Земля соленых скал - Сат-Ок. Страница 4

– Я знаю. Тебя зовут Танто – Железный Глаз.

– Да! – Танто важно вскинул голову. – Меня зовут так, потому что никто еще не сумел уйти от моей стрелы. Мои стрелы – стрелы смерти. Чаща для меня то, чем был для тебя еще вчера типи нашей матери. Перед тем как я сюда пришел, я, как и ты, ничего не знал. Не знал даже, что есть добрые и злые ветры, которые могут пригнать и отогнать дичь, стереть ее следы и вовремя предупредить ее об охотнике. А сейчас ветер – мой друг, и я радуюсь, когда веет кей-вей-кеен – северо-западный охотничий ветер. Я умею рогом из березовой коры подманить лося, когда лось откликается на голос своей крови…

Я слушал все, о чем говорил старший брат, и старался запомнить каждое слово. Я сделал первый шаг на тропе мужчины. Мой старший брат разговаривал со мной, как равный с равным, положив руку на мое плечо. Огонь постепенно угасал, порой голос брата становился тише, и я не знал, правда ли все это, или я вижу сон в типи моей матери над озером.

Я вздрогнул. Шкура у входа в типи неожиданно заколебалась, и я увидел голову Тауги. Большой пес, пес-друг одним прыжком бросился к моим ногам. Брат рассмеялся.

– Отыскал. Видно, беспокоится за тебя? Ты говорил ему, что боишься путешествия в селение Волков?

Я тоже смеялся. Брат не подшучивал надо мной. Его смех был таким же добродушным и веселым, как радость Тауги. Я был счастлив, счастлив тем, что не один здесь, что рядом со мной брат, что Тауга, добрый, старый, умный пес, нашел меня.

Быстро, очень быстро бегут дни в лагере Молодых Волков. Трудно уловить мгновение, когда с ветвей падает пушистая шапка снега, сброшенная первым весенним ветром, когда набухает первая весенняя почка и когда она лопается, чтобы открыть цветок.

Время проходило среди тренировок, походов в чаще, охоты. И, как с течением лет шкура бизона покрывается рисунками, изображающими историю племени, так рос наш опыт. Каждый поход, каждая охотничья тропа учили чему-то новому, выявляли глупость или прибавляли разума.

Нас было много таких, как я, только что взятых из материнских типи. Но каждый мечтал быть взрослым мужчиной и знаменитым воином, каждый хотел командовать другими, а поэтому стремился показать, что он разумнее, сильнее и ловчее остальных. Больше всех я полюбил мальчика из рода Совы, который был немного старше меня. Я называл его Куку-куру-тоо – Прыгающей Совой, потому что он прыгал дальше и выше всех нас.

Мы стали настоящими друзьями, но дружба наша началась довольно странно.

Когда я впервые появился в лагере, Сова был уже вожаком самых младших Волков. Высокий, с длинными крепкими ногами, он был сильнее и выносливее многих других. Никогда не стриженные волосы обрамляли его голову густым венком, и временами трудно было заметить блеск острых глаз под черной прядью.

На следующий день после прибытия, разыскивая брата, я вышел на рассвете к Месту Большого Костра, вокруг которого стояли типи лагеря. Там я встретил нескольких мальчиков. Они, не говоря ни слова, быстро окружили меня и стали разглядывать мою голову. Я не понимал, в чем дело, и, чувствуя, что все мальчики не отрываясь смотрят на мои волосы, стоял молча, злой и встревоженный. Отовсюду подходили новые ути, держа луки в руках. Наконец самый высокий из них – а это и был Прыгающая Сова – выступил вперед и сказал пронзительно высоким голосом:

– Ути, смой краску со своих волос. Ты выглядишь, как старик. Если хочешь остаться с нами, у тебя должны быть такие же волосы, как у нас. – И он провел рукой по своим черным, блестящим от медвежьего жира волосам.

До сих пор мои светлые волосы ни у кого в селении не вызывали удивления. Все знали, что моя мать чужестранка, что она не индейского рода. Прыгающая Сова и другие подумали, что я покрасил волосы, чтобы быть похожим на старых, опытных воинов, у которых волосы с годами приобретают цвет березовой коры. Но я решил ничего не объяснять. Презрительные усмешки мальчиков вызывали у меня гнев. Глядя в глаза Прыгающей Сове, я сказал:

– Если хочешь, сам вымой свои волосы. Я своих не смою.

