100 великих женщин - Семашко Ирина Ильинична. Страница 35

Мария-Антуанетта считала, что у неё есть природное право не обращать внимания на недовольство сограждан. Она сохраняла легкомысленное спокойствие, уверенная, что все это пройдёт. Но катастрофа всё-таки разразилась. 14 июля 1789 года весь мир содрогнулся от кровавых бесчинств в Париже — беспечной «столице мира». Неизвестно, чем руководствовалась королева — привязанностью к мужу, долгом, прежней самоуверенностью, но, имея возможность спастись бегством, она предпочла остаться с королём, хотя все приближённые покинули венценосных пленников. 5 октября разъярённая парижская чернь ворвалась в Версаль, и на следующий день королевская семья была привезена под арестом во дворец Тюильри.

Почти два года провели здесь в заточении Людовик и его семья. Вначале с ними обращались лояльно: дети жили с родителями и, наконец, королева получила возможность проводить с ними большую часть времени. 20 июня 1791 года королевская чета предприняла отчаянную попытку спастись бегством, но она закончилась неудачей, что и подтолкнуло революционеров заняться участью арестованных безотлагательно.

Они были переведены в мрачное здание в центре Парижа. Людовик XVI все никак не мог поверить, что подданные могут лишить его трона, и упорно отказывался выполнить требования революционеров. В январе 1793 года начался судебный процесс, который привёл короля в недоумение: по приговору его лишали не трона — жизни. Перед смертью Людовик провёл последние два часа с семьёй, получив столько любви от жены, сколько никогда он не видел раньше. Мария-Антуанетта провела ночь без сна, следя по материнским золотым часикам, как время отстукивает последние минуты их царствования. Когда утром над Парижем поплыл звон колоколов, королева поняла, что её мужа больше нет.

После казни Мария-Антуанетта ещё какое-то время продолжала прежнее существование, но однажды ночью к ней пришли трое мужчин, чтобы увести сына. Королева бросилась к ребёнку с криком, что она не отдаст Людовика, пусть лучше сначала убьют её, но насильники были неумолимы. Через несколько дней Марию-Антуанетту перевели в тюрьму Консьержери. В маленькой сырой камере её ни на минуту не оставляли одну, даже во время утреннего и вечернего туалета, у неё отобрали все вещи, в том числе маленькие золотые часики — её талисман. Кое-как удалось отвоевать гребешок и пудру.

И потекли последние унылые дни в тюрьме. Мария-Антуанетта попросила иголки и нитки, чтобы занять себя вышиванием, но и в этой просьбе ей было отказано. Тогда она надёргала ниток из обтрёпанных занавесок, висевших в камере, и плела что-то вроде сетки. Однако дух её был не до конца сломлен, королеве удавалось вести переписку с французскими эмигрантами, она попыталась подкупить стражу и бежать из тюрьмы. Конвент и Комитет общественного спасения использовали членов королевской семьи как разменную карту, чтобы ликвидировать опасность интервенции — всё-таки Мария-Антуанетта была иностранкой. Некоторое время велись переговоры, но под давлением общественного мнения 16 октября 1793 года суд вынес смертный приговор королеве.

В день казни Мария-Антуанетта поднялась очень рано, часов не было, так что она не могла следить за временем. С помощью служанки королева надела белое платье. Охрана следила за каждым её шагом, и, наконец, осуждённая воскликнула: «Во имя Господа и приличия, прошу вас, оставьте меня хотя бы на минуту!» Вошедший в камеру палач отстриг роскошные волосы Марии-Антуанетты: это был его трофей. Её посадили в грязную телегу и повезли по улицам Парижа. Толпа грозно и оскорбительно улюлюкала ей вслед.

Гильотина находилась неподалёку от дворца Тюильри, на площади Революции. Когда Марию-Антуанетту подвели к плахе, она неосторожно наступила на ногу палачу.

«Простите меня, мсье, я не нарочно».

Это были последние слова французской королевы.

