Крестовый поход на Россию - Сборник Сборник. Страница 33

В финском военном архиве удалось обнаружить в данной связи лишь лаконичные телеграммы финляндского военного атташе из Берлина. 9 и 17 декабря в них был один и тот же текст: «Ставка. Маршалу. Хельсинки. Генерал Талвела действует»23. Но не более того. Вместе с тем посланец маршала не счел возможным приоткрыть в своих мемуарах суть происходившего на встречах и переговорах с представителями германского командования. Они, кстати, проходили уже совместно с прибывшим тогда в Берлин бывшим командующим финскими войсками на Карельском перешейке в «зимнюю войну» генералом Хуго Эстерманом. «Переговоры Талвела и Эстермана, – заметил X. Сеппяля, – наверняка могли бы заинтересовать нас, как и оставшиеся неизвестными беседы в ресторане, но, увы!»29.

При всем этом, надо полагать, самыми важными являлись встречи Талвела с Гальдером. В памятной записке, которую составил финский генерал по случаю произошедших переговоров, имеется весьма лаконичная запись: «Обсудили дело, о котором ген. – полк. Г. (генерал-полковник Гальдер. – В.Б.) не захотел делать письменных заметок и о котором разрешил сообщить только финскому Генштабу»30. Дело в том, что тогда в руководстве вермахта впервые были подвергнуты рассмотрению уже чисто оперативные вопросы, связанные с проблемой боеготовности финской армии и планами проведения Финляндией мобилизации, а также временем, необходимым для скрытой подготовки к наступлению ее войск в юго-восточном направлении31. Причем, как справедливо заметил немецкий историк М. Менгер, все эти проблемы как раз «могли иметь значение только при неожиданном нападении» на СССР32.

В ходе той встречи Гальдера особо интересовали также районы финского Заполярья, где должны были размещаться немецкие войска. В этой связи Талвела писал в своих мемуарах: «Взяв карту Финляндии, Гальдер отметил, что мы правильно делаем, заботясь об этом направлении… Он поинтересовался, как мы сами оцениваем нынешнюю границу, проходящую по Карельскому перешейку»33. Таким образом германское руководство уже обстоятельно изучало вопросы, связанные с осуществлением нападения на СССР с территории Финляндии. И, судя по всему, позиция финского политического и военного руководства, изложенная Талвела в германском Генштабе, была учтена при окончательном определении места Финляндии в ходе разработки оперативного плана похода на Восток.

Через день после этой беседы, 18 декабря, Гитлер подписал уже известную директиву № 21, содержавшую общий замысел и исходные указания об агрессии против СССР. Ей было дано условное наименование плана «Барбаросса». «На флангах нашей операции, – говорилось в этом плане, – мы можем рассчитывать на активное участие Румынии и Финляндии в войне против Советской России… Основным силам финской армии будет поставлена задача в соответствии с успехами немецкого северного фланга сковать как можно больше русских сил путем нападения западнее или по обе стороны Ладожского озера, а также овладеть Ханко»34.

С завершением визита Талвела для финляндского руководства не было уже особых сомнений относительно перспектив будущей германской политики. Как отметил в данном случае О. Маннинен, предположение о возможности войны Германии против «России, не могло получить иного истолкования у Талвела, поскольку немцы хотели иметь сведения для своих военных планов»35.

Следовательно, можно предполагать, что после поездки Талвела в Германию в ноябре в финской ставке и в Генштабе только еще пытались согласовывать намечавшиеся составителями плана «Барбаросса» перспективы участия Финляндии в войне, а уже в декабре, перед подписанием Гитлером директивы № 21, согласие финского руководства с определенными уточнениями было доложено в Берлин. Иными словами, по мнению профессора Мауно Ёкипии, между Финляндией и Германией была все-таки достигнута принципиальная договоренность. Свою позицию М. Ёкипии подтвердил в обстоятельном исследовании «Рождение войны-продолжения». В качестве источника в подтверждение сделанного вывода им приводилась телеграмма фельдмаршала В. Кейтеля от 15 июня 1941 года, адресованная находившемуся в Финляндии начальнику штаба немецкой армии «Норвегия» полковнику Эриху Бушенхагену, в которой подтвердил его полномочия и разъяснил, что Финляндия должна осуществлять свои действия «в соответствии с тем, что подлежало выполнению»36.

