Моисей в Египте - Седаков Эдуард. Страница 25

Десять моих воинов-сверстников устремились за мной и все оказались побитыми и схваченными. Троих убили на моих глазах во время нашей неудачной атаки, двое вскоре умерли в плену от ран, а четверо погибли уже в каменоломнях, не выдержав тяжелого труда; один покончил с собой, бросившись вниз со скалы.

Я был молодой и выдерживал самые тяжелые работы. Эти два качества и оценили во мне египетские надсмотрщики. И они не ошиблись. Через год с лишним я научился покорности и стал сильным, как рабочий вол. Меня берегли как хорошую рабочую скотину, предназначенную для долголетнего использования. По-своему они правильно делали. Я бы еще и сейчас, и еще много лет вперед таскал самые тяжелые камни.

Но они не ведали, что я ни на один день, ни на один час не был рабом, и что все равно, рано или поздно, должен был избегнуть плена. В самые тяжелые минуты я вспоминал о том, что еще мой дед учил меня никогда не терять надежды, а особенно в плену, если суждено будет оказаться. Я знал, что обо мне помнят и думают мои родичи-хетты и предпринимают что-то для моего вызволения.

Действительно! Пришел счастливый день! Через полтора года среди партии новых пленных, привезенных в Сешат, я увидел Леонха. Я бы не смог сдержать радость, но он сделал мне знак, чтоб я не подавал виду. Он притворялся страдающим от ран и побоев, но на самом деле скрывал такую силу, какой тогда даже я не обладал. Это был самый могучий воин из всех, которых я только знал в своей жизни.

Он выпросил у моего отца, чтобы его отправили в плен ко мне на выручку. Все это время наше войско искало встречи с теми самыми египетскими воинами, что взяли меня. В одной из стычек Леонх был схвачен и затем проделал тот же путь в Сешат, что и я. Примерно полгода он терпел тяжелые условия: голод, побои, изнуряющий труд, пока в числе особо выносливых и работоспособных был оставлен в живых и определен, благодаря своей силе, «на камни», в тот же загон, где находился и я.

Таких было триста человек из разных народов. Они оказались наиболее живучими, терпеливыми и покорными. Многие из них, я знал, жили уже около двадцати лет в плену. Я уверен, что они и сейчас все еще там томятся. Самых сильных людей туда отбирали на самый тяжелый труд, но их и кормили получше, чем всех остальных, обычных рабов.

Пошел уже третий год моего плена, когда Леонх и я стали работать, есть и спать рядом, бок о бок. Я не помню ни одного дня, когда бы он был в отчаянии или хотя бы просто в грустном, мрачном настроении. Надсмотрщики порешили между собою считать его тронутым.

Прошло еще около года, пока мы наладили связь с хеттами, которые пробрались в Египет и готовили наш побег. Они ждали от нас известий. На камнях, которые вывозились из Сешата в разные города, мы ставили свои условные знаки. Наконец однажды на спине одного из возниц, приезжающих к нам не в первый раз за камнем, мы увидели наш знак. Леонх выбрал время и подошел к нему. Тот лишь глазами указал на комок глины, присохший к тележной оси, и поскорее замешался в кучку своих спутников-возниц.

Ночью мы вместе с Леонхом читали маленький свиток из тонкого папируса. Теперь мы хорошо знали, что нам делать. Оставалось ждать, пока нашим медленным способом нам удастся окончательно и точно согласовать день и час побега.

Дело в том, что бежать из Сешата можно было лишь только ночью. Но на ночь единственный выход через ворота из каменоломни закрывался и охрана выставлялась как по ту, так и по другую сторону ворот. А ключи от воротных замков всегда держали у себя те стражники, что находились снаружи.

Пока мы все сверили с Пармением, Горгием и Ганиметом, находящимися на воле где-то недалеко от Сешата, прошло еще немало времени. Наконец настал час избавления. В одни и те же мгновения, когда Горгий и Ганимет во главе с Пармением под покровом ночи подкрались ко входу с той стороны, мы с Леонхом прыгнули со стены на головы наших привратных охранников. До этого мы еще должны были снять четверых стражников со стен, подходящих к воротам. Эти стены представляли собою высокие уступы, вырубленные в скалах. А еще до того нам нужно было, не поднимая ни малейшего шума, удушить спящих с нами пятерых надсмотрщиков. Но это не составило большого труда. Гораздо сложнее было подобраться к охране, сидящей наверху. Рассчитывать можно было только на помощь темноты, а также нужно было уметь влезать вверх на отвесную скалу. Этой редкой для человека способностью Леонх обладал с самого детства. Меня он долго обучал ночами, когда все спали, пока я не освоил как следует это искусство.

