Эй, прячьтесь! - Сая Казис Казисович. Страница 31

И потом – еще более страшная мысль: «Съел Черныш Мудрика или не съел? Кто это может теперь сказать?..»

Расяле, выложив все, что знала, позвала Гедрюса завтракать, но тот только покачал головой, вздохнул и подавленно предложил:

– Орехов не хочешь? На, подставь ладошки…

– Черныш вернулся! Черныш! – закричала Януте за окном. – Кис-кис-кис…

Мама Микаса за столом резала кубиками грудинку для бабки. Услышав такую новость, она отрезала кусок с воробьиную голову и выбежала во двор: «Где же страдалец, невинно оклеветанный, приговоренный к смерти?.. Хороший коташа, где-то он был, чего натерпелся!..»

– Кис-кис-кис! Ешь, котик, ешь.

Кот Черныш даже опешил – не жизнь, а как в сказке у Мудрика. Его мучителей мальчиков не видать, а Януте Черныш не осуждал: хороший кот должен читать мысли своих хозяев. Вот как сейчас… Можешь смело ходить, задрав хвост, и пользоваться милостями истосковавшихся по тебе, раскаивающихся хозяев.

В это время Джим с Микасом, ни о чем не догадываясь, направлялись к Гедрюсу вызволять своего кота. Шли и рассуждали:

– Спешить не будем, – сказал Джим. – Пускай сам Гедрюс его найдет в улье.

– А вдруг уже нашел? Гедрюс рано встает.

– Хорошую выкинули штуку, правда?

– Хорошую, – согласился Микас. – Бабку заработали и котика спасли.

– Я знаю, что делаю…

– Ты – голова… В школе, небось, пятерку получить – раз плюнуть?

– А как же! – ответил Джим. – В школе я и не такие шутки выкидываю.

– Жалко… – сказал Микас. Он подумал, что двоюродный брат скоро уедет, а ему снова придется ходить в школу,

– Чего жалко?

– Не знаю…

– Хорошую шутку отмочили, ох хорошую!..

Они вошли во двор и увидели, что Расяле, повиснув на костылях, заглядывает через окно в комнату.

– Расяле! – позвал Микас. – Что ты туда глядишь?

– На Гедрюса смотрю, – ответила она. – Ничего не ест, молчит… Мамы нет – а он лежит и плачет.

– Что это с ним? – спросил Джим. – Идем, надо его проведать.

– Расяле, – на всякий случай спросил Микас. – Наш кот Черныш к вам не приблудился?

Та гневно посмотрела на Микаса и погрозила пальцем.

– А тебе достанется! Ох достанется!

– За что?

Расяле еще сама не знала за что, но чувствовала, по глазам видела, что это за гости. Смотрят с хитрецой и хоть бы один про ее ногу спросил. А что до кота, так по всему видно, Гедрюс правду говорил: сами засунули его, а теперь ищут…

– Нет вашего кота… – решила она схитрить. – Засунули его, а он и задохнулся за ночь.

– Сочиняешь… – не поверил Микас.

– Не суди по себе! – (Этому ответу Расяле научилась у Гедрюса, и наконец-то он пригодился!) Могу место показать, где похоронили. Я уже цветочки посадила…

Джим поверил, даже присвистнул и сказал Микасу:

– Так, может, домой потопали? Хотели как лучше, а видишь, не получилось… Но бабку все равно готовят… Придем, хоть поминки устроим.

Расяле, чтоб не рассмеяться, присела и принялась ощупывать гипс на ноге.

– Болит? – наконец-то догадался спросить Микас.

– Еще бы! Сколько натопталась, пока кота хоронили!

Услышав голоса, вышел Гедрюс – заплаканный, головы не поднимает.

– Слышал, ты хвораешь, – заговорил Микас. – А мы пришли на картофельную бабку звать.

– Расяле, – мрачно сказал Гедрюс, – спусти с цепи Кудлатика. Натравлю – чтоб и духа их тут не было.

– Ты чего это! – удивился Джим. – Ведь наш кот задохнулся, не ваш.

– Гедрюс, – торопливо вставила Расяле, – я им уже сказала, что мы Черныша похоронили.

Но Гедрюс не клюнул на эту удочку.

– Ваш кот моего гнома съел! – закричал он, схватив Микаса за плечи, и тряс до тех пор, пока сам не заплакал.

