Евангелие от Иисуса - Сарамаго Жозе. Страница 63

Сказал Иоанн, младший из сыновей Зеведеевых, и слова его доказали, что он не так уж прост и совсем не скудоумен: Конечно, это сделал Господь, заключающий в себе всю силу и все могущество, но сделал-то он это через твое посредство, и из этого вывожу я, что он хотел, чтобы мы узнали тебя. Вы и так меня знаете. Мы знали только, что неведомо откуда появился человек, что неведомо как наполняет он лодки наши рыбой. Я — Иисус из Назарета, сын плотника, распятого римлянами на кресте, я пас стадо овец и коз, больше которого не видел в жизни, а теперь вот ловлю рыбу и надеюсь, что до гроба останусь с вами. Сказал Андрей, брат Симона: Не ты должен остаться с нами, а мы с тобой, ибо если ты, обыкновенный человек, каков ты есть, по твоим словам, наделен таким могуществом и даром применять его, то одиночество тебе, бедняге, что камень на шее. Сказал Иисус: Что ж, оставайтесь со мной, если сердце ваше просит этого, если, как сказал Иоанн, вы хотите узнать меня, но только никому не говорите о том, что произошло здесь, ибо не настало еще время Господу подтвердить волю, которую он хочет исполнить во мне. Сказал тогда Иаков, старший сын Зеведеев, тоже, как и брат его, оказавшийся далеко не так прост:

Не думай, что народ промолчит, погляди-ка на берег, видишь, они ждут тебя, чтобы восславить, а самые нетерпеливые прыгают в лодки и плывут к нам, но даже если мы сумеем уговорить их хранить все дело в тайне, разве уверен ты, что в любую минуту Господь, пусть и вопреки твоей воле, не воплотится в тебя, не обнаружит свое присутствие через посредство твое?

Иисус снова понурил голову и ответил: Все мы в руках Божьих. Ты — больше, чем все мы, сказал Симон, потому что тебя он избрал и предпочел всем, но мы будем с тобой. До конца, сказал Иоанн. Пока ты нас не прогонишь, сказал Андрей. Пока сил у нас хватит, сказал Иаков. Тут подошли лодки, и стоявшие в них люди махали Иисусу, громче зазвучали славословия и благословения, и он, смирившись с неизбежным, молвил: Ну ладно, раз вино налито, надо его выпить. Он не искал среди приплывших Магдалину, он знал — она ждет его на берегу, ждет как всегда, и никакое чудо не поколеблет постоянство этого ожидания, и сердце его умягчилось благодарной, смиренной радостью. Когда причалили, Иисус обнял ее и прильнул к ней и не удивился, услышав, что прошептала она ему на ухо, прижавшись щекой к мокрой бороде: Ничего не поделаешь, ты проиграешь войну, но выиграешь все сражения, — и потом, об руку с нею, отвечая на приветствия тех, кто окружал его, встречая, как полководца, победителем вернувшегося из первой битвы, он и друзья его двинулись по дороге, круто уходившей в горы, в Капернаум, деревню, где жили Симон и Андрей. У них в доме он и остановился.

Прав, прав был Иаков, когда говорил: напрасно надеется Иисус, что никто, кроме непосредственных очевидцев чуда о буре, о нем не узнает. Минуло несколько дней, и ни о чем другом не говорили в округе, хотя и была тут некая странность: море Галилейское, как уж было сказано, не слишком велико, и в ясный день с возвышенного какого-нибудь места можно его увидеть все целиком, от края до края, от одного берега до другого, но в Тивериаде, к примеру, никто ничего о буре не слыхал, и когда приходил туда кто-нибудь и начинал рассказывать, что вот, мол, человек, с капернаумскими рыбаками выходивший на лов, приказал буре уняться, рассказчика перебивали: Какой еще буре? — отчего тот терял дар речи. А в том, что буря все же была, сомневаться не приходилось, ибо в избытке имелись те, кто готов был подтвердить и поклясться, что на волосок от гибели были рыбаки и в страхе за них — толпившиеся на берегу, и среди прочих — торговцы из Сафеда и Каны, оказавшиеся там по торговым делам. Они-то и разнесли по стране эту новость, сообразно с собственным воображением приукрашивая ее, отчего, как это и бывает с новостями, та, чем больше времени проходило, чем дальше оказывалась она от места действия, делалась все менее достоверной, а потому, когда доплелась наконец до Назарета порядком состарившаяся новость, уже нельзя было сказать, в самом ли деле случилось чудо, или же по счастливому совпадению слово брошено было ветру — спасибо, что не на ветер, — в тот самый миг, когда ему над ?ело дуть. Однако материнское сердце не обманешь, и Марии довольно было уже затухавшего отзвука этого сомнительного чуда, чтобы увериться: чудо сотворил ее сын. Она горько плакала втихомолку по углам, коря себя за то, что, в гордыне своей опасаясь упасть в глазах Иисуса, не сразу поведала ему о приходе ангела и о явленных тем откровениях, наивно полагая, что десятка путаных слов хватило бы, чтобы сын ее, с кровоточащим сердцем покинувший отчий дом, вернулся. Помимо прочего, Марии некому было излить свои горести и скорби: Лизия за это время вышла замуж и жила теперь в Кане Галилейской; с Иаковом она поговорить не решалась — тот до сих пор вскипал от бешенства при одном упоминании о встрече с братом и спутницей его. Да она ему в матери годится и видала виды, большой опыт имеет и в жизни, и в том, о чем и поминать-то зазорно! — кричал он, и справедливость требует признать, что собственный его опыт был ничтожен, обогатить же его в глухомани, именуемой Назарет, не представлялось возможным. Так что душу Мария могла отвести лишь с Иосифом, не только именем, но и наружностью все больше напоминавшим ей покойного мужа, но утешить он ее был не в силах Матушка, мы расплачиваемся за содеянное: и я, видевший и слышавший Иисуса, очень боюсь, что ушел он навсегда и что оттуда, где он сейчас, возврата нет. Ты слышал, что говорят о нем — что он запретил буре и буря стихла? Я своими ушами слышал от рыбаков, что он приказывает рыбе идти в сети. Ангел не солгал. Какой ангел? — спросил Иосиф, и тогда Мария поведала ему все, начиная с того, как постучался к ним нищий, как бросил он потом в миску пригоршню земли и земля засветилась, и кончая ангелом, явившимся ей во сне. Этот разговор вели они не в доме, что было бы при столь многочисленном семействе попросту невозможно, — нет, тамошние люди, когда надо поговорить без помехи, уходят в пустыню, где иной раз встречается им сам Господь. И так вот говорила мать с сыном, и вдруг Иосиф увидел вдалеке, на склоне холма, к которому Мария сидела спиной, стадо овец и коз и с ним пастуха. Стадо, показалось ему, было не столь уж многочисленное, пастух — не выше обыкновенного роста, а потому он об увиденном промолчал. Однако когда Мария сказала: Никогда больше не увижу я Иисуса, — задумчиво ответил ей Иосиф: Как знать.

