Моя Крепость - Сапожникова Раиса. Страница 41

— Он всем сделал плохое, от Ноттингема до Бернесдейла, — процедил сквозь зубы Фиц-Керн. — Он изгоняет людей из домов, а потом казнит их за бродяжничество. Он не дает крестьянам засевать поля, пока не заплатят за аренду, а потом дерет налоги с голодных. А когда люди уходят с его земли, он посылает солдат, чтобы силой пригнать обратно. Специально платит всяким головорезам, вроде Фиц-Борна!

— Ну, Фиц-Борну тоже вчера досталось, — буркнул Вильям, который как раз прилаживал над костром свежую оленину.

Вот они, местные порядки, подумал Торин. Герцог-грабитель, что разоряет собственную землю, и его прихвостни, делающие грязную работу... Он вдруг понял, с кем сидит у костра. Этот светловолосый, как видно, один из тех, кто считает себя борцом за справедливость. А остальные — его верные бойцы. Вчера у них была стычка с каким-то Фиц-Борном, вот откуда увечья и рваное платье рыжей леди... И она тоже сражалась?

Он присмотрелся внимательнее. Роберт Фиц-Керн, как он назвался, был самым младшим из них. Моложе даже, чем женщина. Но он среди них вроде бы самый главный... А этот верзила — кого он напоминает?..

Странная мысль мелькнула в голове Торина. Давно, когда он еще служил пажом в войске на континенте, некий менестрель развлекал солдат и рыцарей народными песенками, привезенными из далекой родины.

Они рассказывали о веселых и храбрых йоменах — вольных стрелках, что не боялись ни баронов, ни королевских лесников, а жили себе в лесу, стреляли дичь и защищали бедняков от произвола знати...

Песенки были веселые, и простые солдаты, дети таких же йоменов, с удовольствием слушали их и повторяли. Там были имена: Маленький Джон... Вилл Скателок... Девица Мариан... И их атаман — Робин Гуд.

Не может быть, такого же не бывает!..

Этому Джону лет пятьдесят. Вильяму, кажется, поменьше... Они еще крепкие, но уже явно не юноши. И Марианна. Стройна. Мускулиста. Ни капли жира, что редко у женщин. Но уже немолода. Неужели?.. Но тогда как объяснить молодость Робина? Или это не он? Его сын, что ли? Глупости, если бы у разбойника был сын, то он никак не вырос бы таким славным пареньком. Достаточно взглянуть на этого Фиц-Керна, чтобы понять, что вырос он не в лесу и даже не в хижине, это рыцарь, сын благородного отца... И, во всяком случае, Марианна не его мать. Торин достаточно долго прожил среди женщин, чтобы различать с первого взгляда, где любовь матери, а где — возлюбленной.

Мак-Аллистер помотал головой, прогоняя романтические иллюзии. Скорее всего, мальчик тоже наслушался тех баллад и решил стать героем. И сам дал соратникам знаменитые имена. А сейчас, как видно, последует ритуал, знакомый по песенкам. Его накормят свежим краденым мясом, а потом потребуют плату. Интересно, этот Роберт и в самом деле считает себя Робин Гудом?

Он с аппетитом съел поджаренный кусок, не задавая новых вопросов.

Оглянулся, чем бы запить. Но вина тут, конечно, не было, и пришлось вытащить собственную фляжку. По глотку, но досталось всем. Джон, простота, даже причмокнул от удовольствия:

— Хорошее у тебя вино, друг! А все же наша вода лучше!

— Вода? — Торин взглянул на ручей. Он обратил внимание, что вода в нем казалась абсолютно чистой, и сквозь нее весело проглядывали нежные травинки. В декабре! Когда даже кусты уже сбросили листву.

— Теплая вода?! — догадался он. — Тут есть источник!

— Вот именно! — похвалился Джон. — И еще какой! Сам лесной бог делится с нами своей кровью. Потому что эта земля — его дом, лес — его тело, а живая вода — кровь, что струится в его жилах.

— Лесной бог? Как же его зовут? — очарованный поэтичностью речи простого мужика, Торин даже заулыбался.

— Его зовут Керн, — произнес низким голосом Роберт. — И это — одна из его волшебных полян. Только нам дозволено посещать ее, ибо мы — его дети. Я — Фиц-Керн, а они — мои братья. Мы никому не позволяем увидеть священные поляны. Тебя привели сюда, потому что ты помог нам. Но все же ты должен поклясться рыцарским словом, что никогда сюда не вернешься и никому не расскажешь о нашей встрече. Иначе бог лесов Керн, да будет его жизнь вечной, покарает тебя лютой карой.

