Последняя тайна храма - Сассман Пол. Страница 26

– Или о женской заднице! – хихикнул Хосни, за что немедля получил подзатыльник от жены.

– Об аль-Мулатхаме, – ответил Тавфик. – Что думаешь о террористах-смертниках?

Халифа сделал глоток кока-колы – как ортодоксальный мусульманин он не пил спиртного – и, отодвинув немного назад свое кресло, закурил сигарету.

– На мой взгляд, все, кто хладнокровно убивает мирных граждан, – законченные мерзавцы.

– Израильтяне хладнокровно убивают палестинцев, и никому до этого нет дела, – возразила Наваль. – Вот буквально накануне израильский вертолет расстрелял двоих детей. И кто особенно возмущен?

– Это не оправдывает палестинцев, – настаивал Халифа. – Мстить за гибель детей, убивая еще больше детей, – разве это выход?

– А где же тогда выход? – все более распалялся Тавфик. – Как отстоять свои права в борьбе с сильнейшей армией на Ближнем Востоке и четвертой по мощи в мире? Теракты, конечно, варварство, но что же, черт возьми, придумать, чтобы остановить пятьдесят лет беспрерывного насилия и измывательств?

– Ах-ах-ах, палестинцы такие отважные борцы за права человека… – буркнула Зенаб. – Или мы.

– Да дело вовсе не в этом, – с ходу отмел встречное возражение Тавфик. – Люди не станут обвязываться тротилом и взрываться ко всем чертям. Просто нет у них другого выхода.

– Я не пытаюсь защищать израильтян, – сказал Халифа, протягивая спичку, чтобы дать прикурить Наваль. – Я только полагаю… я полагаю, как и Зенаб, что проблему это не решает.

– Значит, ты не испытываешь в глубине души тихой радости всякий раз, когда слышишь о новом взрыве? – спросил Тавфик. – Неужели ты никогда не чувствовал, что, мол, так им и надо?

Халифа потупил взгляд, не решаясь дать быстрый ответ. В комнате повисла напряженная пауза, сигаретный дым извилистыми струйками медленно клубился к потолку. Пока Халифа собирался с мыслями, в разговор вмешалась Сама:

– Не знаю, как остальным, а мне кажется, пришло время отведать десерт. Это ведь им так вкусно пахнет, а, Зенаб? Давай-ка я помогу Бате его принести. Какой замечательный получился вечер!

Спать они легли только в первом часу ночи. Зенаб заснула почти мгновенно, а Халифа минут двадцать ворочался с боку на бок, то вслушиваясь в тихое посапывание малютки Юсуфа, то наблюдая бегущие по потолку блеклые отражения лучей от фар проносившихся по улице машин, то просто ощущая стук своего сердца.

Потеряв надежду побороть бессонницу, инспектор вышел в холл. На полу в центре холла стоял миниатюрный фонтан – Халифа смастерил его когда-то, чтобы немного украсить их унылое жилище. Он нажал кнопку на стене, и легкие брызги тонкими дугообразными струйками полетели в маленький пластиковый бассейн, к которому был прикреплен насосик. Вторая кнопка запустила хоровод разноцветных фонариков по краям ванночки. Фонтан не был шедевром – насос работал с перебоями, плитки по бокам бассейна лежали местами криво, – однако равномерное журчание воды и веселое свечение фонариков действовали на Халифу успокаивающе.

Он долго сидел на полу, прислонившись спиной к стене и потирая усталые глаза, затем нагнулся к стоявшему справа на деревянном стуле магнитофону и включил воспроизведение. Вкрадчивый, убаюкивающий голос Умм Култумм [28] развеял ночную тишину трогательной песней о любви и разлуке.

Глаза твои меня уносят к дням давно прошедшим
И раны незажившие заставляют бередить,
Ведь как была вся жизнь моя пуста,
Пока тебя не встретила. И как могло бы быть иначе,
Когда лишь ты мне подарила сияние рассвета,
Когда лишь ты истинной жизнью зваться можешь?
Не знало мое сердце до тебя ни радости, ни счастья,
Одни страдания и муки его уделом тяжким были.

Позади раздался шорох, и в холл вошла Зенаб со слипшимися спросонья глазами. Она поцеловала мужа в лоб и присела рядом, положив голову на плечо так, что ее волосы волнами спустились по его нагой груди.

– Тебе не понравилось сегодня? – спросила она сонным голосом.

– Нет, почему… Просто…

– Скучно, – договорила за него Зенаб. – Не отнекивайся, я вижу.

