Просто Лиза - Седлова Валентина. Страница 41

Или… или она собирается отправить меня на тот свет? Ой, что-то мне нехорошо стало. Вот бы знать, что на самом деле было в стакане? Обычное снотворное или яд? Если яд, то завтра она должна зайти, убедиться, что я превратилась в хладный труп, закопать меня где-нибудь под елкой, а потом свалить из дома на пару дней от греха подальше. Вряд ли милиция станет прочесывать окрестные леса в поисках какой-то сумасшедшей бабки.

Что делать? Черт, страшно до того, что даже зубы стучать начинают. Ладно, завтра все по Прасковье и увидим, яд был в стакане или снотворное. А ты лучше думай, что можно извлечь из сложившейся ситуации и как привлечь к себе внимание милиции, когда она здесь окажется.

Ну, для начала стоит оставить им какое-нибудь послание. Вырезать на стене: меня похитили и собираются убить, как только получат выкуп. Помогите! Мои контактные телефоны….

Красиво. Прямо как в книжке про Шерлока Холмса или фильме про пиратов. Только кому ж придет в голову всматриваться в закопченные стены в поисках каких-то там надписей? И опять же: чем я ее сделаю? Ногтями? Ну, уж извините: прополка у меня последнее то, что было, забрала. Сюда бы ножик, но Прасковья скорее удавится, чем даст мне в руки что-нибудь напоминающее оружие. Табуреткой царапать? Дерево по дереву? Полная чушь.

Можно экзотичнее поступить. Залить пол-стены кровью. Такого не заметить просто не возможно. И сразу Прасковью поволокут на допросы, начнут подозревать ее в убийстве и так далее… Но тут есть две маленькие закорючки. Если Прасковья это увидит, то непременно замоет кровь, и все мои донорские порывы отправятся к псу под хвост. А увидит она это однозначно. Не настолько она слепая, чтобы не заметить, что стены цвет поменяли. Опять же: очередная кровопотеря… Фу. Мы не в средние века живем, чтобы чуть что кровь пускать. Нет, даже и думать об этом не буду. Плохая идея. Просто отвратительная.

Да, с посланиями у меня что-то не очень ладится. Может, с побегом лучше выйдет? Притворюсь, что совсем ослабла и вообще сплю. Прасковья вытащит меня во двор, и тут-то я покажу чудеса спринта. Ага. А через двести метров она меня нагонит и по шее надает. Или из дробовика пальнет, как в туристов.

Дробовик. Вот если Прасковью его лишить, шансы на удачу у меня бы значительно возросли. Не думаю, что из нее получился бы классный бегун. А если что — я могу держать ее на расстоянии и отпугивать выстрелами. Отличная идея. Но и в ней есть маленький недостаток. Малюсенький такой. Я не знаю, как пользоваться огнестрельным оружием. Ну, на спусковой крючок нажать — это я могу. Чего ж тут сложного. А вот с предохранителя снять, если он там имеется, уже нет. Я его просто не найду. И определить, заряжен дробовик или нет, у меня тоже не получится.

А если все-таки дробовик заряжен, снят с предохранителя и мне удастся им завладеть, что тогда? Ну, как минимум, один выстрел у меня есть. Если не удается оторваться от Прасковьи, тупо разворачиваюсь ей навстречу, нажимаю на крючок…

Нет, не смогу. Вот даже зная, что от этого зависит моя жизнь — не смогу. А вдруг я убью ее? Что тогда? Стану убийцей? Нет. Может, по ногам выстрелить? Тоже как-то стрёмно. А ведь придется. Ладно, жизнь покажет. Завтра еще не наступило, а я тут уже размечталась: и дробовик-то у меня в руках оказался, и Прасковья на улицу выпустила…

Но все равно: завтра что-то будет. И вполне вероятно — тот самый «последний и решительный бой». Жаль только, что никто не оценит всей красоты моей борьбы за жизнь. Думаю, выглядеть это будет страстно и жестоко, как в современных японских фильмах. Сильные эмоции, густо замешанные на крови и оружии.

И тут меня словно кольнуло изнутри. Мне послышалось: «где ты, девочка моя?» Я не могла разобрать, мужчина это или женщина, да и фраза была неясной, тихой, словно издалека.

Галлюцинации. Бред. Хотя нет, вот опять: «где ты?»

