Поэзия и проза Древнего Востока - Сборник Сборник. Страница 155

Глава 37

Да, от этого сердце мое дрожит

и прыгает с места своего прочь:

прислушайтесь, как гремит Его глас,

из уст Его извергается гул!

По всему небу – Его раскат,

и молния – до самых концов земли.

За молнией – гром, величия глас:

не приглушит Он гром, дает внять.

Чудно гласом Своим гремит Бог,

деет великое – не постичь нам.

Когда велит Он снегу: «На землю пади!» -

или дождю и ливню даст приказ,

на руки людей Он кладет печать,

чтобы все восчувствовали дело Его;

тогда уходит зверь в свою нору

и укладывается в логове своем спать.

Из Его укромов приходит вихрь,

и ветры с севера приносят мороз;

от Божьего дуновенья творится лед,

твердеет водная широта.

Или влагою тучи полнит Он

и блистания сыплет из облаков.

Так все это совершает свой оборот,

превращается по умыслу Его,

приходя так, как Он повелит,

на круг обитаемых земель;

то как бич для земли Его,

то как милость – по воле Его.

Имей к этому вниманье, Иов,

пойми, как дивны Божьи дела!

Знаешь ли, как располагает ими Бог,

как молнией озарил Он тучи свои?

Знаешь ли, как реют облака?

Вот чудо Того, Кто веденьем полн!

О ты, кому жарко в одежде твоей,

когда землю покоит южный ветер!

Построил ли ты вместе с Ним небеса,

подобную литому зеркалу твердь?

Научи нас, что сказать Ему:

мрак идет, мы не в силах мыслей связать.

Пересказано ли Ему, что я говорю?

Кто Ему возвестил мои слова?

Вот уже затмили свет облака,

но вихрь придет и разгонит их.

От севера близится златой блеск;

страшна слава, что являет Бог!

Крепкий! нам не постигнуть Его!

и в силе и в правде Он велик,

благостью богат, не гнетет никого.

Потому да убоятся Его все мужи!

Ибо на высокоумных не смотрит Он».

Глава 38

И отвечал Господь Иову из бури, и сказал:

«Кто есть сей, что промысл мрачит

речами, в которых знанья нет?

Препояшь свои чресла, стань, как муж,-

Я буду спрашивать, а ты отвечай!

Где был ты, как Землю Я утверждал?

Говори – тебе ли не знать!

Кто положил ей предел? Скажи!

Кто растянул над ней снур?

Во что опущены устои ее,

краеугольный ее камень кто заложил,

когда звезды утра издали вопль,

возликовали все Божьи сыны?

Кто вратами море сдержал,

когда из родимых недр изверглось оно?

Тогда Я сделал облака одеждой его,

и повил его пеленами мглы,

и назначил ему от Меня предел,

и поставил ворота и запор,

и сказал: «Доселе – а дальше нет;

здесь возвышай твои валы!»

В жизни твоей давал ли ты утру приказ,

назначал ли заре место ее,

чтоб она обняла края земли

и нечестивых стряхнула с нее прочь?

Земля, как глина, приемлет печать,

становится как пестрой ризы узор;

но у нечестивых отнят свет,

и мышца дерзостная сокрушена!

Дошел ли ты до родника пучин

и ходил ты по дну морей?

Врата смерти отверзались ли для тебя,

врата мрака видел ли ты?

Обозрел ли ты широту земли?

Говори, если знаешь все!

Где к обители света путь

и тьма,– где место ее?

Ты, верно, входил в пределы ее

и знаешь тропу к дому ее?

Ты знаешь! Ибо тогда рожден

и велико число твоих дней!

В укромы снега входил ли ты

и укромы града видел ли ты?

На смутное время я их берегу,

на день брани и войны!

Где место разделения ветров

и восточному вихрю где путь?

Кто хлябям льющимся отверзает проток

и проводит громоносным тучам стезю,-

оросить землю, где нет людей,

и пустыню, где не обитает никто,

дикую степь насытить водой,

побуждая траву идти в рост?

Скажи, есть ли у дождя отец,

и кто рождает капли росы?

Из чьего чрева выходит лед,

и небесный иней,– кто родитель ему?

Словно камень, смерзается вода,

и твердеет пучины лицо.

Можешь ли ты связать узел Плеяд,

оковы Кесили разрешить?

Выведешь ли зверей Зодиака в срок,

поведешь ли Медведицу с ее детьми?

Знаешь ли ты уставы небес,

утвердишь ли на земле их закон?

Окликнешь ли тучу гласом твоим,

чтобы обилие вод покрыло тебя?

Прикажешь ли молниям, чтоб они пошла,

скажут ли они тебе; «Вот мы»?

Кто премудрость в ибиса вложил,

кто разум даровал петуху? [886]

Кто мудростью исчисляет облака

и кто отверзает мехи небес,

когда грязью становится прах

и слипаются вместе глыбы земли?

Ты ли добычу львице подаешь

и насыщаешь молодых львят,

когда они лежат в берлогах своих

или кроются в засаде под кустом?

Кто готовит ворону его корм,

когда птенцы его к Богу вопиют,

ищут еды и не находят ее?

Глава 39

Знаешь ли ты время рождения серн?

О рожающих ланях печешься ли ты?

Считаешь ли месяцы, что они тяжелы,

и знаешь ли срок, когда им родить,-

когда они, приседая, мечут детей,

освобождаются от своих мук?

В силу приходят чада их,

расходятся и не вернутся к ним.

Кто дал зебре волю ее

и узы дикого осла расторг,-

которому назначил я жилищем степь,

и домом – пустые солончаки?

Он смеется над шумом городским,

крик погонщика ему незнаком;

в горах он отыскивает себе корм

и всякую зелень рад найти.

Захочет ли буйвол тебе служить,

станет ли ночевать в стойле твоем?

На веревке ли потащишь его к борозде,

чтобы он с тобой боронил склон?

Понадеешься ли на его мощь

и доверишь ли ему работу твою?

Полагаешь ли, что вернет он твое зерно

и сложит его на гумно тебе?

Весело страус бьет крылом,

хоть не может, как аист иль ястреб, взмыть.

Он оставляет на земле яйца свои,

кладет их согреваться в песке,

забыв, что раздавить их может нога

и растоптать – зверь полей.

Жесток он к птенцам, будто к чужим,

не боится, что они пропадут,-

ибо не дал мудрости ему Бог

и рассудка ему не уделил.

Но когда он поднимется и побежит,

конь и всадник смешны ему!

Ты ли даровал силу коню,

и гривою шею ему облек,

и научил прыгать, как саранчу?

Грозно храпение его ноздрей!

Веселясь, взрывает он копытом прах,

в битву бежит, являя мощь;

он не робеет, ему страх смешон,

не побежит он от меча!

Над ним звенит колчан,

сверкают копье и дрот.

С ярым храпом он глотает прах,

не сдержать его при звуке трубы!

При трубном гуле он ржет: «Го-го!» -

издалека чует он бой,

клики вождей и бранный вопль!

По твоей ли мысли ястреб парит,

в южном ветре ширит крыла?

По твоему ли слову взлетает орел,

на высотах вьет свое гнездо?

Обитание его – на скале,

на крутизнах и срывах – ночной приют;

оттоле он высматривает себе снедь,

и в даль вперяются его глаза.

Птенцы его пьют кровь,

и где мертвечина, там он».