Вновь, или Спальня моей госпожи - Сейдел Кэтлин Жиль. Страница 7

— Ну да, ты же уже в пятый раз снимаешься, чего ты только не слышал.

Это была сущая правда.

— Ну, скажи мне, — продолжала она, — умираю от любопытства. Что ты о нас всех думаешь? Тебе хорошо здесь? Ты счастлив? Тебе нравится работать в «получасовике»?

Алек снова невольно улыбнулся. Обычно артисты жить не могли без славословий в свой адрес. Но, судя по всему, Дженни из того же теста. Для нее жизненно важно, чтобы он захлебывался от восторга. Она этого жаждала.

— Честно говоря, в таком отличном месте я еще не работал. Народ здесь очень сердечный, дружелюбный. Тут можно рисковать, не боясь быть осмеянным.

— Я ужасно рада слышать это от тебя! — довольная, она примостилась на краешке стола как воробей на жердочке.

Она ждала таких слов. Поэтому Алек оставил при себе все, что собирался выложить, ради чего, собственно, и шел к ней.

— Но это и в самом деле так. Кстати, мне сказали, что когда понадобилось заменить актера, ты настояла, чтобы играл я. Спаси…

— Глупости! — прервала его Дженни. — Чего доброго, ты скажешь еще, что, пригласив тебя, я решила объявить миру, что наш сериал — конфетка, а шоу Пола Томлина — дерьмо!

Ее озорная улыбка положила конец спору. Но кто бы сомневался в том, что пригласила его именно она и именно с такой целью, хотя и скрывает это. Она в восторге от того, что «Спальня моей госпожи» утерла нос «Аспиду»! — Детская жизнерадостность прекрасно уживалась в ней с духом соперничества.

— Не будем об этом, ладно? — она не дождалась ответа. — А что ты думаешь о роли Колли Лайтфидца? Как ты считаешь, зрители понимают, что он голубой, хотя даже себе не признается в этом? Мы пока не можем решить, стоит ли вдаваться в подробности — гомосексуализм в те времена был под запретом. А как было бы интересно, если…

Она продолжала говорить о сериале, его персонажах. Казалось, это занимало все ее мысли, все время. Наверное, в нем была вся ее жизнь.

— Можно мне пока воздержаться от высказываний? Я же тут всего три недели.

— Знаю, — она скорчила гримаску. — Думаю, для зрителей ты до сих пор только Дерек.

Он кивнул. Действительно, на улицах и в метро люди видели в нем не Лидгейта или этого идиота из «Аспида», а Дерека — давнего персонажа из «Страстей».

— Приходится с этим считаться, — сказала она. — Но я уже воспринимаю тебя как своего и хочу, чтобы публика думала о тебе только как о лорде Лидгейте. Ты теперь наш…

Дженни осеклась, словно что-то вспугнуло ее. Алек оглянулся, но за спиной ничего особенного не было. Он снова повернулся к ней, но Дженни уже была на ногах и краска медленно сбегала с лица. Он вскочил, протянул руку.

— Что с тобой?

— Прости. Я… Подожди минутку, хорошо?

— Конечно, конечно…

Она выскочила из кабинета, не дав ему договорить. Алек вышел следом за ней в холл, но там уже никого не было — лишь хлопнула дверь дамского туалета. Теперь он уже ничего не мог поделать.

…Его сестренка Мэг была слабенькой и болезненной и всегда исчезала так же поспешно. «Я хочу немного побыть одна», — говорила она, если кто-то подходил к ее закрытой двери. Алек никогда не знал, почему она уединялась — хотела ли, будучи доброй девочкой, избавить домашних от хлопот или действительно просто желала одиночества. Он терпеть не мог эти «недомогания» именно потому, что ничем не мог ей помочь.

Он сунул руки в карманы. Дверь дамского туалета была тяжелой, деревянной, с массивной хромированной ручкой. Войти он не мог. Да и Дженни вряд ли бы это понравилось. Он взглянул на часы — половина седьмого. В здании не осталось никого, кроме охраны. Среди охранников не было женщин, и войти в дамский туалет, чтобы оказать ей помощь, было некому.

Возможно, ей это и не нужно. Он заставил себя вернуться в кабинет и сесть. Есть ли причина для беспокойства? Непонятно. Он встал, чтобы рассмотреть содержимое битком набитого книжного шкафа. Дневники, кучи писем, всевозможные исторические пьесы и толстая стопка любовных романов из времен Регентства, в дешевых мягких обложках. Две книжки стояли в глубине. Он вытащил одну. Художник, оформлявший обложку, понятия не имел, как правильно повязывают шейный платок.

