Алый знак воина - Сатклифф Розмэри. Страница 5

Проснулся он будто от удара — горло перехватило от ощущения какого-то неотвратимого кошмара. Он почувствовал на лице жаркое дыхание, потом зверь принялся обнюхивать ему плечо.

Он лежал неподвижно, боясь пошевельнуться — внутри все сжалось и заледенело. Он знал, что стоит сделать хоть одно движение и волк — а это мог быть только волк — вцепится ему в глотку, прежде чем он успеет выхватить нож.

— Что же там такое? — вдруг неожиданно произнес тихий голос. — Быстроногий, фу! Фэнд, назад!

Всмотревшись, Дрэм увидел человека, или какое-то человекоподобное существо; человек наклонился к нему, голова и плечи темным силуэтом выделялись при свете восходящей луны.

Зверь, обнюхивающий его плечо, заскулил и неохотно отошел.

Затем послышалось короткое восклицание и к нему потянулась рука. Он крепко прижался спиной к корневищу с висящими на нем комьями земли и, как зверек, загнанный в угол, у которого только и остается, что слепой инстинкт самосохранения, хватил эту руку зубами — и тут же был отброшен назад. Затем рука сжала его плечо и он рывком был вытянут из-под корней к поставлен на ноги. Он лягался и вырывался, пытаясь снова укусить державшую его руку. Полная луна освещала всю эту сцену. Рука, стиснувшая ему плечо, была будто из железа, и сбросить ее он не мог, хотя извивался и вывертывался, как выдренок. Однако в голосе человека, когда он заговорил снова, не было жесткости, несмотря на прокушенный палец.

— Ну, ну, потише! Нет нужды так рычать и кусаться.

И Дрэм, успокоенный этим голосом, прекратил сопротивляться.

— Да это же внук старого Катлана!

Теперь Дрэм больше не вырывался — он внимательно разглядывал стоящего перед ним человека, у ног которого сидели, высунув языки, три огромных пса. Глаза их блестели при лунном свете. Человек был гибкий и смуглый, непривычно смуглый для племени Золотоволосых. От него исходил слабый лисий запах. Но даже сейчас, когда он неподвижно стоял, крепко сжав плечо Дрэма, в его спокойствии угадывалась затаенная звериная сила. Вся его одежда состояла из лисьей шкуры, дважды обернутой вокруг чресл. При свете луны сверкнуло лезвие длинного охотничьего ножа, заткнутого за пояс, и чешуйки змеи из кованой меди, свисавшей с предплечья: голова змеи приходилась на уровне локтя, а хвост кончался крючком, выполняющим функции левой руки.

— Так это ты ходил сегодня ночью по лесу и всполошил все Дебри? — спросил Тэлори-охотник. Дрэм кивнул. — Такой маленький щенок, совсем маленький, и вдруг спит в лесу.

— Я уже прожил девять весен, а сплю я в лесу потому, что мне нравится тут спать, — запальчиво сказал Дрэм.

— Что ж, причина не хуже любой другой В голосе охотника слышался едва сдерживаемый смех. — Ну, а теперь, мне думается, пора возвращаться домой.

Они стояли молча среди обступивших их деревьев. Наконец Дрэм сказал:

— Оставь меня тут Я вернусь немного погодя.

— Никакого «погодя».

Тэлори смотрел сверху вниз на маленькую фигурку, освещенную луной, и от его острых глаз не укрылись отчаяние и горе на лице мальчика.

— Этот лес не место для щенят, да еще когда нет никого вокруг. Поэтому мы пойдем вместе, ты да я. Ну, а теперь в путь.

Он отпустил плечо Дрэма и, наклонившись, ловким грациозным движением извлек из-под бурой листвы и белой цветущей крапивы свое копье и шкуру, только что снятую с убитого им бобра.

Затем, перекинув шкуру через плечо, он повернул к Холму Собраний.

Дрэм, все еще не смирившийся с глухой обидой, был озадачен и сбит с толку тем, как неведомый Ужас, которому он прокусил руку, вдруг обернулся Тэлори-охотником, и, невольно подчиняясь власти этого человека, двинулся за ним. Страх ушел из леса и предрассветная прохлада приятно освежала лицо, когда он, вместе с тремя собаками, шел по следу охотника, неслышно ступавшего по оленьим тропам; неожиданно оказалось, что все они, давно знакомые и привычные, и ведут туда, куда должны вести. У Дрэма было чувство, что он выпотрошен и опустошен, словно выплакал все слезы. Нереальной казалась минувшая ночь, темная, хаотичная, — от нее во рту остался привкус ужаса, какой остается в глубине сознания после кошмарного сна. Ему хотелось сказать об этом Тэлори. Ему казалось, что Тэлори, со змейкой вместо руки, поймет его, как никто другой. Как хорошо было бы поговорить с ним. Но он также знал, что, если охотник вдруг обернется и спросит: «Щенок, что заставило тебя бежать в лес?», он не выдавит из себя ни слова. Так что лучше об этом не думать.

