Семь-три. Оператор - Седлова Валентина. Страница 14

Кристина почувствовала внутри себя знакомый до боли зуд творчества. Пальцы так и тянулись к кистям и краскам, поэтому пришлось аккуратно освобождать письменный стол Ивана от бумаг, забитых окурками пепельниц и смятых газет, вытаскивать из мольберта карандаши и готовить рабочее место. В домашних условиях Кристина рисовала только на столе — сказывались детские привычки. Кстати, вот ведь странно. Кристина давно отметила за собой такое качество: даже если она долго не бралась за карандаш, ее уровень, как живописца, не падал, а наоборот, даже слегка возрастал за это время. Словно в голове все равно исподволь накапливалась какая-то информация, обрывки разговоров, чужого опыта, выливающиеся в итоге во что-то новое и технически более сложное, более тонко исполненное, нежели раньше.

Когда Иван вернулся, она уже вовсю трудилась над первым эскизом, и даже не заметила, что он вошел. Поэтому он решил ее не тревожить, и занялся приготовлением ужина. Вот уж никогда бы не подумал, что все окажется так легко и просто. Хотя, чего он так радуется? Кристина воспринимает его только как друга, не больше, и это видно невооруженным взглядом. То, что она согласилась пожить с ним вместе под одной крышей, тоже ни о чем не говорит. Может быть, в случае с другими женщинами это и имело бы какой-то смысл, но Кристина не относилась к среднестатистическому большинству. Талантливая художница и оператор Службы спасения в одном лице. Воистину, чудны промыслы и неисповедимы пути твои, Господи!

Потом они вместе поужинали, поболтали о всякой ерунде, и ему с неохотой пришлось отпустить Кристину к полотну и краскам. Было видно, что ее мысли сейчас далеко от того, что они обсуждают, там, с ее новой картиной. Она отвечала невпопад, и даже не замечала этого. А когда Иван, сославшись на то, что ему якобы надо помыть посуду, прервал разговор, птицей улетела в комнату. Он даже почувствовал в себе легкий укол ревности. Он ревновал Кристину к рисованию! Совершенно немыслимо. И вот скажи на милость, чего он в ней нашел? Да, красивая женщина, но сколько вокруг других женщин, не уступающих в обаянии! Она замкнута, отстранена, ее трудно вызвать на откровенность. Он даже не знает, какая она любовница! И черт возьми, ужасно хочет это выяснить.

Нет, все, хватит: ведет себя, как сопливый мальчишка, где ж это видано, чтоб так распускаться! Скоро того и гляди, остатки мозгов размягчатся на почве неудовлетворенного полового чувства! И вообще, это неуважение по отношению к Кристине. Хотя о каком уважении здесь может идти речь! Он хочет ее так, как мужчина хочет женщину, всю, от макушки до кончиков пальцев. И очень постарается сделать так, чтобы она ответила взаимностью на его чувства. Пусть со стороны все будет выглядеть так, словно это она сделала первый шаг навстречу. Он потерпит. Результат сторицей окупит все ожидания, в этом он уверен, как никогда.

На следующее дежурство Иван, несмотря на слабые попытки протеста, довез Кристину прямо до Теремка, и даже поцеловал на прощание в щеку. Это вышло у него настолько естественно, что было бы просто нехорошо заподозрить его в наличии каких-то тайных планов, и Кристине, слегка обалдевшей от подобного проявления чувств, ничего не оставалось, как улыбнуться на прощание и помахать рукой. Для нее это было внове, но демонстрировать свою дремучесть тоже не сильно хотелось, хотя подобные вольности она еще никому не позволяла. А с другой стороны: ну и что — поцеловал! Не в губы же, в конце концов!

