Десять лет спустя - Сегаль Валерий. Страница 15

Федору Шаляпину потребовалось немногим более получаса чтобы в очередной раз доказать, что не будь он великий русский бас, из него на худой конец получился бы отменный повар. В центре стола, покрытого теперь белоснежной скатертью, стояла богатая фарфоровая ваза, наполненная пресловутым хмыреватым салатом, а вокруг — разнообразнейшие закуски: икра, паштет, сыр, колбасы, копченый окорок, рыба и вышеупомянутая пшеничная водка в двух превосходных хрустальных графинах. На другом столике, в стороне, накрытом зеленой скатертью кипел хорошенький медный самоварчик, чайный прибор блистал серебром и фарфором, а в трех изящных хрустальных вазочках лежали конфеты, мармелад и пастила — все от Елисеева, очень дорогое и хорошее.

— Господа, прошу садиться! — пригласил всех за стол Шаляпин.

Леха тут же налил всем водки, наложил себе на тарелку салата, намазал горчицей горбушку ржаного хлеба, положил сверху кусок киевской колбасы и приподнял свою рюмку, явно намереваясь произнести один из своих знаменитых тостов, от которых у Крупской вяли уши.

— Расскажи нам, Володя, — опередил Леху Шаляпин, — как ты дошел до такой жизни. Да, пожалуйста, поторопись начать, а то, я вижу, Леша уже собирается сказать какую-то пошлость.

— Выпьем за Россию, друзья мои! — предложил Ульянов.

— Выпить, конечно, можно, — сказал Федор и сразу выпил. — Только вот можно ли назвать тебя, Володя, другом России? Вам не кажется, господа-социалисты, что вы несколько передергиваете? Ведь исторические примеры наглядно демонстрируют нам, что революция представляет собой, если можно так выразится, кровавую рулетку.

— Я с тобой полностью согласен, — несколько неожиданно сказал Ульянов.

— Тогда я тебя не понимаю, — удивился Шаляпин.

— Видишь ли, Федор, — начал свои объяснения Ульянов.

— Ты считаешь, что мы, большевики, агитируем за революцию. Отчасти ты прав, но только отчасти. На самом деле мы не столько агитируем за революцию, сколько создаем теорию революции. Агитировать за революцию практически бессмысленно, потому что революция неизбежно свершится тогда и только тогда, когда в стране создастся революционная ситуация. Если, например, в какой-нибудь Дании революционной ситуацией и не пахнет, то там любой обыватель с иронией воспримет и какую-то ни было революционную агитацию. Но теорию революции создать абсолютно необходимо! Вот ты только что сказал, что революция представляет собой кровавую рулетку, и я с тобой согласился. Однако такое положение вещей можно и нужно изменить! Любая революция всегда будет кровавой, но «рулеткой» она может и не быть. Для этого и необходима серьезная и основательная революционная теория. Таким образом можно утверждать, что революция свершится независимо от нас, большевиков, но от нас зависит, чтобы революция, свершившись, победила, и от нас зависит, чтобы революция, победив, себя впоследствии оправдала.

— Может ты и прав, — произнес Шаляпин с видом умного человека, который во всем этом неплохо разбирается, но для которого все это не столь уж важно. — Хотя если согласиться с тобой по части твоих рассуждений о революционной обстановке, то приходишь к выводу, что главным революционером на сегодняшний день является наш государь-император.

— Во всяком случае можно утверждать, что его политика способствует нарастанию революционного движения, — сказал Ульянов.

— А следовательно созданию в стране революционной обстановки! — заключил Шаляпин. — Впрочем, я конечно понимаю, что революция в России все равно неизбежна.

— Из тебя, Федор, вышел бы отличный марксист.

— Спасибо, бог миловал. А как, кстати, поживает другой «видный» марксист — твой друг Лева?

— Бронштейн?

— Я не помню его фамилию. Помню, что еврей.

— Бронштейн… Лева очень способный революционер, но к сожалению он слишком много бухает. Он постоянно пропадает в одном жутком притоне на Забалканском.

— Знаю я это место! — воскликнул Федор и добавил шутливым тоном: — в тяжелых условиях, под гнетом самодержавия порой необходимо расслабиться, выпить чего-нибудь крепенького, покурить опиума. Знаю я эти большевистские привычки!

— Ну ты хоть не откажешься выпить за свержение режима?

— предложил Ульянов свой любимый тост.

— Я отказываюсь пить за свержение чего бы то ни было,

— сказал Федор несколько даже высокопарно. — Предпочитаю мирные тосты. Давайте, ребята, лучше выпьем за молодость! — он повернулся к Бени. — Наша молодость уже позади, мой юный друг, а вы только входите в лучшую пору своей жизни. Я пью за вашу молодость, Бенито! Не тратьте время на политику и прочую ерунду. Пейте пиво, танцуйте, охотьтесь и помните, что самое вкусное пиво — это водка, а самая приятная охота — это охота за женщинами!

— Только эту охоту не следует чрезмерно затягивать, — вставил свое мнение опытный Ульянов. — Стакан и в рот!

— Кстати, Вовчик! — оживился Леха. — Я давно слышу от тебя это выражение, а все не могу понять: как правильно — «стакан и в рот» или «в стакан и в рот»?

— Можно и так, и так! — ответил Ульянов.

— Пошляки! — махнул рукой Федор и, подняв свою рюмку, повернулся к Бени. — За вас, мой юный друг!

Бени поблагодарил, все выпили, а затем Леха сказал:

— Раз уж коснулись охоты: Вовчик, ты, помнится, грозился пойти с нами на лося.

— Пошли, — пьяно кивнул головой Ульянов. — Только мне не следовало бы показываться сейчас в Саблино. Я собираюсь отписать сестре и сплавить туда на праздники мою бабулю. В связи с этим, мне не хотелось бы сейчас видеться с сестрой. Начнутся вопросы: почему я не приезжаю сам и так далее. Нет ли у вас с Пятницей другого местечка на примете?

— Есть! — сказал Леха. — Поедем в Бернгардовку. Это по Финляндской дороге.

— Да хоть по Турецкой! — воскликнул Ульянов и, потирая руки от приятных предвкушений, обратился к Федору: — Ты тоже поедешь?

— Да я бы пожалуй съездил, но…

— Никаких «но»! — категорически заявил Ульянов. — Затаримся как следует, дернем, а после такого жару зададим бернгардовским лосям, что нас там вовек не забудут!.. Я кстати знаю это место; там неподалеку старая усадьба Оленина.