Быстро светало, и сквозь деревья, там, где они росли пореже, было видно, как лунный свет растворяется в дневном. Когда они подошли к узкому ручью, в ольхе вовсю распевал щегол. Они двинулись вверх по течению, и Дрэм вдруг узнал эти места — узнал ручей и старую иву, нависшую над водой там, где ручей разливался, образуя цепь небольших прудов. А дальше за деревьями, среди холмов, пролегала дорога, точно повторяющая путь тропы наверху, вдоль Большой Меловой. Едва он успел все это осознать, как они, свернув, вышли на край вырубки и Тэлори вдруг застыл неподвижно в зарослях бузины, резким жестом остановив мальчика и собак.

Лежавшая перед ними вырубка была залита светом, притом таким ярким, что окрасились — даже цветы наперстянки; летний утренний туман алмазной паутинкой стелился по низинам среди папоротника. Дрэм затаил дыхание, напряженно всматриваясь сквозь ветки бузины: на другом конце вырубки паслось стадо косуль, — молодняк, как обычно, чуть в стороне. Крупная самка, немного отстав, щипала траву как раз между стадом и кустами бузины. Дрэм оценил расстояние — один бросок копья. Опытному охотнику, он это хорошо знал, достаточно тридцати или сорока шагов. Он почувствовал, как по телу собаки, стоявшей у его ног, пробежала дрожь, хотя ни она, ни два других пса ни одним звуком не выдали своего возбуждения. Они стояли против ветра, и поэтому косули, не чуя в воздухе опасности, продолжали безмятежно пастись. Дрэм ждал, что Тэлори вот-вот бросит копье, но время шло — и ничего не происходило. Он украдкой взглянул на охотника: сквозь белые цветущие гроздья кустарника Тэлори смотрел на стадо, радостно прищурив темные глаза, в то время как копье мирно покоилось у него в руке.

Через несколько секунд он тихо свистнул. Услыхав странный низкий звук, косуля, ближайшая к ним, подняла голову и, видимо нисколько не испугавшись, двинулась к стаду. Еще две косули встрепенулись, одна из самок что-то сказала своему олененку, и мгновение спустя все стадо растаяло за деревьями в утреннем тумане.

Дрэм озадаченно посмотрел на Тэлори и впервые с начала их совместного путешествия заговорил с ним:

— Ты же легко мог убить ее, ту, что стояла с нашей стороны?

— Мог, конечно. — Тэлори, сделав шаг, остановился и внимательно поглядел на мальчика.

— Так почему ты не убил ее?

— Сегодня ночью я уже убил одного зверя. Дома у меня достаточно мяса, а торговцы сейчас почти ничего не дают за оленьи шкуры. — Видя по-прежнему недоумевающий взгляд Дрэма, он добавил: — Никогда не убивай, если не можешь употребить в дело добычу. И если ты убиваешь, чтобы достать шкуру, убей столько зверей, сколько тебе нужно. А если ты убиваешь для того, чтобы добыть пищу, наполни свой живот и живот собаки, и животы женщины и ребенка У твоего очага, сделай запас, чтобы все были сыты и впредь, но никогда не убивай ради убийства. Это повадка ласок и лис, а если так поступает охотник, он навлечет на себя гнев лесных богов. Не забывай об этом, когда станешь взрослым и будешь охотиться с мужчинами.

— Я, наверное, никогда не буду охотиться с мужчинами, когда стану взрослым.

Слова вырвались сами собой, помимо его воли.

И еще минуту назад он не поверил бы, что способен такое произнести. Наступило молчание; ветерок пробежал по веткам бузины и с них дождем

посыпались белые лепестки.

— С кем же тогда? — спросил Тэлори.

— С полулюдьми.

— Кто это тебе сказал?

— Старый Катлан, мой дед.

Опершись на копье, Тэлори стоял и смотрел на мальчика с каким-то новым любопытством.