Когда мы разом сломали шеи двоим привратным стражам, то немедленно устремились в сторожевой дом, где спали двое их сменщиков. Оказалось, что они были там со своими девками. Пришлось и тех придушить вместе с ними, чтоб не было лишнего шума.

Боюсь только, что это я тогда подпортил дело тем, что из жалости не додавил одну. За четыре года я уже забыл, как выглядят женщины… Шея у нее была такая тонкая… Затем мы, вооруженные бросились к воротам. Снаружи до нас уже доносились знакомые звуки яростной схватки. Наши товарищи прекрасно делали свое дело. Большого шуму не было. В ожидании мы не долго простояли у ворот и вскоре услышали скрип замков.

Ворота медленно отворились. В приоткрытую дверь мы с Леонхом вышли на свободу. Горгий с Ганиметом бросились обнимать нас, но Пармений резко придержал их. Дело еще не было доведено до конца. По плану следовало снова навесить все замки, а ключи забрать с собой.

Едва лишь от ворот мы добежали до лесных зарослей на горах, раздались тревожные удары огромного гонга, висевшего возле сторожевого дома. У меня мелькнула мысль, что это — результат моей жалости. Леонх недоуменно вслушивался, а я покраснел так, что казалось, в ночи станет всем видно.

Но, несмотря на поднятую тревогу, ночной погони мы не опасались. Мы знали, что стража, свирепая и страшная днем с оружием против забитых, покорных рабов, ночью далеко в темноту не сунется. Спокойно переодевшись в назначенном месте, мы сели на коней и понеслись навстречу свободе.

Номарх Сешата вдогонку разослал конные отряды по всем направлениям, где можно было перерезать нам дорогу в Палистан. Но Пармений предвидел это. Он рассчитал время, когда с появлением первой утренней звезды Сотис можно проложить путь через море.

Наш след взяли на третий день после побега. Отряд человек в сорок, не особенно спеша, гнал нас вдоль берега моря, зная, что это единственный путь по суше. Там, где путь в Палистан огибает море, нас наверняка поджидал другой отряд. Пармений прекрасно знал, на что рассчитывает погоня. Последний день был тот самый, на который надеялся наш мудрый друг.

Оставалось продержаться часа два, чтобы стража не настигла нас. Подо мной и Леонхом лошади пали, не выдержав изнурительной трехдневной скачки. Мы скакали впятером на трех лошадях. Это видели наши преследователи и уже заранее ликовали. Они знали, что скоро и остальные наши лошади выдохнутся. Можно представить, как они смеялись. Они думали, что так же не спеша будут скакать за нами, а мы будем пешком убегать от них.

Светало. Начиналась буря. Одна за другой пали остальные лошади. Ветер дул все сильнее и сильнее. Впятером мы бежали вдоль берега. На дальних прибрежных холмах уже замелькали черные точки. Это были передовые всадники из отряда погони. Но нам нужно было всего лишь только четверть часа, не больше.

Мы остановились, подождали, когда ветер отгонит волны подальше от берега и смело пошли вслед за Пармением, который был уверен, что правильно вычислил день, час и минуту нашего спасения. Наверное, стражники не поверили своим глазам, когда увидели, что мы идем прямо в море. Как и полагается египтянам, они, конечно, решили, что это боги не дали нас им в руки. Вот так это было, — закончил свой рассказ Магрубет.

— И сколько же всего длилось время неволи? — спросил Амути.

— Почти четыре года, — отвечал Магрубет. — В шестнадцать лет я попал в плен, а в двадцать снова был в родном войске, в родных местах. За эти годы я научился египетскому языку, приобрел право ничего на свете не бояться и никому не завидовать. Наконец вот чем обзавелся на жизнь…