Он оказался прав в сомнениях своих. Минуло время — примерно около года, — и Лизия прислала матери весточку, от имени свекра со свекровью приглашая мать прийти в Кану на свадьбу невестки своей, сестры мужа, и взять с собой кого ей захочется — всем, мол, будут рады. Мария, как приглашенная, имела право выбрать, кто будет сопровождать ее на свадьбу, но, не желая быть хозяевам в тягость, чтоб, не дай Бог, не сказали:

Вот, явилась со всем выводком, — многодетные вдовы, как известно, весьма щепетильны, — решила взять с собой только двоих: нынешнего своего любимца Иосифа и дочку Лидию, которая была в той поре отрочества, когда праздники и развлечения наскучить не могут. Кана от Назарета невдалеке — не более часу ходьбы, а в такой мягкий осенний день и просто прогуляться приятно, даже если в конце пути не ждет нас свадебный пир.

Вышли из дому, чуть рассвело, чтобы Мария смогла помочь хозяевам в последних приготовлениях к торжеству и угощению, а ведь известно, что чем больше гостей, тем больше у хозяев хлопот. Навстречу матери, брату и младшей сестре вышла радостная Лизия, начались поцелуи, объятия, расспросы, но, поскольку дело не ждет, повела Марию в дом жениха, где, по обычаю, и должно было происходить застолье, чтобы вместе с другими женщинами варить, парить и жарить. Иосиф с Лидией остались во дворе, со сверстниками своими, мальчики затеяли игры, девочки принялись танцевать, и так продолжалось до самого начала церемонии. Тут уж все, без различия пола, устремились вслед за друзьями жениха, несшими по традиции горящие факелы, хотя утро выдалось ослепительное, но факелы эти, по крайней мере, доказывали, что, как бы ни сияло солнце, не стоит пренебрегать даже таким бледным и немощным светом, какой давали они. Высыпали на улицу соседи, радостно приветствуя жениха, но благословения приберегая на ту минуту, когда шествие двинется в обратный путь — уже с невестой. Иосифу с Лидией, однако, ничего из того, что последовало за этим, увидеть не довелось, что, впрочем, огорчило их не слишком, потому что ничего любопытного для них тут не было: недавно совсем выходила замуж их родная сестра, и они наперед знали, как все будет: жених постучит в ворота дома невесты, прося ее показаться, выйдет она к нему, окруженная подругами, которые держат, как пристало женщинам, не факелы, ибо факелу по размеру своему и по яркости пламени подобает быть несомым в руке мужчины, но светильники поскромнее, обыкновенные плошки; знали брат с сестрой и то, как ступит за порог невеста и жених поднимет ее покрывало и ликующе-изумленно ахнет, увидав, какое сокровище предназначено ему, словно за двенадцать месяцев, минувших от обручения до свадьбы, тысячи раз не видел он свою нареченную, не обладал ею когда только ему ее хотелось. Так вот, ничего этого Иосиф с Лидией не видели, и вот по какой причине: отрок, глянув случайно в другую сторону, увидел в глубине улицы двоих мужчин и женщину и, объятый таким чувством, будто заново родился, узнал старшего брата своего и женщину — ту самую, кого встретили они с Иаковом тогда на берегу моря. Он крикнул сестре: