Все они, значит, закона Божьего враги и заслуживают кары. Знаете, братья, каким образом недавно сохранили свои дома и имущество крестьяне под Кетрой и Глубчицами? Тем, что взяли дело в свои руки. Когда чехи до них дошли, то увидели хозяйский замок и церковь уже в угольках, а хозяина с приходским священником – болтающимися на виселице. Обдумайте это дело, братья христиане. Как следует обдумайте!

Слушатели кивали головами, да, да, правда, правда, он верно говорит, притесняют нас вельможи и хозяева, жить не дают, еще пива, хозяин, а попы и монахи самые что ни на есть злющие кровопийцы, чтоб их черти взяли, пива, пива, mehr Bier, [220] а податями, verfluchte Scheisse, [221] так нас, наверно, скоро совсем удушат, тяжкие времена настали, у женщин токмо одно распутство в головах, молодежь бесится и старших не слушается, давней иначе было, больше пива, mehr Bier, открывай бочонок, хозяин, ух и соленая же эта ваша селедка, прям холера живая.

Шарлей втихую ругался, склонившись над миской, Самсон стругал прутик и вздыхал. Рейневан жевал горох, без жира такой же вкусный как, корм для кур. Под низким оконченным бревенчатым потолком стелился дым, волновалась паутина и плясали обманчивые тени.

Переночевали они в конюшне, рано утром отправились в дальнейший путь. В сторону Лондка. Рейневан и Шарлей не забыли Жехорсу его вчерашних выступлений. Отвели в сторонку, и ему пришлось выслушать несколько замечаний, в основном касающихся принципов конспирации. В Клодзко, напомнил Рейневан, Фогельзанг направляется с секретной и важной миссией. Это требует деликатности и скрытности. Чрезмерно обращая на себя внимание, можно повредить миссии. Жехорс сначала надулся, сослался на данные ему непосредственно Прокопом приказы. Именно распространяемая среди крестьян пропаганда, бахвалился он, порушила моральное состояние епископской пехоты под Нисой. И так далее, и так далее. Наконец согласился соблюдать несколько большую сдержанность. Выдержал каких-то полмили, до лежащей в полумиле за Лондком деревни Радохов.

– Вот что я вам скажу, вот что скажу! – выкрикивал он, забравшись на бочку, кучке крестьян и беженцев. – Попы и вельможи болтают, будто чехи несут войну. Ложь! Это не война, а братская помощь, мироносная миссия. С мирной миссией идут в Силезию Божьи воины, ибо мир pax Dei – для добрых чехов величайшая святыня. Но чтобы был мир, надобно победить врагов мира, и если надо, то оружием и силой! Не силезский народ, побратим, враг чехов, а епископ Вроцлава, прохвост, притеснитель и тиран. Вроцлавский епископ в сговоре с дьяволом, отравляет колодцы, задумал заразу по Силезии распространить, народ выморить. Поэтому чехи только против епископа, против попов, против немцев! Простой люд не должен бояться чехов!

Когда толпа погустела, поле для пропаганды нашел и Бисклаврет, который прочел собравшимся письмо Иисуса Христа, павшее с неба на поле в районе Опавы.

– О вы, грешники и паршивцы. Надвигается ваш конец, – воодушевленно читал он. – Я терпелив, но если вы с Римом, с этой вавилонской бестией не порвете, то прокляну я вас вместе с Отцом моим и ангелами моими на веки веков. Ниспошлю на вас град, огнь, молнии и бури, дабы погибли ваши труды, и изведу ваши виноградники, и заберу у вас всех овец ваших. Буду карать вас скверным воздухом, наведу на вас великую нужду. Запрещаю отдавать десятину негодным папистам, пресвитерам и епископам, слугам антихристовым; запрещаю слушать их. А кто отступит, тот не узрит жизни вечной, а в доме его народятся дети слепые, глухие и пархатые…

Слушатели крестились с искривленными ужасом лицами. Шарлей ругался себе под нос. Самсон спокойно молчал и прикидывался идиотом. Рейневан вздыхал, но уже ничего не предпринимал и ничего не говорил.

Долина Белой вывела их прямо в Клодзкскую Котловину. На отдых они остановились в корчме у селения Желязно. Обилие строений и корчем не удивляло; они двигались по торговому пути, которым особенно любили пользоваться купцы, желавшие по дороге в Чехию обойти клодзкские мыта [222] и таможенные пункты. Учитывая значительною высоту Крутвальдского перевала, дорога была слишком тяжела для нагруженных телег, но купцы, странствующие налегке, часто выбирали именно эту дорогу. Компания избрала ее по другим причинам.

В корчме в Желязне, кроме купцов, путников и привычных в последнее время военных беженцев, задержалась группа вагантов, комедиантов и веселых жаков, создававших много шума и замешательства. Жехорс и Бисклаврет, конечно, не выдержали. Искушение было слишком велико. После того, как были рассказаны несколько весьма сальных анекдотов относительно папы, вроцлавского епископа и вообще клира, началась игра в политические загадки.

– Римская курия овечек пасет? – вопрошал Жехорс.

– Потому что с них, шерсть стрижет! – хором отвечали ваганты, колотя кружками по столу.

– А теперь внимание! – кричал Бисклаврет. – О римской иерархии. Кто угадает? Virtus, ecctesia, clerus, diabolus! Cessat, calcatur, errat, regnat!

– Добродетель гибнет! – Жаки быстро соединяли слова в пары. – Церковь давит! Клир блудит! Дьявол правит!

Корчмарь крутил головой, несколько купцов демонстративно отвернулись спинами. Явно не нравилась вагантская потеха и пятерым одетым в коричневое странникам за соседним столом. Особенно одному из них, субъекту с кожей темной как у цыгана.

– Тихо, вы! – наконец потребовал темный. – Тихо, вы не одни в доме! Поговорить невозможно из-за вашего крика!

– Ого! – ответили ваганты. – Гляньте-ка! Диспутант нашелся! Кто б подумал!

– Заткнитесь, сказал я! – не сдавался темный. – Довольно озоровать.

Ваганты заглушили его свистом и поддельными звуками ветров. Но забавляться продолжали уже немного потише, по меньшей мере на несколько тонов ниже. Возможно, поэтому как раз и произошло то, что произошло. Слух Рейневана больше не приглушал смех, вызванный глуповатыми анекдотами о папах, антипапах, епископах и приорах, а сам Рейневан начал прислушиваться к другим звукам и голосам. Он и сам не знал, когда из бестолковщины и хаоса выловил нечто иное, а именно обрывки разговоров тех пяти бурых путников. Что-то было в их беседе, что-то такое, что привлекло его слух, какое-то слово, порядок слов, фраза. Может, имя? Сам не зная почему, Рейневан смочил палец в вине и начертал на столе знак Супирре, применяемый для подслушивания. Поймав на себе удивленный взгляд Самсона, Рейневан сухим пальцем повторил знак, нарочно выйдя за пределы линии, увеличивая его. И сразу же стал слышать четче.