Макаров - Семанов Сергей Николаевич. Страница 12

К 70-м годам XIX века некогда грозный оттоманский хищник одряхлел. «Больной человек» – так называли Турцию в дипломатических кабинетах Европы. Несмотря на тяжелую «болезнь», турецкие захватчики все еще держали под пятой Болгарию, Албанию, значительную часть Сербии и Греции (кроме того, Оттоманская империя продолжала угнетать обширные области в Азии, населенные армянами, арабами, курдами и другими нетурецкими народами). Военная мощь Турции была еще очень велика, армия и флот имели современное вооружение. Великобритания, ведя враждебную в отношении России политику, оказывала султану военную, финансовую и политическую поддержку.

Летом 1875 года вспыхнуло восстание славянских народов в Боснии и Герцеговине (в настоящее время входят в состав Югославии). Вести об успехах восставших всколыхнули все порабощенные Турцией народы. В апреле 1876 года началось восстание в Болгарии. Оно превратилось в народное движение общенационального характера. Войной против Турции пошли Сербия и Черногория – в то время крошечные государства с небольшими и плохо организованными армиями. Началась всеобщая борьба славянства против султанской тирании. Русская общественность с величайшим сочувствием следила за успехами братских славянских народов. Множество добровольцев готовы были отправиться на Балканы, чтобы принять участие в этой освободительной борьбе. Около пяти тысяч русских добровольцев в 1876 году уже сражались в армиях Сербии и Черногории. По всей стране проводились сборы средств в пользу восставших славян, в Сербию и Болгарию посылались продовольствие, медикаменты и т. п.

Как только у южных границ России начали сгущаться тучи военной опасности, Макаров стал добиваться перевода его на Черное море. Изучая его переписку того времени, нельзя найти свидетельства о его причастности к широко развернувшемуся в ту пору в России движению за общеславянскую солидарность: Макаров совершенно не касается этих проблем. Двадцатисемилетний лейтенант, выросший на окраине страны и чуть ли не половину своей молодости проведший в море, он еще не мыслил широкими политическими и гражданскими масштабами. Это придет позже. А пока Макаров руководствуется тем же компасом, по которому он шел всю жизнь: долг, долг перед родиной. «Там трудно, значит, я должен быть там» – примерно так выразился адмирал Макаров много лет спустя. Лейтенант Макаров ничего подобного не говорил, быть может, даже не думал об этом. Он просто начал хлопотать о переводе на Черное море. И делал это, как и всегда, энергично и настойчиво. Впоследствии он скажет: «Вряд ли за всю жизнь я проявил столько христианского смирения, сколько за эти два месяца. Иной раз не только язык – руки! – так и чесались!»

В октябре 1876 года Макаров наконец добился приказа о переводе его на Черное море. Много раз уже ему приходилось собираться в неблизкий путь, и сборы были коротки и точны: с присущим ему педантизмом в быту Макаров собрал только самые необходимые вещи и с легким чемоданом выехал из Петербурга в Севастополь. Вместе с ним выехало еще несколько морских офицеров, в том числе и старый товарищ Макарова лейтенант Измаил Зацеренный.

Надо сказать, что с точки зрения службиста назначение это было незавидным: в 70-х годах прошлого столетия русский Черноморский военно-морской флот, столь славный в прошлом и столь мощный в будущем, находился в плачевном состоянии. К тому имелись свои печальные причины. После трагической неудачи в Крымской войне Россия была лишена права иметь на Черном море военный флот и военно-морские базы. В 1871 году русское правительство дипломатическим путем добилось отмены этих унизительных для национального самолюбия и крайне опасных в военном отношении ограничений.

Черноморский флот пришлось создавать заново. Строительство велось к тому же не слишком энергично, и в результате к 1876 году южные берега России оказались, по существу, не защищены со стороны моря. И в самом деле, в то время, когда Макаров выехал в Севастополь, в составе Черноморского флота числилось два броненосца береговой обороны (те самые «поповки»), тихоходные, недостаточно вооруженные, хотя и сильно бронированные корабли, а также четыре устаревших корвета и несколько военных шхун, И все. А у «вероятного противника» – так еще полагалось называть Турцию – в то время имелось 22 броненосных корабля и 82 неброненосных. Турецкие броненосцы – основная сила вражеского флота – были вооружены мощными английскими орудиями фирмы Армстронга, имели достаточно хорошие по тем временам ход и бронирование. Командовал султанским флотом Гобарт-паша – английский офицер на турецкой службе, вместе с ним служило нет мало других британских наемников. Главной слабостью турецкого флота была плохая подготовка личного состава. Матрос-турок был забитым, унижаемым существом, своим положением он ненамного отличался от галерного раба средневековья.

