Артистическое кафе - Села Камило Хосе. Страница 3

– Живопись моего учителя отличается тонкостью цвета.

– Прекрасно.

Воздух в Артистическом кафе такой тяжелый и спертый, что, кажется, можно его жевать и трогать руками. Он словно сделан из липкой, упругой ткани мочевого пузыря.

– Жарко.

– Нет.

Живописцы делятся на несколько категорий: высокие и худые, низкие и худые, среднего роста и худые. Мудрецы, должно быть, определяют школу живописца по его росту и толщине. Думая об этом, Кандидо улыбается про себя. У Кандидо неуместные мысли, он их не может прогнать.

– Поэзия, поэзия, фея… допустим, фея двусмысленных слов. Какая глупость!

– Что?

– Ничего, я говорил сам с собой. Кандидо спохватывается.

– Черт побери, когда-нибудь и на меня обратят внимание! Кандидо Кальсадо Бустос не находит псевдонима, который его прославил бы, который звучал бы как имя великого поэта, как имя великого художника и в то же время не отдавал бы псевдонимом. Канкальбус не подходит; для почина это хуже чем Асорин.

Молодой человек из провинции, засунув руки в карманы брюк, смотрит в потолок и пытается привыкнуть к Канкальбусу [4]. Плохо то, что чем больше он твердит это имя, тем более бессмысленным, пустым и нелепым его находит.

– Вон пошел Канкальбус. Нет, это напоминает прозвище деревенского дурачка. Канкальбус, хочешь фигу? Канкальбус, ты похож на шелудивого пса, я ударю тебя палкой.

Теплый, трепетный живот молодого человека из провинции ходит вверх и вниз в такт дыханию. У Росауриты ходит вверх и вниз бюст.

Молодому человеку из провинции Росаурита нравится.

– Росаурита, нежная как мать. Росаурита, ласку за ласку. Росаурита, лучше обладать, чем желать, скажи «да».

Если бы мягкое ожиревшее сердце Росауриты можно было прочесть, как читают потроха коров, развешенные в лавочках торговцев требухой, разъяснилось бы многое. Но сердце Росауриты закутано в кретоновый чехол, который снимают с диванных подушек, когда умирает хозяин дома и уносит в другой мир – ад, благодать, чистилище и рай – ключ от кладовой, железный ключ от замка, охраняющего хлеб и оливковое масло. Что же теперь будет со вдовой? Ничего, надо убрать комнаты. Или же: что теперь будет со вдовой? Ничего, закроет грудь кретоном, чтобы заткнуть сердце. Мертвым покой, а живым живое. Живым кофе с булочкой.

– С молоком, как всегда?

– Да, и еще принесите булочку.

Росаурита, при удобном случае, украдкой поглядывает на молодого человека из провинции.

– Душенька!

У молодого человека из провинции пересыхает горло.

– Да, да, она недурна… Как бы это набраться решимости? Послушай, Росаурита. Росаурита, обрати на меня внимание. Росаурита, прими своего покорного слугу. Росаурита! Ах!..

Молодой человек из провинции внезапно возвращается к действительности. Успокоившись, он покидает художников и подходит к Росаурите. Будь у него мужество, он бы объяснился. Росаурита хороша как никогда. Росаурита разговаривает с дамой за соседним столиком, с усатой дамой, у которой такой вид, будто она была несчастна сначала с наглецом мужем, а потом с детьми – бандой неблагодарных мошенников.

– У меня есть сосед, владелец такси из этих новых, у которых немного спущен пол и на дверце надпись: «Вход свободный». Он за небольшую плату латает пояса, он очень уважаемый человек. У меня на поясе уже три заплаты, здесь, здесь и здесь. Не будь тут столько народу, мы пошли бы в туалет, и я бы их вам показала.

Молодой человек из провинции постарался побороть смущение.

– Добрый день, Росаура.

– Привет, моя прелесть!

