Последняя империя. Книга вторая - Сартинов Евгений Петрович. Страница 21

Еще через час Ибрагиму показалось что у него скоро откажут ноги. Жара разыгралась не на шутку, несмотря на осень температура достигала тридцати градусов, и запах пота от сотен тысяч людей постепенно сконцентрировались до удушающей кондиции. Однотонное бормотание голосов, шарканье ног в однообразных, неудобных сандалиях, толчки в спину и плечи слились для Ибрагима в одно целое, неразъединимое кольцо. Он уже плохо понимал где находится, зачем он здесь. В чувства его привел какой-то сдавленный хрип и шум за спиной. Обернувшись Ибрагим увидел старика с побагровевшим лицом, изо рта его шла пена, глаза, закатились, и если бы не руки его соседей, он непременно бы упал на землю. Ибрагим учился на медика, и мгновенно поставил свой диагноз — инфаркт. Два выросших как из под земли саудовских полицейских в белых чалмах поволокли несчастного в сторону, с трудом пробиваясь сквозь плотную толпу.

— Повезло ему, умер на святой земле, — пробормотал сзади чей-то голос, и обернувшись Ибрагим увидел в глазах высокого, сухопарого мужчины лет сорока явно читаемую зависть.

«Фанатики, животные», — подумал Ибрагим, и чувство ненависти переполнило его душу. На самом деле он и сам был фанатиком. Его отец был ребе одной из самых ортодоксальной ветви иудаизма, хасидов. С малых лет он вдолбил своему младшему сыну безмерную веру в избранность своего народа.

— Яхве пообещал нам эту землю, и он держал слово до тех пор, пока мы держали свое слово почитать его заповеди, — говорил он. — Когда же иудейский народ отступил от своих канонов Бог рассеял евреев по всему миру как пыль под ветром. Но именно его гнев заставил наш народ возродиться. На чужбине мы жили только мечтой о воссоздании святого Израиля. Теперь же, когда мы вернулись к истинным истокам своей веры, Яхве вернул нам Израиль. Нам осталось только до конца выполнять свой долг, и тогда свершится все, что обещал Господь Моисею. Во имя существования Израиля только и стоит жить и умереть на этом свете.

С шести лет Авраама воспитывали в специальной скаутской школе при синагоге, а уже в четырнадцать, после тщательного отбора он был призван в ряды самых избранных бойцов Моссада, спецподразделения «Мицвах элохим» — «Гнев Божий», созданного для уничтожения лидеров арабских экстремистских организаций. Три года его обучали быть мусульманином, заставляли учить молитвы и обряды мусульман, в тоже время безмерно накачивая идеями о его будущей священной миссии.

Воспоминания Ибрагима оборвал легкий шум, прорезавшийся сквозь монотонное бормотание однообразной молитвы.