– Не смоешь?

– Нет.

И тогда по знаку Прыгающей Совы мальчики бросились на меня. Я вырывался, отбивался, даже кусался, стараясь освободиться. Но десятки рук схватили меня и потащили на берег полузамерзшей речки. Я ничего не мог сделать. Через минуту моя голова оказалась в воде, а Прыгающая Сова и другие принялись ее скрести, натирать песком. Я захлебывался водой, а слезы от ярости и боли наполняли мои глаза.

Наконец меня отпустили.

Исцарапанная кожа горела, из разбитого лба текла кровь. Смешиваясь с водой, она начинала тут же замерзать. Только теперь я ощутил холод. Куртка висела на мне лохмотьями, открывая исцарапанную грудь и руки, я был весь мокрый. Я взглянул на стоящих вокруг меня мальчиков, и, хотя меня душила злость, мне вдруг захотелось смеяться – такое разочарование было написано на их лицах. Они поняли, что я не красил волос.

Но злость была сильнее желания засмеяться. А боль еще усиливала ее. Я не мог простить насилия над собой, если хотел сохранить свое достоинство. Они обидели меня, и теперь один из них должен был за это поплатиться – тот, из-за которого все это случилось. Тем более, что Прыгающая Сова стоял прямо передо мной, а его растерянный вид и бесконечно удивленные глаза еще больше злили меня. Стиснув кулаки, но спокойным голосом я сказал ему:

– Ути из рода Совы! Ты оскорбил меня, не поверив моим словам. Пусть твои уши хорошо слушают, что скажет тебе сын Высокого Орла.

Он поднял руку в знак того, что внимательно слушает.

– В присутствии этих Молодых Волков, – продолжал я, – я буду драться с тобой. Если я тебя одолею, ты извинишься передо мной.

Он снова поднял руку в знак согласия.

Один из мальчиков побежал за медвежьим жиром, мы же разделись до пояса, готовясь к борьбе. Мороз был такой, что от каждого шага раздавался треск, будто мы ступали по сухому хворосту. Я еще не согрелся после вынужденного купания и был уверен, что кровь моя превратилась в лед. Минуты тянулись бесконечно, как зимняя ночь во время похода.

Наконец одеревенелыми руками я натер куском жира грудь и руки. То же сделал и мой противник, но с такой же неловкостью, как и я. Видно, мороз не щадил и его.

Среди наступившей тишины мы начали кружиться друг против друга. Первым нанес удар Прыгающая Сова, он плохо рассчитал прыжок, поскользнулся и, падая, подбил меня под ноги. Мы оба повалились в снег. Трудно сказать, кто из нас брал верх. Прыгающая Сова был, правда, выше и сильнее, но он боролся, чувствуя свою вину, а мне гнев придавал силы.

Но все же наступила минута, когда я стал сдавать. Мое поражение казалось неминуемым, но тут я внезапно почувствовал, как кто-то поднимает меня и отрывает от противника. И вот мы оба очутились под мышками у Овасеса.

Вскоре я сидел на шкурах внутри типи и потихоньку растирал плечи. Это же самое делал и Прыгающая Сова, сидевший напротив меня. Мы смотрели друг на друга исподлобья, как недавние враги, но уже без злости, а, скорее, с оттенком сочувствия, потому что как на моей, так и на его спине отчетливо выступали следы кожаного ремня Овасеса.

Я первым нарушил молчание:

– Скажу тебе, что там, над речкой, я уже думал, что не выдержу от холода, и хотел сдаваться.

Сова внимательно посмотрел на меня. Я говорил спокойно, без злости.

Он встал и подошел ко мне.

– И я тоже, – робко ответил он, протягивая мне руку.

С этих пор началась наша дружба.

Сквозь отверстие типи видно розовеющее небо над верхушками елей. Уже пришел месяц Лопающихся Почек. Пора вставать: во время восхода солнца можно добыть больше дичи, чем за весь остаток дня.

Поэтому я быстро вскочил на ноги и побежал к речке.

Ночью меня мучил Нанабун – Дух снов: я лежал связанный в пещере, а на меня надвигался с ревом, скаля клыки, черный медведь, с полыхающим из пасти огнем. Это был очень плохой сон. Вечером у меня горело все тело и болела голова. Овасес сказал, что меня укусила маленькая муха кеовакес – ее жало вызывает горячку, дурные сны.