Стервами не рождаются - Седлова Валентина. Страница 9

Еще через десять минут она, вырвавшись из духоты родительской квартиры, шла по улице, неся на плече тяжеленную сумку и жадно грызя только что купленную ею ватрушку. Она возвращалась к жизни, и очень хотела есть. Немного тряслись руки, но исключительно на нервной почве. Она впервые в жизни сделала что-то, что всерьез шло вразрез с тем, что от нее хотели. И была очень горда собой. И очень напугана.

Дмитрий шел домой. Переговоры с заказчиком прошли успешно, задаток приятно оттягивал карман. Взгляд помимо воли скользил по витринам магазинов, и очень тянуло зайти внутрь и купить очередную порцию огненной воды. Нет, нельзя. Работы еще невпроворот, а сроки поставлены более, чем конкретные. Лучше подождать недельку. А если пива? Блин, но на пиве он не остановится, это однозначно, пойдет за догоном, значит — работа полетит к чертям. Ладно, тогда он себя побалует хорошим кофе. Все равно кофейный запас подошел к концу, надо пополнять. И кофе превосходно можно пить в одиночку, а водка, как ни крути, требует компании. Хотя бы вначале.

Закупив все, что хотел, Дмитрий вошел в родной подъезд. И увидел ее. Вчерашнее чучело. Чучело сидело на подоконнике, как нахохлившийся птенец-слеток, и сосало чупа-чупс. На его немой вопрос она просто ответила: «Мне некуда было идти».

Ругаться на лестничной клетке, радуя соседские уши, было бы верхом глупости, и он указал ей на свою квартиру, мол, проходи, поговорим. Она легко впорхнула внутрь, волоча за собой бесформенный баул.

— И что ты здесь делаешь? Только не говори, что зашла отдать мои вещи, все равно не поверю.

— Мне надо было уйти из дома. А ты — единственный, к кому я могла пойти. Не бойся, я ненадолго. Вот найду себе комнату и уйду от тебя. Не бойся, я тебе не помешаю. Хочешь, буду еду готовить и убираться? А может быть, тебе деньги нужны? Ты скажи, у меня есть. Я же понимаю, что это все не бесплатно.

— Знаешь, мне как бы постояльцы совсем не нужны. Я привык жить один, и меня это устраивает. Кроме того, а ты подумала своей маленькой глупой головой о том, что ты можешь меня здорово стеснять?

— Но у тебя же две комнаты…

— Дело не в количестве комнат и не в размере квартиры. Я теперь вряд ли смогу пригласить к себе женщину для взаимного, скажем так, общения. Представь себе, как я буду ей объяснять, кем ты мне приходишься, и что ты здесь делаешь.

— Я… Я завтра же найду комнату и уйду от тебя. Мне действительно больше некуда идти. Пожалуйста, потерпи меня чуть-чуть. Не прогоняй.

— Так, а реветь совсем не обязательно. И даже носом не хлюпай. Бог с тобой, неделю я тебя выдержу. Но только неделю, слышишь? Да, кстати, ты ела? Понятно, опять голодная. Ну давай, марш на кухню отрабатывать мое гостеприимство. Почистишь картошку и лук. Остальное я сам сделаю, а то еще запортишь сдуру.

Когда они уселись за стол, Дмитрий смог наконец-то рассмотреть ее как следует. Да, симпатичное чучело ему попалось. Немножко накормить, немножко поработать над прической и лицом, и хоть в фотомодели. Что-что, а женскую красоту он ценил и понимал. Вот только взгляд у нее совершенно забитый. Она из-за этого и смотрится, как блаженная. А рот открывает — вроде как с головой у нее все в порядке. Мысли связные, и говорит правильно. Чувствуется, что начитанная девушка, домашняя. Не оторва какая-нибудь. И не матерится. Женского мата Дмитрий не переносил просто органически, он резал его слух подобно скрежету камня о стекло.

— Да, кстати, а как мне тебя называть? Ты вчера так и не представилась, между прочим.

— Дома меня зовут стервой. Хочешь — зови так же. Я же тебе мешаю, сам сказал. Я вообще всем мешаю, мне не привыкать.

— Так, во-первых, обобщать здесь не стоит. Я спрашивал про твое человеческое имя. Вряд ли ты его забыла. И даже если ты действительно хочешь, чтобы я звал тебя стервой, то прости, дорогуша, не выйдет. Не тянешь ты на стерву, уж поверь мне старому и мудрому.

— Почему это не тяну?