Я представила, что между мной и человеком, который меня вызывает, есть что-то вроде моста. Или телефонной линии. Он с одной ее стороны, я с другой. И словно в трубку я из последних сил кричу: «Я здесь! Я здесь!»…

Матвей сидел на кровати, прислонившись спиной к стене. Просто сидел с потушенным светом, и все. Думал ни о чем и, одновременно, о многом. Он не любил такое состояние, называл его «болтовня ума», но и отделаться от него и лечь спать — не мог.

В комнату тихонько проскользнула тень.

— Катюша, ты?

— Я, конечно. Чего не спишь? Я ж чувствую, что сидишь и самоедством занимаешься.

— Ну, положим, не самоедством, а в остальном ты права. Хочешь — присоединяйся, вместе посидим.

— Давай. Только хоть бра включим, а то не люблю совсем без света. Ты знаешь — я ведь как слепая курица, брожу и на все натыкаюсь. Один раз так упала — синяк на ноге два месяца держался, не сходил. Мне зять тогда специально по всему коридору ночники повесил. Проходишь мимо — они зажигаются. Уходишь — гаснут.

— Я заметил. Еще в первый раз, когда у тебя ночевал. Пошел ночью до ветра и даже не понял сначала, что это такое. Потом уже только сообразил.

— Знаешь, о чем я сейчас думаю? Все-таки хороших мы с тобой детей воспитали. Я единственное, о чем жалею, что мало нарожала. У меня дочь и сын, и все равно думаю: а было бы у меня не двое, а четверо: вот красота бы была!

— Ну, по сравнению со мной, у тебя и то вдвое больше получилось!

— Это точно. Но тут и не моя заслуга, и не твоя вина. Жаль, что Люсе такой короткий срок отпущен был. За пару лет сгорела.

— За три. А я ничего поделать не мог. С какими только врачами не консультировались, все связи задействовал. Бесполезно.

— Ты ее очень любил? — тихо спросила Катерина.

— Очень, — кивнул Матвей.

— Поэтому больше не женился?

— И да, и нет. Женщины подходящей для нас с сыном не нашел. Да и не до того было. Я ж с головой в науку ушел. В командировки мотался, в научные экспедиции. Столько красот повидал — на десяток жизней с лихвой хватит. А потом у нас в доме Ирина появилась, невестка моя. Ну, я сразу понял, что хозяйка она справная. Вот, думаю, и славно. А приведу себе жену — сразу раздоры начнутся. Две хозяйки кухню никогда не поделят. Особенно, если они из разных поколений.

— А то что: взял бы и на молодой женился? — игриво подтолкнула Матвея в бок Катерина. — Ты ж мужчина видный был и с достатком. За тебя любая бы пошла.

— Так кроме тебя подходящих кандидатур не было. А ты замужем была. Или забыла?

Матвей и Катерина рассмеялись. Оба знали, что она была без ума от Михаила, своего супруга, которого уважала и боготворила до того, что все остальные мужчины для нее просто не существовали. Но Михаила вот уже несколько лет не было с ними, да и Люси, жены Матвея, тоже. Просто два старых, много чего повидавших в жизни человека сидели рядышком на кровати, как дети в пионерском лагере, и вспоминали былое.

— Слушай, а чего ты с этими оккупантами делать будешь, когда Лизу вызволишь?

Матвей посуровел лицом и напрягся:

— Не решил еще. Пусть Богу молятся, чтобы с Лизонькой ничего не случилось. Иначе… я за себя не отвечаю. Мне терять нечего. Я их голыми руками порву. А сяду — так и невелика потеря. Все равно уже свое прожил.

— Матюша, не надо так, пожалуйста, ты меня пугаешь! И с Лизой все в порядке будет. Знаешь, у меня есть, как сейчас говорят, шестое чувство. Честное слово, не шучу! Я раньше даже могла увидеть — ну, внутри себя как бы, — где мой муж, и что с ним сейчас происходит. Один раз чувствую — ударился. Вот как есть — ударился. Приезжает домой, — а он на поезде к однополчанину ездил. Спрашиваю: с верхней полки упал? Он на меня смотрит во все глаза: а ты, мол, откуда знаешь? Только я о том мало кому говорила, сам понимаешь, какое время было…

— Слушай, Катюша, а можешь посмотреть, что сейчас с Лизой происходит?

— Не знаю, — растерялась Катерина. — Попробовать, конечно, попробую. Но не уверена, что получится. Я ж только самых близких изнутри вижу.

— Так ты, считай, Лизе родной бабушкой приходишься. Или я не знаю, сколько времени ты с ней во дворе проводила, пока Ирина научной работой занималась? Вот и вспомни про это, когда на Лизу настраиваться будешь.