Торин встал. Он вытащил из ножен свой длинный меч, поднял перед собой его крестообразную рукоять и произнес:

— Этим святым крестом я клянусь, что не выдам тайну этой поляны и не вернусь сюда, чтобы найти ее. Призываю в свидетели моей клятвы Пресвятую Деву, мать рыцарей.

Потом он вернул в ножны меч и вынул кинжал. Необычайность этого вечера и сказочная реальность этого места требовали чего-то большего, чем даже клятва. Он решительно двинулся к корням дуба.

Там, в крохотной пещере, бил из земли источник. Вода поднималась не более чем на ладонь, но от нее вверх тянулся теплый парок, ласково прикасаясь к мощным старым корням.

Торин разрезал себе ладонь и приложил ее к водяной струе. На пару мгновений она окрасилась розовым, потом кровь иссякла, и рана сразу закрылась.

— Ты принял мою кровь, Керн, бог лесов, — сказал он. — Я, Торин Мак-Аллистер, скотт по рождению и рыцарь Пресвятой Девы Марии, дарю тебе эту кровь по доброй воле. Пусть она питает твои леса, землю и воды, что текут в твоих жилах. Да не иссякнут они во веки веков! Я вернулся издалека, чтобы жить на этой земле, служить людям и защищать их от зла. И я буду беречь эту землю, и буду сражаться на ней, и если моя кровь прольется еще не раз, прими ее, как сегодня.

Он отступил от источника и увидал, что на него все смотрят. Но не добавил ничего. В молчании он вывел свою кобылу наверх по узкой тропинке, вскочил на нее и вернулся на тракт. Четыре лесных стрелка смотрели ему вслед, но оставались на месте.

Уже темнело, когда он переезжал через мост. В крепости все было в порядке. Единственным отступлением от обычного распорядка можно было считать громкое пение, доносящееся из левой башни. Чей-то сильный и хорошо поставленный голос пел «Ave Maria» — очевидно, благочестивые гости решили усладить уши хозяев, в благодарность за теплый прием. Монах действительно умел петь, и Торин даже постоял, слушая. Когда же соло закончилось, хор одобрительных восклицаний доказал, что немало благодарных слушателей позволили себе посетить монахов в отведенном им помещении.

— Не беспокойся, — сказал ему подошедший Робер де Рош-Мор. — Там есть наши: Гвидо, Рено, и Коррадо там тоже. Болтать не будут, а песни почему не послушать. Это брат Пьер поет. Сам худой, как щепка, а голос что надо.

— Видно, в аббатстве не очень-то сытные хлеба... Их хоть накормили как следует?

— Более чем! — засмеялся Робер. — Их целый день, можно сказать, только кормили и поили. Сразу, как только появились, их пригласил сам граф и часа два угощал за своим столом. Я там тоже был. Милорд все выспросил: и кто сейчас лорд-аббат, и кто приор, и откуда они, и сколько есть в аббатстве монахов, и еще тысячу вещей. И все время за разговором их потчевал: мол, угощайтесь, дорогие братья, на здоровье! Эти-то трое, как видно, из простых — спорить не осмелились, ели, пили, что подано, а подано было много!

Так что к полудню пришлось им прилечь отдохнуть. А потом обед в кухне, и Герт не ударил лицом в грязь. Его ребята даже рыбу наловили где-то поблизости! Как бедным монахам удержаться? Снова наелись. Ужин им подали отдельно, но кое-кто решил составить компанию. Вот и сидят, поют, веселятся. Милорд доволен. Меньше будут выведывать.

— А графиня? Она с ними разговаривала?

— Нет, не сегодня. На это есть завтрашний день. Она же, как я понял, должна выглядеть еще надменнее, чем сам лорд.

— А барышня что?

— Ей, по-моему, эти монахи вовсе не интересны. Она не как Родерик, к христианству, в общем-то, равнодушна.

— Кстати, а Родерик тоже там? Возле певца Пьера?

— Нет его там. Кажется, ему граф даже запретил.

— А граф у себя в покоях? — поинтересовался Торин.

— Можно и так сказать, — ухмыльнулся де Рош-Мор, — он вообще-то в угловой комнате, где сейчас Эвальд дежурит.

— Ага. Слушай, Робер, будь другом, отведи эту красотку в конюшню.