— Король, король, Мухаммед! — приглушенно донеслось до ушей иудея. Сердце его забилось сильней, он приподнялся на цыпочки, вытянул вверх голову и сразу увидел в каких-то пятидесяти метрах от себя, у одного из входов мечети знакомый, неповторимый профиль саудовского короля. Этот орлиный нос, впалые щеки, маленькую нижнюю челюсть с редкой, щетинистой бородой Ибрагим не мог спутать ни с кем. Со смирением истинного мусульманина Мухаммед пристроился к крайнему кругу бесконечного людского круговорота. В своем белом ихраме, с непокрытой головой, он ни чем не отличался от всех остальных паломников, и если бы не белый шрам на затылке под коротко стрижеными волосами, след давнего покушения одного безумного шиита, Ибрагим бы непременно потерял его из виду. Первым желание юноши было побыстрей прорваться поближе к своей жертве. Расстояние между ними было совсем небольшим, но короля и его убийцу разделяло очень много людей. Все определял общий ритм вращения вокруг Каабы, и начать продираться сквозь эту толпу значило непременно привлечь к себе внимание и выдать свои намерения с головой. Ибрагиму пришлось смириться, и постепенно, по шагу приближаться к своей жертве. С каждым пройденным кругом король и его свита сужали круги, неминуемо приближаясь к Каабе. На седьмом круге, уже в двадцати метрах от священной реликвии мусульман Ибрагим наконец вплотную приблизился к Мухаммеду. Он видел его тонкую шею, этот белый, поперечный белый след на затылке, слышал его дыхание, даже запах пота саудовского монарха. Видел и... не мог поднять руку, сделать то, что должен был сделать. Руки словно немели и не слушались его. Прикрыв глаза Авраам воззвал к своему богу, Яхве. Чуть застонав он чудовищным усилием воли заставил себя сунуть руку под ихрам и нащупал теплую и липкую от пота плоскую рукоять кинжала. С сухим треском скотч отклеился от кожи бедра, Ибрагим как в замедленной съемке вскинул вверх руку, он уже видел эту ямку на шее, сразу под основанием черепа куда воткнет этот кинжал, и блеснувшее на солнце лезвие рванулось к цели, но одновременно перед убийцей возникло что-то большое, белое. В последнюю секунду оглянувшийся Файяд аль-Дамани увидел расширенные, безумные глаза красивого, высокого и чуть полноватого парня и бросился вперед еще до того, как увидел в руках его кинжал. Острое жало клинка со всей силы вонзилось в грудь Файяда, раздробив по пути ребро и войдя в тело по самую рукоять. Секундное замешательство окружающих прорвалось громким ревом сотен глоток, на Ибрагима бросились со всех сторон, и он только успел отчаянно, истошно вскрикнуть, прежде чем толпа поглотила его.

А в стороне, около самых стен Каабы на руках у Мухаммеда умирал его самый преданный друг. Перед смертью, в последним судорогах агонии он мазнул окровавленной рукой по черному боку священного камня. Закрыв глаза телохранителя король поцеловал окровавленный камень и махнул рукой свите, дескать уходим. Те подхватили мертвое тело аль-Дамани и двинулись вон из мечети, с трудом раздвигая коридор перед шествием короля.

Они уже покинули внутренний двор мечети, когда последние из самых дальних паломников узнали о происшедшем.

— Король жив, аллах отвел от него руку убийцы! — из уст в уста передавали друг другу правоверные. Это прибавило энтузиазма всей толпе. Она колыхнулась как один живой организм, и снова начала раскручивать свое круговое движение, все больше и больше наращивая скорость движения. Как раз в это время с минаретов прозвучал голос муэдзина призывающий к полуденной молитве. Обычно паломники прерывали свое движение, и обернувшись лицом к Каабе преклоняли колени. Но в этот раз обычное моление превратилось в зикр, массовую, истеричную молитву трехсот тысяч человек. Молодые и старые, они бежали вперед, выкрикивая слова молитвы. Хор голосов слился в рев с одним общим ритмом, общим дыханием. Массовое безумство словно подхлестывало их, входя в транс паломники уже не чувствовали ни усталости, ни жары, переставали считать отмеряемые ими круги. Душа их сливалась в едином порыве с многотысячной толпой. Один из паломников упал споткнувшись о растерзанное, уже мало похожее на человеческое тело покушавшегося еврея, подняться он не успел, и был быстро затоптан беспощадной толпой. Так проходил час за часом. Уставшие, обессиленные люди пошатываясь выходили из мечети, и прямо тут же, у стен валились от истощения на землю. Впавший в транс муэдзин три часа выпевал молитвы, подхватываемые паломниками, пока от солнечного удара не упал без сознания рядом с микрофоном. А в круговорот молящихся все вливались и вливались новые паломники, невольно заражающиеся общей истерией самой массовой всю историю существования мусульманства молитвы. В главную мечеть мусульманского мира возвращались паломники уже совершившие все обряды хаджа, каждому из них хотелось приобщаться к общей радости избавления отмеченного милостью аллаха монарха от верной смерти.