Как видно, силы «вероятных противников» на Черном море были куда как неравные. Кроме того, вблизи Дарданелл дымила многочисленными трубами сильная британская эскадра, а русско-английские отношения в ту пору достигли предельного напряжения, ибо Лондон открыто подстрекал султана. Помощи русским морякам ждать было неоткуда: из Балтики броненосцы волоком не перетащишь...

Итак, Макаров выехал к месту предполагаемых боевых действий, где эти действия ему предстояло вести в крайне неблагоприятной обстановке. Что же, молодой лейтенант хотел погибнуть с честью? Уйти в морскую бездну на мостике своего корабля, не спустив флага? Эффектно, но не в стиле Макарова. Хладнокровно смелый человек, он был бесконечно далек от истерической жертвенности. Бесцельная гибель его не нужна делу, она не нужна русскому флоту. Нет, Макаров не собирался гибнуть «просто так», эффектной позы ради, как книжный романтический герой. Ничего, еще потягаемся!

Макаров считал, что в военном деле, как и во всяком другом, надо полагаться прежде всего на свой отечественный опыт, искать примера для подражания прежде всего в национальных традициях. Изучая ратное прошлое родины, Макаров знал, что русские умели успешно вести активные наступательные действия против безусловно сильнейшего противника. «История показывает, – писал он в ту пору, – что мы, русские, склонны к партизанской войне». Но ведь основа партизанской тактики – скрытность нападения, а на морской глади не скроешься. И Макаров пояснял: «Минная война есть тоже партизанская война». И справедливо пророчествовал: «По моему мнению, в будущих наших войнах минам суждено играть громадную роль».

Мины как вид морского оружия применялись уже давно, и наибольший опыт в боевом использовании минного оружия имел русский флот. Еще в середине XIX века известный русский ученый и изобретатель Б. С. Якоби создал новый тип мины, которая неподвижно крепилась на якоре и взрывалась при столкновении с днищем корабля. Во время Крымской войны англо-французский паровой флот имел подавляющее превосходство над русским, состоявшим преимущественно из парусных судов. 8 июня 1855 года английский адмирал Дондас уверенно повел свою эскадру в Финский залив: под его командованием находился гигантский флот, состоявший в общей сложности из 101 корабля с 2500 орудиями. Казалось, ничто не помешает самоуверенному британцу уничтожить северную русскую столицу, смести с лица земли балтийские города России. И что же? Едва вражеская эскадра втянулась в залив, как флагманский корабль Дондаса «Мерлин» подорвался на мине. Вскоре такая же участь постигла еще три английских парохода. И гигантская эскадра, не совершив никаких подвигов в Балтийском море, бесславно убралась восвояси.

Таким образом, мина уже прочно вошла в боевой арсенал флотов, но как оружие сугубо оборонительное. Темперамент же Макарова с трудом смирялся с действиями оборонительными. Атака, наступление – вот его стихия. Разве мины нельзя сделать оружием наступательным? Для этого нужно добиться того, чтобы не вражеский корабль наталкивался на мину, а чтобы миной можно было атаковать противника по собственной инициативе. Опять-таки скажем, что над возможностью активного применения мин задумывались и до Макарова. Уже в 60-х годах появилась (хотя и не была еще испытана в боях) так называемая шестовая мина: на конце длинного легкого стержня (шеста) крепился заряд, который взрывался при столкновении с кораблем. Предполагалось, что подобные шестовые мины будут ставиться на катерах. Правда, такого рода применение мин было, в сущности, тоже оборонительным: катер имеет недостаточную мореходность, следовательно, он должен ждать появления противника у своих берегов. Сколько же в таком случае нужно катеров для обороны побережья? А главное – какие шансы есть у маленького хрупкого катера подойти вплотную к идущему военному кораблю?