Десять лет спустя - Сегаль Валерий. Страница 4

— Кстати, Лев Абрамович, а где Леха? Почему я не имею удовольствия его видеть здесь?

— Они с Пятницей уехали на охоту. На лося! Сегодня вечером должны вернуться. Леха передавал вам большой привет и приглашал зайти завтра, прямо с утра. Собирается угостить вас свежей дзерениной. Вот его визитная карточка с адресом.

— Спасибо. Ну, а вы как? Трудитесь все там же?

— Конечно. А где же еще!?

— Прекрасно! У меня родился тост, господа. Выпьем за процветание замечательного дела «Каскад и сын»!

Бени уже прилично окосел. Прекрасная Анжелика то и дело наполняла его быстро пустеющий стакан. Бени вроде и пить не хотел, но почему-то не мог не выпить, если наливала Анжелика. Вдруг он глуповато встрял в разговор:

— Я все-таки не понимаю — почему не попробовать убить царя?!

— Это уже неоднократно имело место быть, молодой человек, — снисходительно улыбнулся Зиновьев.

— Ты бы получше закусывал, — прошептал в сторону Бени Ульянов, а вслух сказал: — О терроризме мы с тобой уже говорили!

— Не будьте догматиками, господа! — воскликнул Бени.

— Царь царю рознь. Ваш нынешний царь — очевидный тиран.

— Милая девушка, — шепотом обратился Ульянов к Анжелике, — вы его вместо водки свининой потчуйте!

— Так он же еврей! — трагическим шепотом возразила Анжелика Балабанова.

— Он итальянец, — прошептал Ульянов.

Красавица недоверчиво взглянула на Бенину физиономию.

— Все итальянцы очень похожи на евреев, — разъяснил Ульянов.

Анжелика вздохнула и наложила Бени полную тарелку сала. Она была несколько разочарована тем, что Бени не еврей. Дочь почтенных антисемитов, Анжелика дружила с Львом Абрамовичем Каскадом и уважала евреев.

— Политика Николая II выгодна большевикам, — резонно заметил, тем временем, Рабинович. — Чем больше зверствует правительство, тем больший успех имеет большевистская пропаганда в массах.

— Не очень красивое рассуждение, — заметил Ульянов.

— Зато верное.

— Давайте все-таки выпьем за то, чтобы жертв было как можно меньше, — примирительно сказала Аликс.

Все согласились, что это прекрасный и поистине женский тост. Свинина не помогла: после этой рюмки Бени совсем скис, и его пришлось отвести в спальню. Все остальные гости продолжали пить, закусывать и обсуждать революционные проблемы. Уставший от этих разговоров аполитичный интеллектуал Расин высказал свое мнение:

— Господи! Как вы мне надоели со своей дурацкой болтовней. Царь! Режим! Поговорили бы вы лучше о жратве или о бабах! Самое главное в жизни — это как можно меньше суетиться. Единственное, что мне нравится в ваших рассуждениях, господа,

— это ваш атеизм. Слава богу, что хоть на том свете мне не придется выслушивать весь этот бред. Неверие в загробную жизнь

— это ваша единственная позитивная мысль. Смерть — это вечный и абсолютный покой. И не надо бояться смерти, господа! Заболев, не бегите к врачу с мольбами о помощи! Напротив, будучи здоровыми, но уставшими от суеты, придите к лекарю и спросите: «Доктор, сколько я должен выпить пива, чтобы уснуть навсегда?»

Эта речь имела бурный успех. Все выпили за аполитичного интеллектуала Расина.

— Г-н Ульянов, — тихо сказала Аликс в разгар всеобщего веселья. — Вам не обидно?

— За что? — не понял Ульянов.

— Мы с вами знакомы пять лет, а еще ни разу не трахались.

— Обидно, — честно признался Ульянов.

Они вышли в спальню, но там спал Бени. Пришлось его растолкать.

— Demonio! — проворчал Бени. — Что случилось?

— Пора вставать.

— Мы уже уходим?

— Мы с Аликс пришли немного отдохнуть, — объяснил Ульянов. — А тебе пора возвращатся к гостям.

— А что они там делают?

— Бухают.

— Но я не хочу больше бухать.

— Тогда иди на кухню к Анжелике, — Ульянов явственно подмигнул приятелю. — Да попроси у нее прежде всего стакан крепкого чая.

— Ах, да, Анжелика! — оживился Бени и, надев пиджак, устремился вон из спальни.

Провожая его взглядом, Ульянов сказал:

— Помнишь, ты меня спрашивал, что значит «поспать по ходу»?

— Да, я теперь понимаю, — кисло улыбнулся Бени и вышел.

— — — — — Вечером, когда все уже расходились, Буренин обратился к Ульянову:

— Совсем запамятовал, Владимир Ильич! Мы уже оповестили людей, что завтра в семь часов вечера на Кривуше Николай Ленин выступит перед рабочими. Вы помните это место, неподалеку от Казанского собора?

— Конечно, помню, — ответил Ульянов, подавая Александре пальто.

— Надеюсь, вы сможете, Владимир Ильич?

— Сможем! — успокоил Ника Ульянов и зачем-то расцеловал его в обе щеки. — Сможем, Ник! Выступать перед рабочими — это священный долг. И, вообще, я люблю говорить! Вы же знаете: я прирожденный оратор!

Затем Ульянов низко надвинул кепку, сунул руки в карманы плаща и вышел на лестницу в сопровождении Бени и решившей их проводить Александры.

Они быстро вышли на главную улицу города. Вечер был в самом разгаре, и Невский проспект ярко сверкал всеми своими огнями. Вывески ресторанов манили к себе тех счастливцев, у которых имелись деньги, бедняки просто гуляли по улице, юнкера задирали проституток, и на каждом углу, словно напоминая о революции, дежурили жандармы.

— Как много людей! — сказала Аликс, прижимаясь к Ульянову.

— Да, очень много людей! — свободно вздохнул Ульянов.

В тот же день, в квартире князя Путятина, в огромной мрачной гостиной, за старинным дубовым столом сидел молодой человек в форме полковника императорской гвардии.

Позади него в огромном камине горел яркий огонь, и пылающие головни с треском обваливались на чугунную решетку. Свет очага падал на стол и освещал стоявшую там початую бутылку портвейна, в то время как глубоко задумавшийся полковник крепко сжимал в правой руке большой хрустальный стакан.

И невысокий рост, и узковатые плечи, и полковничий мундир, и стакан портвейна в руке, и характерные черты узкого удлиненного лица — все наводило на мысль, что это последний российский император посетил зачем-то обиталище отнюдь не близких ему князей Путятиных.

— Безумец! — шептал молодой человек. — Так играть с огнем! Так обращатся с собственным народом! Страшно даже подумать к чему это может привести. Отец был прав: Ники неспособен управлять. Что же будет с Россией? И могу ли я повлиять на ход событий?