Макаров - Семанов Сергей Николаевич. Страница 30
Вот почему ныне бороздят моря и океаны советский ракетоносец «Варяг» и океанографическое судно Академии наук СССР «Витязь».
Вот почему совсем недавно, как сообщала печать, на стапелях одного из прославленных наших судостроительных заводов заложен ледокол «Ермак» – внук макаровского «Ермака».
Имя Макарова-океанографа еще в прошлом веке получило заслуженное признание не только в России, но и за ее пределами. В Монако давно уже существует океанографический музей, один из крупнейших в мире. На стене музея начертаны названия судов, с которыми связаны крупнейшие в истории человечества открытия в области океанографии. В этом почетном списке есть слово «Vitiaz» – так обозначено латинскими буквами название русского корабля.
«Макаровские колпачки»
Артиллерийский полигон представлял собой обширное, ровное поле. На одном его краю чернели огромные пушки, издали похожие на сказочных единорогов. Около пушек суетились матросы, чуть поодаль стояла большая группа сухопутных и морских офицеров; в этой группе среди белых офицерских фуражек вкраплено было несколько матово блестящих черных цилиндров. Вдруг суета около пушек стихла, офицер, стоявший несколько в стороне, поднял красный флажок, задержал его ненадолго в воздухе, а потом резко опустил вниз. Грянул оглушительный выстрел. И тотчас же все форменные фуражки и цилиндры двинулись к противоположной стороне поля.
А там, у кромки соснового леса, тускло блестели под весенним солнцем толстые металлические плиты. Они стояли вертикально, прикрепленные к мощным деревянным срубам, наполненным землей. Трава вокруг была выбита начисто, почва опалена огнем и усеяна множеством осколков.
Группа подошла к плите. И сразу же раздались изумленные возгласы на русском языке:
– Не может быть!
– Что случилось?
– Ну и ну... А еще говорят: Англия – мастерская мира.
И возгласы по-английски:
– It's impossibile!
– It's incredible!
Причиной этой сумятицы были три идеально круглых и ровных отверстия, зиявших в плите. Молодой подполковник-артиллерист, энергично жестикулируя, говорил двум морским капитанам:
– Господа, это невероятно! Поверхность гарвеевской стали сильно закалена особым способом и прочна необычайно. Она как бы из двух слоев – поверхностного, тонкого, чрезвычайно твердого, и основной массы, состоящей, как вы знаете, из обычной стали, упругой и вязкой. Сталкиваясь с этой твердой поверхностью, которая, как на пружину, опирается на мощный и упругий слой стали, снаряд делается бессильным. Вы здесь впервые, но я уже неоднократно принимаю гарвеевские броневые плиты. И наши путиловские снаряды, и крупповские, ударяясь в эти плиты, или разбивались вдребезги, или отскакивали от них, как горох. И вот теперь – не понимаю! Смотрите, плита пробита, словно ее шилом проткнули! Не понимаю, господа, не понимаю.
Эти три круглых отверстия в броневой плите и служили темой оживленных споров на русском и английском языках. Гул голосов рос, поднимаясь до самых высоких нот. И вдруг общий шум перекрыл зычный возглас по-английски:
– Gentelmen, it's a sensation!
Шумные споры тотчас прекратились, и все разом обернулись на голос одного человека. То был пожилой коренастый британец в черном сюртуке и цилиндре. Красное толстое лицо его сияло. Он с торжеством, ощущая себя предметом общего внимания, раздельно произнес в наступившей тишине:
– Ничего не случилось. Повторяю, джентльмены, ничего не случилось. Плита перевернута. Плита пробита с изнанки.
Шум тут возник такой, что грянь на полигоне новый выстрел, его бы, пожалуй, не услышали.
...Обратно к орудиям возвращались медленно, вразброд и как-то вяло. Так идут со стадиона, когда команда проиграла важный матч, или из театра после плохого спектакля. Артиллерийский подполковник уже без недавнего оживления говорил своим спутникам.
– «Sensation»!.. – раздраженно передразнил он англичанина. – Какая там сенсация! Бронебойный снаряд легко пробивает мягкую сталь, а потом столь же легко разрушает и закаленный слой, ибо в этом случае тот лишен, так сказать, упругой поддержки.