Халифа провел рукой по ее волосам.

– Извини, кое-какие мысли из головы не идут.

– Что-то не так на работе?

Он кивнул и коснулся ладонью ее груди.

– Может, поговорим?

Халифа пожал плечами и промолчал. Теплый голос Умм Култумм окутывал их невидимой шелковой лентой.

Веришь ли, что я тебе все еще верю,
Что можно словами былую ссору загладить?
Помнишь ли ты, что было прежде,
Когда в слезах я проводила дни и ночи?
Веришь ли ты, что я тебе все еще верю,
Что можно словами былую ссору загладить?

– Знаешь, что я вспоминаю, слушая эти слова? – сказала Зенаб, поглаживая шрам на его запястье, оставшийся от укуса собаки в детстве. – Тот день в Джебель эль-Силсилле, когда ты поймал сома к обеду и мы купались в Ниле. Помнишь?

Халифа улыбнулся:

– Ну как же я могу забыть? Ты зацепилась ногой за водоросли и подумала, что тебя держит крокодил.

– А ты в новых брюках провалился в лужу. Никогда не слышала такой брани!..

Он рассмеялся и поцеловал ее в щеку. Она прижалась крепче, обняв его за талию.

– Что случилось, Юсуф? Ты был такой задумчивый сегодня. Да и вчера… В чем дело?

Халифа вздохнул.

– Ничего. Передряги на работе.

– Не скрывай от меня, может, я смогу помочь.

Он помолчал некоторое время, глядя на мерцающие капельки на фонтане, затем откинулся головой к стене и перевел взор на трещину в потолке.

– Я виноват, Зенаб, – сказал он тихо. – Я поступил дурно и не представляю, что теперь нужно делать. Или, во всяком случае, боюсь что-то делать.

– Ты не можешь поступить дурно, – прошептала она, приподняв руку, чтобы погладить его по лицу. – Ты добрый человек. Я это знаю, наши дети знают. И Бог знает.

– Нет, Зенаб, это не так. Я слаб и труслив. Ты лучшего обо мне мнения, чем есть на самом деле. Я обманул тебя. Да и себя тоже.

Он нервно потер виски. Наступила долгая пауза, нарушаемая лишь мелодией магнитофона и плеском воды из фонтанчика. Затем Халифа начал рассказывать. Он говорил сначала медленно, стараясь сохранять спокойствие, но речь его все убыстрялась, он горячился, с трудом сдерживая кипевшие внутри эмоции. Он рассказал ей обо всем: о Пите Янсене, Ханне Шлегель, Мохаммеде Джемале, о случайной встрече с его женой.

– В то время я боялся спорить с начальством, – закончил Халифа долгую историю. – Я был слишком молод и только пришел в участок. Я опасался потерять работу. В итоге ни в чем не повинного человека приговорили из-за моего малодушия… А мне… и сейчас страшно. Я боюсь копаться в этом деле, понимаешь? Шестое чувство подсказывает, что все это связано с очень опасными вещами и лучше их не ворошить… Да и вообще я не уверен, стоит ли рисковать положением ради…

Он запнулся на полуслове и покачал головой.

– Ради такого типа, как Джемаль?

– Да, это тоже… и потом, Хассани прав – Янсен мертв. В любом случае ничего не изменится оттого, что мы нароем.

Зенаб посмотрела ему в глаза, не отводя взгляда несколько секунд.

– Есть еще какая-то причина, – сказала она. – Я вижу. Я чувствую. О чем ты думаешь, Юсуф?

– Ни о чем, Зенаб, тебе просто кажется. Так…

Он согнул ноги у груди и опустил лоб на колени.

– Она была израильтянка, – промолвил он. – Еврейка. Ты лишь подумай, сколько зла они причинили людям! И ради какой-то старой еврейки накликать беду себе на голову? Не знаю…

Последние слова вырвались у него машинально, он почти не задумывался над их смыслом. И вдруг Халифу осенило. Он осознал, что именно мешает ему сейчас и мешало пятнадцать лет назад. Сказать все, что он думает, значило не только защищать вора-карманника, но – что было много хуже в глазах общественного мнения – встать на сторону гражданки люто ненавидимого, презренного государства. Халифа стремился быть терпимым, судить человека по поступкам, а не по происхождению, национальности или вере. Однако это получалось не всегда. С детства его приучили относиться к евреям как жестокому, надменному, алчному народу, который спит и видит, как бы сделать какую-нибудь невообразимую гадость мусульманам.

вернуться

28

Умм Култумм (1904—1975) – популярная египетская певица