Росаурита бросила презрительный взгляд на даму с порванным поясом и израненной душой.

– Привет, моя прелесть!

– Добрый день, как поживаете?

Росаурита кивнула, покорная и напыщенная, как индюшка перед влюбленным индюком.

– Как видите, друг мой.

Молодой человек из провинции подумал о своей матери, умершей во цвете лет. Молодой человек из провинции в ответственные минуты всегда думает о своей матери, умершей от тифа в расцвете лет.

Теперь позволим себе отступление: мотивы болеро оставляют осадок, то горький, то сладостный, в противоречивом сердце молодых людей из провинции, молодых любителей изящных искусств. Кое-кто холит, как редкостный цветок, юношеские прыщи, а другие зато, подобно безмозглым червям, всю ночь из кожи вон лезут, чтобы потом похваляться ученостью перед друзьями. По сути, это одно и то же: у людей не отобьешь ни аппетита, ни охоты давать советы ближнему. Росаурита хранит у себя дома, в ящике комода, пояс полный заплат и воспоминаний.

– Какой чудесный был день в Кольменар Вьехо! Какая коррида!

Росаурита хранит в вате, в коробке из-под геморроидальных свечей, белые четки своего первого причастия.

– Какое дивное утро на железных стульях бульвара Ре-колетос!

Росаурита хранит в мочевом пузыре песчинки, которые время, строптивое, как блудный сын, упорно не желает фильтровать.

– Какой прелестный был день, когда он взял меня за руку и сказал: Росаурита, поцелуй меня в висок!

Росаурита знала, что с ней заговорят.

– Послушайте, Росаура…

– Говори мне «ты».

– Послушай, Росаура..

– Зови меня нежней, скажи «Росаурита».

– Послушай, Росаурита…

– Что?

– Ничего, я забыл, что хотел сказать.

В Артистическом кафе летают с адским шумом сизые голуби.

– Вспомнил. Послушай, Росаурита.

– Что?

– Я хотел бы иметь крылья, как птицы или как херувимы и серафимы.

– Чтобы подняться над землей и летать?

– Нет, чтобы обмахивать тебя как веером…

Молодой человек из провинции сделал над собой невероятное усилие, ужасное усилие.

– Чтобы обмахивать тебя опахалом, как верный раб-китаец с раскосыми глазами, подвязанной косой и фарфоровым цветом лица.

Росаурита вздохнула так глубоко, словно делала шведскую гимнастику. Раз, вдох.

– Кальсадо… Два, выдох.

– Зови меня Кандидо.

Раз, вдох.

– Прости.

Два, выдох.

– Прощаю.

Раз, вдох.

– Кандидо.

Два, выдох.

– Что?

Раз, вдох.

– Ты выдающийся человек!

Два, выдох.

– Нет, дорогая.

Росаурита, немного успокоившись, стала дышать нормально и продолжала:

– Да, Кандидо, уверяю тебя, ты гигант!

У Кандидо Кальсадо Бустоса впервые по приезде в Мадрид словно спала с глаз пелена. Но то была лишь краткая вспышка. Что поделаешь!

– Я стою за старинную поэзию, за вечную поэзию. Эти нынешние стихотворения, которые можно читать сверху вниз и снизу вверх, мне ничего не говорят. Иногда, правда, я позволял себе кое-какие вольности, но где сонет, добротный сонет?..

– Разумеется, вот и я говорю: где добротный сонет? Сонет создан для любви, правда, Кандидо?

– Правда, Росаурита, это великая истина! Одиннадцати-сложник, как говорил дон Марселино Менендес-и-Пелайо!..

– Вот, вот…

Росаурита, которая была не глупей других, уже заметила, что молодой человек из провинции немного косит.

– Ба, ему это даже идет!

Глаза у молодого человека из провинции ие то что косят, они каждый сам по себе, глядят в разные стороны, как рожки улитки.