Час Презрения - Сапковский Анджей. Страница 20

— Хрен с ними, с их самопожертвованиями и их презрением. Нам-то какое дело? Цири, накинь что-нибудь и сбегай наверх за новым кувшином. Хочу сегодня надраться.

Тиссая де Врие вздохнула, покачав головой. Это не ушло от внимания Маргариты.

— К счастью, — хохотнула она, — мы уже не в школе, милая мэтресса. И можем позволить себе все, что захочется.

— Даже в присутствии будущей воспитанницы? — ехидно спросила Тиссая. — Когда ректором Аретузы была я…

— Помним, помним, — улыбнувшись, прервала Йеннифэр. — При всем желании не забудем. Отправляйся за кувшином, Цири.

Наверху в ожидании кувшина Цири стала свидетельницей отъезда воительницы и четырех ее солдат. С любопытством и удивлением она наблюдала за их поведением, выражением лиц, изучала одежду и оружие. Капитан Райла с мечом и черной косой препиралась с хозяином гостиницы:

— Не стану ждать до утра! И накласть мне на то, что ворота заперты! Хочу немедленно за стены! У гостиничных конюшен есть собственные потайные потерны. Приказываю открыть ход!

— Инструкции…

— Насрать мне на ваши инструкции! Я выполняю приказы гроссмейстера де Врие!

— Ну хорошо, хорошо, капитан, не кричите, сейчас открою…

Потерна оказалась узким, крепко запертым на засовы проходом, ведущим непосредственно за стены города. Прежде чем прислужник передал Цири кувшин, она увидела, как этот проход отворили, и Райла с группой выехала наружу. В ночь.

Цири задумалась.

— Ну наконец-то, — обрадовалась Маргарита то ли Цири, то ли кувшину. Цири поставила кувшин на столик, видимо, неточно, потому что Тиссая де Врие тут же его подвинула. Наполняя кубки, Йеннифэр нарушила тщательно продуманное расположение сосудов, и Тиссае снова пришлось наводить порядок. Цири с ужасом представила себе Тиссаю в роли учительницы.

Йеннифэр и Маргарита вернулись к прерванному разговору, не забыв о кувшине. Цири задумалась, одновременно прислушиваясь к беседе чародеек.

— Нет, Йенна, — покачала головой Маргарита. — Похоже, это у тебя не временно. Я, например, порвала с Ларсом. С ним покончено. Elaine deireadh, как говорят эльфы.

— И поэтому хочешь надраться?

— В частности, — подтвердила Маргарита Ло-Антиль. — Грустно мне, не скрываю. Ведь мы были вместе четыре года. Но пришлось порвать. Я убедилась, что с ним в общем-то каши не сваришь.

— Тем более, — фыркнула Тиссая де Врие, разглядывая золотое вино в хрустальном кубке, — что Ларс женат.

— Как раз это-то, — пожала плечами чародейка, — не имеет никакого значения. Все приличные мужчины интересующего меня возраста женаты, тут уж ничего не попишешь. Ларс любил меня, да и мне какое-то время казалось… Ах, что говорить. Он слишком многого хотел. Угрожал моей свободе, а меня тошнит при одной мысли о моногамии. Впрочем, я взяла пример с тебя, Йенна. Помнишь наш разговор в Венгерберге? Когда ты решила порвать со своим ведьмаком? Тогда я советовала тебе подумать, говорила, что любовь на улице не валяется. И все же ты была права. Любовь любовью, а жизнь жизнью. Любовь проходит…

— Не слушай ее, Йеннифэр, — холодно сказала Тиссая. — Она огорчена и обижена. Знаешь, почему она не идет на банкет в Аретузу? Потому что ей неловко явиться одной, без мужчины, с которым ее связывали четыре года. Из-за которого ей завидовали. Которого она потеряла, потому что не сумела оценить его любви.

— А может, стоит поговорить о чем-нибудь другом? — предложила Йеннифэр вроде бы беспечным, но заметно изменившимся голосом. — Налей нам, Цири. Язви его, маловат кувшинчик-то. Будь другом, принеси еще один.

— Два, — засмеялась Маргарита. — В награду получишь глоточек и сядешь с нами, не надо будет прислушиваться издалека. Твое воспитание начнется здесь и сейчас, в бане, еще прежде, чем ты попадешь ко мне в Аретузу.