Она прослушала пленку с голосом Фредди, но ничего определенного из нее не вынесла. Да и речь там звучала какая-то искаженная, словно человек говорил с набитым ртом или через платок. Странно, с чего это он вдруг так боится, что кто-нибудь услышит его настоящий голос? Если он надеется, что так у них не будет никаких доказательств того, что именно он загрязняет эфир, то сильно заблуждается. Современная экспертиза легко докажет идентичность голоса, как ты его не меняй. Так что она переписала разговор с Фредди, как и обещала ребятам, и отправилась в зал. В это утро в эфире не было не единой помехи, так что можно было сказать, что сегодня работа доставляла операторам настоящее удовольствие. Вот еще бы аварий поменьше на дорогах случалось, да людей поменьше гибло. А то спрашиваешь очевидца — пострадавшие есть? Он в ответ — есть. Помощь требуется? И слышишь — уже нет. Значит, надо высылать экипаж, разрезать искореженные машины и доставать трупы. Адская работа, не для слабонервных. Как-то раз на одних из посиделок Женька триста семнадцатая, неплохо играющая на гитаре, спела песню про горных спасателей. Там были такие слова: «И не встречает нас никто, и нам никто не рад, мы — похоронное бюро, мы — спасотряд». Эти строчки запали Кристине в душу, и еще несколько дней будоражили фатальным совпадением с реальностью, с буднями их экипажей. Она сама воочию не видела страшных картин, которые представали взору спасателей, но и того, что слышала по Си-Би или телефонной связи ей порой хватало для того, чтобы полночи не спать, заново переживая весь разговор с пострадавшим или очевидцем.

Но при всех тяготах и нервотрепке, текучесть среди операторов и спасателей была не столь большой, как это можно было бы представить со стороны. Если человек приживался в коллективе, то уходить отсюда не хотел ни за что, несмотря даже на довольно скромную по столичным меркам зарплату. Кристина долго не могла разобраться, в чем же тут дело, хотя тоже пока не рвалась сменить операторское кресло на что-нибудь более комфортабельное. Мнение же Ленки по этому поводу было следующим:

— Кристя, а ты что, еще не поняла? Это же, как наркотик! Ты начинаешь зависеть от этого, как собака Павлова от условного сигнала!

— От чего — этого?

— От помощи людям! Ты же прекрасно понимаешь, что если бы не ты, вернее, не твоя работа — людям бы пришлось тяжко. Они могли бы остаться один на один со своей бедой, со своим отчаянием. А ты делаешь все возможное, чтобы этого не произошло. И если у тебя реально получилось помочь хоть одному человеку за смену — это самая лучшая награда. Ты никогда не задумывалась, почему это наше руководство время от времени выезжает на происшествия как рядовые члены экипажей?

— Ну, может быть, поднимают нашим ребятам боевой дух, и все такое? Демонстрируют свою близость к простым спасателям…

— Чушь собачья! Они себе боевой дух поднимают! Потому что перекладывать бумажки с места на места — это не работа, по крайней мере, для настоящего мужика. Он тупеет, звереет, и не понимает, для чего вообще нужен. А отдежурил сутки, этого спас, этому помог, устал при этом, как собака, зато точно знает, что живет не зря. Он нужен, он востребован. Можно возвращаться к администрированию и бумажной волоките. Пока снова крышу не снесет.

— А мы?

— И мы тоже. Пускай реально всю работу выполняют наши мальчики, но ведь все происходит не без нашего участия. Знаешь, я ведь только здесь, в Спасении окончательно пришла в себя после той истории. Когда видишь, в какие передряги иногда попадают люди, твои собственные проблемы на этом фоне кажутся такими незначительными, мизерными. Ну, подумаешь, изнасиловали. Так руки целы, ноги целы, дети еще будут. А вот каково пришлось маме, у которой сынишка руку в мясорубку засунул! Я думаю, если бы у нее был выбор, она бы запросто со мной местами махнулась, лишь бы с ребенком все было в порядке, лишь бы он инвалидом не стал. Хотя, между нами, девочками, все мы здесь сумасшедшие. Нормальные люди тут не работают, это факт.

Ленка, как всегда, была права. Кристина тоже подсела на этот наркотик под названием «спасение людей». Только сильные эмоции, которые она испытывала во время дежурств, помогали ей ощущать, что жизнь движется, что в ней что-то происходит. Предоставленная же сама себе, она незамедлительно впадала в некий анабиоз, в состояние безвременья, когда стрелки внутренних часов крутились в несколько раз медленнее, чем в реальности.

Дежурство шло спокойно вплоть до вечера, пока в канале вновь не появился Фредди. На этот раз он не стал церемониться и раскачиваться, а сразу заявил: