Единственная моя - Сатклифф Кэтрин. Страница 14

– По-моему, любая несговорчивость со стороны слуги требует немедленного увольнения, – отозвалась она, многозначительно взглянув в сторону двери, где за порогом все так же топталась горничная.

– Вы хозяин Брайтуайта?

Он ничего не ответил, а просто откинул голову на спинку обитого парчой кресла и уставился в пространство.

– Хозяин этого дома? Позвольте с вами не согласиться, мисс Девоншир. Никто не властен над Брайтуайтом. Кроме того, как можно быть хозяином пустоты?

– Вы хотели сказать одиночества, мистер Уорвик.

– Разве я похож на одинокого человека, мисс Девоншир?

– Думаю, если б я жила здесь одна, то стала бы бояться за свой рассудок.

Он издал какой-то тихий звук, а затем позволил мыслям раствориться в лучах пламени, где они и пребывали некоторое время, между тем как Оливия делала глоток за глотком из своей чашки и любовалась отсветом пламени, отражающимся на его словно высеченных из гранита чертах лица. Внезапно он поднял глаза и поймал ее взгляд.

– Что такого привлекательного вы находите во мне? – спросил Уорвик. – Только не говорите, что никогда раньше не имели сердечных дел с аморальным типом.

– Нет, – ответила она. – Полагаю, не имела.

– А-а. Стало быть только с цыганами и татуировщиками?

Он отхлебнул виски и ненадолго прикрыл глаза, потом махнул на кресло у камина.

– Пожалуйста, садитесь.

Помедлив, она все же села и почувствовала облегчение. Сколько она простояла, неподвижная, как статуя, сказать трудно.

– Итак, скажите мне, мисс Девоншир, это ваш первый визит в Брайтуайт?

– Да.

– Он таков, как вы ожидали? – Да.

Мужчина поднял голову и удивленно поглядел на нее.

– Как так?

– Он такой величественный.

– Это и дураку понятно. Лучше скажите, что вы думаете об этом? – Он обвел рукой комнату. – Как вы находите моих собеседников?

– Они мертвы, – ответила она, переводя взгляд с одного чучела животного на другое.

– А остальной дом?

– Холодный и темный.

– Что ж, вы попали в точку. Холодный, темный и полный мертвецов. Какое из живых существ обрекло бы себя на жизнь в подобном окружении, спрашиваю я вас?

Допив содержимое чашки, Оливия протянула ее Майлзу, чтобы наполнить вновь. Он сделал это и встретился с ее глазами, когда возвращал чашку.

– Личинка, – ответила она, дерзко вздернув подбородок. – Летучая мышь. Вампир. Даже хуже того. Слизняк. Жук. Червяк.

Он поднял руку, словно отклонял слова.

– Довольно. Личинка и червяк? Бог мой. Полагаю, мне следует сказать спасибо, что вы не назвали меня грибковой плесенью.

– Но у плесени нет ни сердца, ни разума, ни души, сэр.

Он рассмеялся хрипловатым смехом. От музыки этих звуков у нее перехватило дыхание.

– Ни сердца? Ни души? – Уорвик неубедительно нахмурился, что отнюдь не погасило веселых искорок в его черных глазах. – Если учесть, что меня всю жизнь называли бессердечным и бездушным негодяем, мисс Девоншир, пожалуй, я бы склонился скорее к плесени.

– Но ведь вы живы. Вы дышите. И даже смеетесь. Поэтому у вас должно быть сердце.

– Признаюсь, никогда не видел смеющейся плесени.

– Или личинки, или червя!

– Продолжайте. Ради Бога, продолжайте. Мое самоуважение растет с каждой секундой.

– Вы ходите на двух ногах?

– Как правило.

– А поскольку я не знаю четырехногого животного, которое предпочитает в одиночестве жить в темном, сыром и холодном доме, то остаются только люди. – Она помолчала, как бы размышляя. – Так что вы либо монах, либо отшельник.

– Кем бы я ни был, – ответил он, озорно вскинув бровь, – но монахом меня никак не назовешь, дорогая.

Оливия засмеялась. Вернее, захихикала. Это прозвучало довольно странно для нее самой, и девушка в изумлении взглянула на свою пустую чашку. Лицо горело. От огня камина ей стало жарко. Или, быть может, это из-за того, что Уорвик сидел в своем кресле, небрежно вытянув вперед, длинные, но изящной формы ноги. Рубашка его начала высыхать, но еще оставались места, где влажная ткань липла к коже, предлагая взору тончайшие очертания и движения тела под ней. Она поймала себя на том, что неотрывно смотрит на темное пятнышко в форме монеты на его груди и скоро осознала, что это сосок.

Взгляд девушки метнулся назад, к его лицу и обнаружил, что он наблюдает за ней с такой напряженностью, от которой искра благоразумия тут же словно молния ударила прямо из мозга в сердце. Что она делает, сидя в компании Майлза Уорвика в такой поздний час?

И почему он на нее так смотрит? С таким любопытством? С такой сосредоточенностью? Все опасности, которые она временно предала забвению, нахлынули на нее с новой силой, едва только слабая улыбка заиграла на его губах. Девушка моментально протрезвела, и у нее возникло желание немедленно убежать отсюда.

– Не беспокойтесь, – сказал Уорвик, – ваша прическа в полном порядке.

Не сознавая, что ее рука бессознательно приглаживает волосы, Оливия застыла.

– Очки сидят ровно.

Она все равно поправила их.

– Зачем вы носите их? – полюбопытствовал он.

– Потому что плохо вижу, – ответила Оливия.

– Черта с два. Сегодня днем вы были без них и отлично меня видели.

Сегодня днем? Сейчас, когда она сидела здесь у камина, а в окно стучал ветер, эта дневная встреча казалась такой далекой.

– Снимите их, – потребовал Майлз. – Они мне не нравятся.

– Меня это мало волнует, – отозвалась она.

– Они так искажают ваши глаза, что кажется, будто вы смотрите на меня из аквариума.

– Я не могу читать без них.

– Но сейчас же вы не читаете?

– Нет. – Она покачала головой. – Я не сниму их.

– Прекрасно. Тогда скажите мне, почему вы носите такую прическу?

– Прошу прощения?

– Она отвратительна.

– Я...

– И это платье на вас. Оно ужасно. Серый цвет вам не идет. Вы как будто в трауре. Или вы в трауре, мисс Девоншир?

– Не думаю, сэр, что вы имеете право оскорблять меня, когда сами сидите в грязных сапогах, мокрой одежде, с подозрительного происхождения пятном на рубашке.

Он молча глядел на нее. К своему ужасу, Оливия почувствовала, что глаза ее наполняются слезами. Она действительно слишком много выпила. Бели моргнуть, слезы потекут в два ручья. Но Оливия давно знала, что если продолжать смотреть прямо перед собой – не шевелить головой и не моргать, – то можно вполне успешно скрыть свои эмоции. Если она поспешит извиниться, то, может успеть добежать до кареты, прежде чем разревется.