– И все же мне не совсем понятно, – вежливо вставил один из капитанов, – не все ли равно, как ставить броню? Если она прочна, то с какой стороны в нее ни стреляй...
– Это только так кажется, с какой стороны ни стреляй, все едино, – вновь темпераментно заговорил подполковник. – А не угодно ли вам простейший пример. Свиной окорок или сало небось приходилось резать? Так вот: попробуйте-ка его разрезать со стороны кожи. Намучаетесь! А если нож подвести со стороны шпига, то вы все сало вместе с кожей легко порежете. Вот и все. Видите, как просто. Нет, англичанин не прав: сенсации не получилось. Вот сейчас плиту переставят, как положено, и вы увидите, как будут снаряды раскалываться от удара в нее, словно орехи.
И, махнув рукой, повторил:
– Это не сенсация, а так, мелкий казус. Очередной анекдот в истории артиллерии. И никому это не интересно.
К началу 90-х годов XIX века паровые двигатели окончательно победили романтические паруса: техническая революция властно диктовала свои требования военным морякам. Даже внешний вид судов изменялся прямо-таки на глазах. Например, «Витязь», новейший боевой корабль России, вступивший в строй в 1886 году, еще нес на себе три классические мачты с парусами. Это был, однако, последний из могикан. Черные дымовые трубы паровых котлов вскоре полностью вытеснили белые паруса. С появлением бездымного пороха и новых взрывчатых веществ резко выросла мощь корабельной артиллерии. Не только дерево, но и железо сделалось бессильным против стальных снарядов. Суда начали одеваться в броню. Тогда-то и возникло соревнование брони и снаряда, соревнование, которое очень долго, до недавних дней, определяло конструктивный тип военных кораблей. (Это соревнование во второй половине XIX века было столь общественно знаменательным, что получило отражение в литературе: сразу вспоминается популярный роман Жюля Верна «Из пушки на Луну», один герой там занимается артиллерией, другой – бронированием; эти полярные занятия и приводят их к личной вражде между собой.)
На заре этого соревнования перевес, если можно так выразиться, был на стороне брони. Знаменитый морской бой во время гражданской войны в Америке между броненосцами «Мерримаком» и «Монитором» стал первым боем, где снаряд и броня начала свою долгую борьбу. И этот первый бой снаряды начисто проиграли. Долго стреляли артиллеристы обоих кораблей друг в друга, добились многих удачных попаданий, но... противники возвратились на свои базы с самыми незначительными повреждениями. Так на флотах возникло известное недоверие к возможностям артиллерийского огня. И оно тоже как будто бы подтверждалось дальнейшей боевой практикой. В 1866 году в Адриатическом море при острове Лисса произошло сражение между итальянским флотом и австрийским. Итальянцы потерпели полное поражение. Несколько их броненосцев было потоплено, но... Опять «но»! Причиной их гибели был не артиллерийский огонь, а таран. Да, как в древности, удар заостренным носом корабля в борт противника становился гибельным. Казалось, возвращаются давно минувшие времена греко-персидских или Пунических войн. Как и тогда, корабли противников в сражении при Лиссе маневрировали, стремясь подойти к борту неприятеля и нанести удар. Австрийцы делали это лучше и смелее, и они победили.
И вот уже появились убежденные сторонники тарана как главного оружия в борьбе на море. Они полагали, что артиллерии суждено теперь играть второстепенную роль. Боевые корабли строились с острыми выступами в подводной части носа, на всех флотах разрабатывалась тактика таранных ударов. Так было и в России. Макаров, разумеется, внимательно изучал эти новые особенности боевых действия. Можно было ожидать, что он, человек темпераментный и увлекающийся, к тому же отчаянный сторонник решительных действий, а таранный удар – именно действие такого рода, куда уж больше! – станет горячим сторонником новых тактических увлечений. Но нет. Быть может, лейтенант Макаров и не избежал бы подобного увлечения, однако контр-адмирал Макаров проявил здесь достаточно рассудительности и мудрости. Еще в 1891 году он пришел к выводу, что «от правильного использования артиллерийскими силами корабля будет много зависеть исход боя».