…Мэг была не просто слабенькой. Поначалу все в семье лгали друг другу: «Когда Мэг поправится… когда Мэг станет лучше…» У Мэг была лейкемия. Она убила ее.

Алек достал с полки другую книжонку. На шее парня с обложки красовался цветастый галстук. Лорд Лидгейт никогда не надел бы такого.

…Он чувствовал ответственность за Мэг. Сестренка была на год моложе. Он обязан был сделать хоть что-нибудь — и не смог…

Услышав шаги, отложил книгу и вышел в холл. Дженни шла медленно, скрестив руки на животе, словно пыталась унять боль. Лицо было серовато-бледным. Увидев его, она моргнула и споткнулась.

— Ты до сих пор ждешь? — Она совершенно забыла о его существовании. — Не возражаешь, если мы договорим в другой раз?

Выглядела она хуже некуда.

— Что с тобой? Иди-ка сюда, сядь.

— Все хорошо, — она вошла в кабинет. — Честное слово. Сейчас пройдет. Все в порядке…

Алек никогда не слышал от Дженни таких коротких, отрывистых фраз. Долго общаясь с больной Мэг, он научился слышать правду сквозь всю эту ерунду. Похоже, дела Дженни были плохи.

Он не знал, что делать. Но Дженни явно хотела, чтобы он исчез, испарился, оставил ее одну. Она хотела справиться сама. Но если дело действительно обстояло серьезно, нужно же помочь ей!

…«Смотри правде в глаза». Так говорила Мэг. Это она положила конец семейным недомолвкам. Заставила всех взглянуть правде в глаза. Однажды вечером Алек помогал ей подняться наверх — у нее опухали и болели составы. На верхней ступеньке она повернула к нему бледное лицо с огромными темными глазами: «Можешь кое-что сказать маме и папе? Скажи, что я хочу поговорить с ними… обо всем…»

О чем? Не о чем тут говорить. Алек хотел произнести это вслух, но голос Мэг был так тих и слаб, а пальцы с такой силой вцепились в его руку, что он сглотнул слюну и молча кивнул. Да, Мэг, как захочешь…

Алек проводил Мэг в ее комнату и спустился. Он панически боялся идти на кухню. Первым заговорить об этом… Все равно что открыть дверь и впустить смерть.

Решиться было трудно. Ему было всего десять лет. Но Алек сделал это. Он же отвечал за Мэг. И дождавшись, когда родители остались вдвоем, произнес: «Мэг знает, что очень больна. Хочет поговорить».

Мать судорожно вздохнула, отец свинцовым взглядом уставился на пустую кофейную чашечку. Но они были люди что надо — сильные, мужественные, и знали, что делать. «Она права», — сказал тогда отец.

Семья сплотилась и встала лицом к лицу со страшной правдой. Следующий год был очень тяжел, но беда сплотила их еще сильнее, потому что они не обманывали друг друга. Именно тогда Алек поклялся никогда не лгать.

А теперь Дженни Коттон, бледная, взволнованная, скрывала от него правду.

С ней происходило что-то очень серьезное. Алек был уверен в этом. В сериале «Обрести и удержать» он играл акушера.

Ничего не оставалось, кроме как выпалить все начистоту, совсем как тогда на кухне, с родителями, двадцать лет назад.

— У тебя кровотечение? — может, прямолинейность и неуместна, но выхода не было.

— Нет. Скорее всего, нет. Ничего страшного. Ерунда…

Итак, у нее кровотечение. Пути для отступления отрезаны. Он обязан был договорить.

— Ты беременна?

Дженни кивнула.

— Немедленно к врачу! Где телефон? Давай позвоню, — бездействие угнетало его.

— Видишь ли, — Дженни, наконец, села и запустила пальцы в волосы, — у меня нет своего доктора. Срок небольшой, всего несколько недель… и еще эта пресс-конференция… У меня не было времени. Но больница здесь рядом. Я сейчас вызову такси. А может, быстрее дойти пешком?

Ей угрожал выкидыш, а она собиралась идти пешком!

— Ты никуда не пойдешь.

— Как глупо… Но, может быть, не из-за чего шум поднимать? Посижу немножко — и все пройдет… Я не знаю… — голос звучал неуверенно. Ах, как это непохоже на нее! — Не хочу в больницу! Может, это ложная тревога.