Посейдон Пушнюс как таковой - Сая Казис Казисович. Страница 2

Пушнюс составил длиннющий список всех своих предполагаемых врагов и подчеркнул карандашом тех, кто увлекается наравне с ним подледным ловом.

– Неплохо было бы им от греха подальше перебраться на другое озеро, – скромно изложил свою просьбу Пушнюс и, встретив понимание со стороны должностных лиц, с легким сердцем покинул помещение.

Одну копию этого анонимного письма Яцкус приложил к заявлению, в котором он просил отдел соцобеспечения увеличить ему пенсию, другую сразу же выслал сыну, а третью – в редакцию районной газеты, снабдив ее соответствующими комментариями. У него было полно таких копий – пусть в учреждениях знают и делают соответствующие выводы.

Все могли убедиться, что анонимные негодяи не запугали Пушнюса. Не на такого напали! Яцкус с вызовом смотрел в глаза своим потенциальным недругам, и каждый прожитый им день многим мог показаться подвигом.

Но вот… Прошло две недели, и работники милиции, сличив оригинал анонимного письма с несколькими копиями, без труда установили две вещи.

Во-первых, копии были существенно дополнены, приукрашены и подправлены.

Во-вторых, экспертиза подтвердила: оригинал написан тем же лицом, что и вышеупомянутые копии. Иначе говоря, анонимное письмо товарищу Пушнюсу нацарапал левой рукой гражданин Пушнюс…

Однако автор и адресат не пожелали в этом сознаться. Если же и была пущена в ход его левая рука, благодаря которой он заслужил почетную инвалидность, то это опять-таки не что иное, как происки коварного врага, которому удалось путем гипноза или прочего магнетизма подчинить Пушнюса своей воле.

Могло так случиться или нет?

– Увы, не могло, – ответили ему простаки районного масштаба. Заблуждение, что Пушнюс недостоин столь ловкого врага, невольно привело их в ряды злобных вредителей.

Но самое печальное, что к ним временно примкнул его родной сын Посейдон.

И к чему все это привело? Еще одно подтверждение, что не следует торопиться с выводами и оглашать неподтвердившийся диагноз. Всегда лучше семь раз примерить и к тому же не полениться проверить, хороша ли мерка.

Спустя месяц после получения анонимного письма любителя подледного лова пенсионера Пушнюса и впрямь вытащили из проруби…

Самоубийство? Вряд ли.

Некоторые любители скоропалительных выводов считали, что заядлого рыболова погубили ерши – уж больно хорошо они в тот пасмурный день клевали, а лед был уже не тот, что в разгар зимы.

Но эту версию вы можете предлагать кому угодно, только не его сыну Посейдону. После долгих колебаний, самокритично пересмотрев свое прежнее мнение, сын бесповоротно решил, что с его несчастным отцом расправились те, кто когда-то состряпал мерзкую анонимную угрозу.

Окончив учение и тверже встав на ноги, Посейдон увековечил свое мнение насчет смерти отца в подделке под мрамор, где были начертаны такие скупые строки:

Я. ПУШНЮС.

ОН БЫЛ ПРОСВЕТИТЕЛЬ,

СВОБОДЫ ПЕВЕЦ,

ЗА ПРАВДУ ПОГИБ ОН,

КАК ВОИН-БОРЕЦ.

…Пусть будет ему пухом суглинок данного района и пусть снятся ему ерши и враги, без которых Яцкус Пушнюс не был бы Яцкусом Пушнюсом.

ПОКУШЕНИЕ НА ПОСЕЙДОНА

Промчавшиеся после описанных событий годы, перспективный диплом экономиста, хорошенькая жена Клеопатра словно мягкими, пуховыми подушками обложили переживания Посейдона. Пушнюс-младший был почти счастлив, а о трагедии отца вспоминал лишь в Паланге, зайдя поглубже в море.

Вообще-то Посейдону вполне хватало городской бани или обыкновенного дачного умывальника, но пришлось поддаться на уговоры супруги, ее друзей и родственников. Ему осточертели назойливые приглашения окунуться, и поэтому Посейдон частенько оставлял Клеопатру на женском пляже, а сам все больше поглядывал туда, где молодежь лихо стучала в мяч, поднимая тучи песка, или присматривался к обществу постарше, мирно резавшемуся в карты под кружку пива.