ЛУИЗА ЖЕРМЕНА ДЕ СТАЛЬ

До Жермены де Сталь ни одна женщина не сыграла такой роли в истории, какая выпала ей. Она не была королевой, императрицей, властвовавшей над людьми в силу наследственного права. Она добилась более высокого почёта — стала властительницей дум целого поколения, пережившего Великую французскую революцию. Жермена де Сталь подготовила почву для романтического бунта во Франции, её сочинения знаменуют собой переходную ступень от Просвещения к романтизму. Трудно найти женщину, которая в начале XIX века была бы столь известна в Европе и произведения которой считали бы своим долгом изучить самые достойные мужи. Высоко ценили дарование де Сталь Гёте, Шиллер, Шамиссо, братья Шлегели. Байрон, скептически относившийся к «учёным женщинам», для неё делал исключение. «Это выдающаяся женщина, — писал он в своём дневнике, — она совершила в умственной области больше, чем все остальные женщины, взятые вместе, ей бы родиться мужчиной». Ну а Онегин, мучимый жестокой хандрой и перечитывавший по сему поводу всё, что стояло на книжной полке образованного человека его времени, конечно, не мог пропустить труды французской писательницы.

Согласитесь, что уже одно такое «звёздное» соседство по книжной полке говорит о нашей героине больше, чем любой панегирик. Однако, говоря о де Сталь как о писательнице, часто забывают, что она скорее была наделена не литературными дарованиями, а блестящим образованием и живым разносторонним умом. Она сочиняла пьесы, романы, но более успешным поприщем её деятельности стали политические памфлеты, теоретические работы по эстетике, в которых Жермена де Сталь высказывала возмущавшие общественность мысли. Она оставила один из первых исторических трудов о своём времени — «Рассмотрение основных событий Французской революции», изданный посмертно в 1818 году.

Но талант Жермены проявился и ещё в одной, теперь совершенно исчезнувшей сфере. Швейцарский банкир Неккер, её отец, считался великим знатоком финансов. Людовик XVI трижды призывал его на пост министра, чтобы спасти экономику Франции от развала. По своему общественному положению супруги Неккер обязаны были жить открыто, держать, как тогда говорилось, салон, куда съезжались местные знаменитости. В начале восьмидесятых, когда швейцарец поселился в Париже впервые, завсегдатаи салона обращали внимание на постоянно присутствовавшую на собраниях девочку-подростка, с необыкновенно подвижным лицом и бойкими, умными глазами — дочку хозяина. И если позже Жермена прославилась своими салонными приёмами, то в этом нет ничего удивительного — с юных лет она спешила по вечерам занять «законное» место на табурете возле кресла матери и, едва начинались прения, — вся обращалась в слух. Ей, конечно, ещё не разрешалось «раскрывать» рта, но зато никто не мог запретить Жермене слушать, открыв рот. Казалось, её одинаково интересовали любые вопросы, обсуждавшиеся в салоне — политика, религия, литература. Но настоящим блаженством для Жермены становились беседы наедине с отцом. Когда в 1781 году министр Неккер издал свой знаменитый финансовый отчёт, пятнадцатилетняя дочь написала ему анонимное письмо, в котором высказала свои замечания по этой работе.

Как многие образованные молодые люди того времени, Жермена увлекалась Руссо. Сейчас трудно представить, отчего столько волнений пережили читатели «Юлии, или Новой Элоизы», столько слез пролили над историей любви интеллигентного плебея Сен-Пре к замужней Юлии, чей супруг Вольмир милостиво разрешал им общаться, уверенный в добродетели жены. Жермена тоже попала в число растроганных почитательниц Руссо. Однако она не принадлежала к тем, кто просто сочувствует переживаниям героев. «Общественный договор», проповедуемый Руссо, стал для Жермены политической Библией. Девушка имела слишком мощный аналитический ум, чтобы увидеть в «Новой Элоизе» только любовную историю. Руссо стимулировал мысль юной Жермены. В двадцать два года она написала «Рассуждения о сочинениях и характере Ж.-Ж. Руссо», проявив удивительную самостоятельность суждений.