— Настоящая стерва не оказалась бы в такой ситуации, в которую попала ты. Она бы выжила из дома сестру с мужем, построила бы по стойке «смирно» мамашу, завела бы себе батальон любовников и чувствовала бы себя очень душевно при всем при этом. А я вижу перед собой забитого ребенка с затравленным взглядом. И какая ты стерва после этого?

— Валерка звал меня Мышкой. Только я не хочу, чтобы меня так больше называли. Слишком много воспоминаний. Уж лучше зови меня по имени, Мариной.

— Что ж, в чем-то твой Валерка был прав. Но дело твое, Марина.

— Дима, а ты мне еще расскажешь, как быть настоящей стервой?

— Вот привязалась, прости Господи! Ну дался тебе этот стервизм! Ну нет в нем ничего хорошего, поверь! Крайний эгоизм помноженный на полную беспринципность, и все.

— Я очень хочу стать стервой. Они этого хотели, и они должны это получить. По полной программе.

— А, значит ты лелеешь сладкие планы мести. И что изменится, если ты претворишь их в жизнь? Тебя примут обратно с распростертыми объятьями? «Наша дочка стала настоящей стервой, вот умница-то какая! Мы так этого ждали и хотели!» Или получишь моральное удовлетворение и расслабишься?

— Это мое дело. И не хочешь помогать — не надо. Я все равно научусь. Я начну все заново. И они получат сполна за все то, что сделали. Ты просто не знаешь последних новостей из моего дома. Так вот, сейчас ты сидишь за одним столом с женщиной, которая ударила свою сестру на глазах ее мужа, спровоцировав у нее тем самым выкидыш. Сейчас она лежит в больнице, если верить родителям, то ее едва смогли откачать, вплоть до переливания крови дошло. А они с Валеркой так хотели этого ребенка! Так хотели! Представляешь теперь, какая я гадина?

— Погоди, ты что, действительно это сделала?

— Знаешь, я сейчас жалею, что я этого не сделала. Тогда, по крайне мере, было бы не так обидно выслушивать все то, что сегодня вывалила на меня мать. А так сестренка убила двух зайцев: избавилась от ребенка и выгнала меня из дома. И при этом ей все сочувствуют, все ее жалеют. Поди плохо! А я виновата во всех смертных грехах.

— Ну, ребята, весело все у вас получается. Что ж, я тебя в чем-то понимаю. Хотя и не одобряю то, что ты задумала. И хватит болтать, еда остынет. Давай, налегай на картошку.

Так Марина стала жить у Димы. Они вместе готовили еду, стирали, убирали квартиру и сообща решали все другие бытовые проблемы. Неожиданно для себя, Дмитрий привязался к этому странному ребенку с изломанной судьбой, и где-то в глубине души уже не желал, чтобы она уехала. А что — так и ей удобно, и ему неплохо. Есть с кем поговорить. Она, правда, однажды робко поинтересовалась, не пора ли ей уезжать, не мешает ли она ему. Дмитрий заверил, что нет, ни капельки. И действительно: забьется у себя в комнате в уголок и читает. Или смотрит видео. Тихо-тихо, чтобы его звук не раздражал. И еще что-то пишет. Но стоит ему войти к ней в комнату, сразу прячет. Стихи, наверное. А может быть, и нет. Уж больно странное у нее при этом выражение лица.

Жили исключительно на его деньги. Он не позволил Марине тратить ее собственные финансы на что-либо, относящееся к его дому, не без оснований подозревая, что они еще понадобятся ей самой. Марина была птицей не его полета, и Дмитрий осознавал то, что рано или поздно она начнет новую жизнь. Без него. И к лучшему. Зачем ей связываться со старым пьяницей? Кроме того очень похоже, что ей сейчас не до мужчин и не до любовных историй. Что ж, неудивительно, в общем-то. Так обжечься, да еще и впервые в жизни. Такой щелчок по лбу получить! Пусть отдохнет, придет в себя. Крылышки расправит, нос напудрит. А там сама решит, как ей быть.

Как-то раз, верстая очередную страницу, Дмитрий почувствовал на своем плече легкое дыхание. Обернулся. Так и есть, стоит и смотрит, что он делает. Работа как раз не сильно ладилась: заказчику потребовалось продублировать информацию на английском языке, а с этим у него всегда возникали определенные сложности. Он переводил все с помощью стандартного «Промта» или «Стилуса», а потом слезно просил отредактировать полученное кого-нибудь из знакомых, или сразу же обращался к профессиональному переводчику, что чувствительно отражалось на размере его гонорара. Вот и сейчас он тупо смотрел на переведенный черновик текста, густо подчеркнутый зелеными и красными линиями, и размышлял, как же поступить ему в этот раз.