Когда уставшие игроки и тут приставали к нему – пойдем да пойдем в море, Посейдон отнекивался одной и той же подхваченной неизвестно где фразой:

– Да ну, плавать я не умею, помочиться успею, а иначе что толку-то…

Оставшись один, Пушнюс наслаждался солнцем, наблюдал за людьми и разбирал по косточкам свою жену Клеопатру. В родной деревне ее звали Пятруте, а в городе Клео… Это раздвоение Клеопатры указывало на склонность жены к беспринципности и неважно попахивало в идейном отношении.

Ясное дело, она, как и Посейдон, тут ни при чем – ведь имя-то выбирали родители. Им, видно, очень понравилось, как оно звучит, – «Кленопятре». Потом, верно, устыдились и стали звать дочку Пятрей, Пятрутей. Да, но откуда взялось это Клео? Нет такого слова! Корень явно чужой, так стоит ли за него так упорно цепляться?

И вот в один прекрасный день Клеопатра, застав мужа раскаленным докрасна в результате этих размышлений, при всем честном народе стала громко укорять его:

– Ах, Посейдон, Посейдон! И не стыдно тебе? Морской бог, а плавать не умеешь…

– Не умею, – согласился Посейдон. – И учиться не хочу неспроста.

– Вот еще выдумал! Просто воды боишься… Ведь вредно все на солнце да на солнце. Даже перед друзьями стыдно.

– Мы в этом деле спецы, запросто тебя научим! – уговаривали его два подозрительных типа, те самые друзья.

Не вмешайся тогда Клеопатрины дружки, Пушнюс, пожалуй, не поддался бы на провокацию. (Забегая вперед, будем называть вещи своими именами.) За этими кавалерами, которых жена представила ему как однокашников, Посейдон вел наблюдение вот уже вторую неделю. От него не укрылось, что один храбро прыгал в воду с моста, а другой, когда нырял, непременно всплывал рядом с его супругой. А не то, глядишь, оба бултых – и под воду. И чем, по-вашему, они там, в холодной глубине, занимаются?

Не упоминая фамилий, будем условно звать ныряльщика Цезарем, а прыгуна – Антонием. Это по их милости у Посейдона бесповоротно созрела решимость перенять у спецов опыт и докопаться до истины.

Клеопатра, схватив мужа за руку, потащила его в глубину, где было примерно метр пятьдесят-шестьдесят, не меньше, к тому же зыбь… А еще в том месте была уйма ям. И все же, пройдя беглый инструктаж, Посейдон начал довольно сносно барахтаться. Клеопатра восторженными криками подбадривала мужа, убеждая заплыть поглубже. А если он и устанет, то может преспокойненько лечь на спину, в случае же чего пусть сворачивает сюда, к мосту, и цепляется за что попало.

– Отдайся воде, как любимой женщине! – увещевал Цезарь Пушнюса. – Оставь сомнения и бросайся в ее объятия. Сам увидишь, море тебя словно на руках понесет…

Все, казалось, было так просто, логично и без подвоха.

– Ясно, – сдержанно ответил Посейдон и глотнул первый глоток балтийской воды.

А дальше становилось все яснее… Волна колыхнулась, и Посейдон почувствовал, как дно ушло из-под его ног. Жена бабочкой-баттерфляем упорхнула в сторону, а Цезарь канул в воду.

Посейдон попытался лечь на спину, но тут же убедился, что этот вид отдыха не для него. Он только успел заметить, как Антоний вскарабкался на перила моста и застыл, видно, в ожидании всеобщего внимания.

Еще одна неудачная попытка перейти на другой стиль, еще одна живописная волна, и Пушнюс скрылся под водой.

Замечено, что у утопающих резко активизируется мозговая деятельность. Это мог бы подтвердить и Посейдон, который сейчас за несколько мгновений успел сообразить, что и его брак с Клеопатрой, и те подозрительные спецы-демагоги – не что иное, как тщательно продуманный и приводимый сегодня в исполнение заговор. Против Пушнюса как такового, против того, что он совершил или собирался совершить… Знакомый почерк. Только на этот раз обошлось без анонимного письма и предупреждения.

– На помощь! – завопил Посейдон, взывая к десятитысячной толпе курортников.

Но за беззаботным гомоном, музыкой транзисторов и, не исключено, тенденциозными воплями нашего героя никто не услышал.