— Воспитание! — Тиссая возвела очи горе. — О боги!

— Тише, любезная мэтресса. — Маргарита шлепнула себя по мокрому бедру, изображая гнев. — Сейчас я — ректор школы! Тебе не удастся срезать меня на последнем экзамене!

— Очень жаль.

— Мне тоже, представь себе. Будь у меня сейчас частная практика, как у Йеннифэр, мне не приходилось бы мытариться с воспитанницами, вытирать носы плаксам и ругаться с гордячками. Послушай меня, Цири, учись. Чародейки всегда действуют. Хорошо ли, плохо ли — станет ясно позже. Но необходимо действовать, смело хватать жизнь за гриву. Поверь, малышка, я жалею исключительно о бездеятельности, нерешительности, колебаниях. О действиях и поступках, даже если они порой приносят печаль и тоску, по-настоящему не жалею никогда. Взгляни на даму, которая сидит вон там, делает строгие гримасы и педантично поправляет все что можно. Это Тиссая де Врие, гроссмейстер, воспитавшая десятки чародеек, вдалбливая им, что действовать следует всегда, что нерешительность…

— Перестань, Рита.

— Тиссая права, — сказала Йеннифэр, все еще глядя в угол бани. — Перестань. Знаю, ты грустишь из-за Ларса, но не делай из своей грусти науку жить. У девочки еще будет время научиться этому, к тому же не в школе. Иди, Цири, за кувшином.

Цири встала. Она уже была полностью одета.

И полна решимости.

— Что? — крикнула Йеннифэр. — Что такое? Как это — уехала?

— Приказала, — забормотал хозяин, бледнея и прижимаясь спиной к стене. — Приказала оседлать коня…

— И ты послушался? Вместо того чтобы кинуться к нам?

— Государыни! Откуда ж знать-то? Я был уверен, что она отправляется по вашему приказу… У меня и в мыслях не было…

— Дурак набитый…

— Спокойнее, Йеннифэр. — Тиссая приложила руку ко лбу. — Не поддавайся эмоциям. Сейчас ночь. Ее не выпустят за ворота.

— Она велела, — шепнул хозяин, — отворить потерну…

— И ей отворили?

— Из-за вашего Сбора, — опустил глаза хозяин, — в городе полно чародеев… Люди в страхе, боятся им перечить… Как я мог отказать? Она говорила точно как вы, госпожа, ну совсем таким же тоном… И глядела точно как вы. Никто не смел ей даже в глаза глянуть, не то что спрашивать… Она была ну точно такая же, как вы… Тютелька в тютельку… Велела подать перо и чернила… и написала записку.

— Давай сюда! — крикнула Йеннифэр.

Тиссая де Врие опередила ее и громко прочитала:

— Все?

— Есть еще приписка: «Скажи госпоже Рите, что в школе ей не придется вытирать мне нос».

Маргарита Ло-Антиль недоверчиво покачала головой, а Йеннифэр разразилась бранью. Хозяин гостиницы покраснел и раскрыл рот. Доводилось ему слышать проклятия, но такие он слышал впервые.

Ветер дул с суши. Волны туч затягивали висящую над лесом луну. Дорога в Хирунд тонула во мраке. Ехать галопом стало опасно. Цири сдержала лошадь, пошла рысью. О том, чтобы идти шагом, даже не подумала. Она торопилась.

Вдалеке было слышно ворчание надвигающейся бури, горизонт то и дело освещали вспышки молний, вырывающих из мрака зазубренную пилу вершин деревьев.

Она остановила коня на развилке — дорога расходилась на два рукава, оба выглядели одинаково.

«Почему Фабио ничего не сказал о развилке? Да что там, ведь я никогда не плутаю, я всегда знаю, в какую сторону идти или ехать. Почему же сейчас не могу решить, на какую дорогу свернуть?»

Огромная тень беззвучно пронеслась над головой. Цири почувствовала, как сердце подскакивает к горлу. Конь заржал, дернулся и помчался галопом, выбрав правую дорогу. Немного погодя она сдержала его.

— Это всего-навсего обыкновенная сова, — проговорила она, стараясь успокоить себя и коня. — Обычная птица… Бояться нечего…