В ходе своей последней поездки в Германию Талвела, более того, получил возможность дважды встретиться с Герингом. Это произошло 18 и 19 декабря. Наиболее примечательной при этом была первая предоставленная ему аудиенция. Тогда во время часовой беседы Талвела зачитал заранее подготовленный текст, одобренный до этого Маннергеймом. В нем значительное место отводилось необходимости военного сотрудничества Финляндии с Германией и ряду конкретных оперативных вопросов. «…У Германии в конфликте с Россией, – сказал он, – едва ли есть более естественный союзник, чем Финляндия… Стратегическое положение Финляндии является также таким, что с севера можно в ходе крупной войны нанести серьезный удар по жизненным коммуникациям Северной России. В этой связи следует помнить, что уже в последней войне с Россией Финляндия сковала 45 русских дивизий…»37

В ответ на это Геринг заверил в твердой позиции рейха осуществлять военное взаимодействие с Финляндией. После того, как «Финляндия оказалась в сфере интересов Германии», заявил он, «Вы можете, генерал, сказать маршалу, что Финляндии больше нечего бояться». В заключение Геринг с особой силой подчеркнул, что Финляндии «надо идти вместе с Германией последовательно и неколебимо», и когда «она одержит победу, то также победит и Финляндия»38.

На следующий день Геринг посчитал необходимым вновь встретиться с Талвела. Во время беседы рейхсминистр упомянул, что сам Гитлер получил сведения об этих неофициальных переговорах39. Тем самым имелось в виду уведомить финляндское руководство, что их «вопросом» уже занимались в рейхе на самом верху.

Позднее, возвратившись в Финляндию, Талвела сделал в своем дневнике довольно красноречивую запись: «Надеюсь, что в наступающем году мы вместе с Германией разобьем рюсся (презрительная кличка русских. – В.Б.), и тогда осуществится моя давняя мечта о Карелии»40. Действительно, в 1920-е годы он неоднократно высказывался о вожделенной мечте присоединить к Финляндии Советскую Карелию. Следовательно, замыслы были далеко не только об одном реванше.

Рассматривая события и факты, связанные с выполнявшейся миссией в Германии доверенным лицом Маннергейма, уместно поставить вопрос: имелись ли у Финляндии первоначальные сведения относительно плана «Барбаросса»? Утвердительный ответ на это дать трудно. Известно, что Гитлер проявил большую предосторожность, чтобы директива № 21 сохранялась в глубокой тайне. Из девяти изготовленных ее экземпляров три было вручено главнокомандующим видами вооруженных сил, а шесть закрыли в сейфе Верховного главнокомандования41.

Вместе с тем вряд ли для финляндского руководства оставалось секретом, что в возможном плане германского нападения на СССР уже должна была фигурировать Финляндия. Как по этому поводу отметил О. Маннинен, тогда «фактически в Финляндии были получены достоверные данные о том, что в ОКВ составлялся план нападения на Советский Союз»42. Посланник в Берлине Кивимяки этого вовсе не скрывал при своих встречах с немецкими дипломатами. Так, 31 декабря 1940 года он прямо сказал статс-секретарю Э. Вайзеккеру, что «на его родине люди теперь успокоились, так как они знают, что в следующем конфликте с Россией они не будут одни»43.

Наивно бы было сомневаться в том, что финское руководство, согласовав через Талвела вопрос об участии Финляндии в агрессии против СССР, не представляло себе, как могли развиваться последующие события. О ближайшей будущности хода развития Второй мировой войны, безусловно, имел даже сведения и финляндский посланник в Берлине Тойво Кивимяки. В январе 1941 года он сообщил в Хельсинки: «Что касается перспектив войны с Россией, то, по-видимому, имеется уже замысел операции, которая, весьма возможно, будет осуществляться в этом году…»44 Очевидно, определенная ориентация в отношении срока начала войны против Советского Союза давалась финской стороне. Не случайно Талвела называет 1941 год в качестве времени вероятного «разгрома рюсся».