– Какого еще гнома?! – теперь настала очередь удивляться Расяле.

– Правда – какого еще гнома? – присоединился к ней Джим. – Нам Дженни говорила, там мышь была. Так уж тебе жалко мыши?

– Какое ваше дело! – отрезал Гедрюс. – Чего к нам притащились со своим котом! Как разбойники – ночью…

– Вот оно как?.. – Джим весело потер руки. – А кто наших лисят выпустил? Думаешь, не знаем, что ты ночью к нам на сеновал лазил? Хочешь, Януте позовем? Хочешь?

Теперь уж и Расяле рассердилась на Гедрюса: освободил Микасовых лисят – не рассказывает, поймал гнома – не говорит. Спросишь его: «Гедрюс, где твои очки?» – молчит. «Плачь теперь! Никогда больше тебе не скажу: «Гедрюкас».

Гедрюс понял, что Януте разболтала все – что было и чего не было… Он мог, конечно, ответить Джиму, что Януте сама открыла дверцу клетки, где были заперты лисята, но Гедрюс никогда еще ни на кого не ябедничал. Поэтому и теперь он поступил как мужчина, не стал «топить» Януте.

– Лисят выпустил, кота нашего задушил, а сейчас Микасу рубашку порвал! – возмущался Джим.

– Не надо было его сразу хоронить, – печально сказал Микас. – Может, Черныш еще бы и очухался.

– Очухается… Жмите домой, там ваш кот! – наконец выложил всю правду Гедрюс.

– Вот это Расяле!.. Вот врушка!.. – обрадовался Разбойник. – Пошли все к нам бабку есть, ладно?

– Когда захотим, сами испечем, – ответила за обоих Расяле.

– Жаль, жаль… – закончил невеселый разговор Джим. – Какие-то вы вареные, прямо инвалиды… Бабка бы вам сейчас не помешала. Чао!

Гедрюс молчал.

– Чао! – повторил Микас.

Гедрюс снова не поднял головы. Расяле хотела, конечно, разузнать, что означает это «чао», но она решила не спрашивать Гедрюса. Не первый раз наказывая своего братца молчанием, Расяле умела сдерживаться.

Дилидон еще на рассвете хотел послать разведчика и разузнать, что нового на хуторе, а главное, успокоить Мудрика.

– Потерпит Мудрик до вечера, ничего с ним не станется! – немедленно возразил Бульбук. – А чтобы вечером все шло гладко, надо инструмент готовить, а не разведчиков рассылать.

Дилидона никто не поддержал, и ему пришлось уступить. Бульбук не командир, но раз уж он хочет, пускай готовит этот поход. Бульбук так часто пререкался с ученым, что иногда казалось: они вот-вот станут заклятыми врагами. А теперь силачу представился случай доказать Мудрику свои братские чувства и продемонстрировать кстати, что значит хорошая тренировка.

Бульбук отыскал палку и, заставив всех потрудиться в поте лица, привязал к ней камень – с куриное яйцо величиной. Таким тараном прошибешь не только окно, но, пожалуй, и стену улья. Правда, вскоре выяснилось, что этот снаряд для гномов тяжеловат. До хутора они впятером его не дотащат. А если и дотащат, то у них не хватит сил, чтоб поднять и раскачать его.

Бульбук снова выступил с длинной речью, обозвал всех неженками да хлюпиками и принялся сооружать другой таран, полегче. Пока подобрали камень, пока привязали и приладили петли, чтоб ухватиться, стало смеркаться. Осталось совсем мало времени, чтоб закусить, передохнуть и – в поход – освобождать Мудрика.

Дайнис, хоть и трудился наравне со всеми, каким-то образом успел сочинить новую походную песню.

– Может, испробуем новый марш? – неожиданно сказал он, когда вечером все собрались, чтобы нести таран.

Все согласились – ведь хорошая песня никогда не помешает. Поскольку никто еще не знал ни мелодии, ни слов, Дайнису пришлось петь одному:

Вот мы идем, за гномом гном,

И громким голосом поем:

– И мальчики-озорники! – прилепил строчку весьма довольный Бульбук.

– Погодите! – закричал Мураш. – Ведь договорились – это МЫ должны прятаться, а не они!

– Зачем нам прятаться? – изобразил удивление Дайнис. – Мы же никому дурного не делаем!

И он затянул второй куплет: