100 великих женщин - Семашко Ирина Ильинична. Страница 44

Только перечисление всех любовников Жорж Санд заняло бы не одну страницу. В её жизни было и серьёзное увлечение женщиной — актрисой Мари Дорваль, которую она боготворила. Они часто встречались. Жорж не пропускала ни одного спектакля с обожаемой Дорваль. Дело дошло даже до того, что Санд готовилась отправиться в роли камеристки на очередные гастроли подруги. Их связи отчаянно сопротивлялся муж Мари, ревниво пытаясь изолировать жену от «этой Сафо». Однако безуспешно. Жорж прощала коварной актрисе даже откровенные предательства, наговоры, и дружба их сохранилась до самой смерти Дорваль в 1849 году.

Сложнее складывались отношения Жорж Санд с мужчинами. Роман с Шопеном вызвал многочисленные толки в обществе. Молодой польский композитор представлял собой нежное эфемерное создание, и был полной противоположностью мужиковатой писательнице. Когда Шопен впервые увидел Жорж Санд, она ему не приглянулась. Однако Жорж была слишком искушена в делах любви, чтобы сразу отказаться от понравившегося композитора. Она, как никто другой, смогла понять его мятущуюся душу. Кроме того, Санд, к тому времени уже разведённая с мужем, предложила Шопену реальную материальную поддержку.

Почти девять лет длились их отношения. Композитор обрёл в лице Жорж «вторую маму». Ради него, болезненного и слабого, Санд даже отказалась от плотских удовольствий. Она лечила Шопена, возила его вместе со своими детьми на отдых и называла их «мои три ребёнка». Она была хорошей слушательницей — композитор очень ценил вкус своей подруги. Кто знает, сочинил бы Шопен столько выдающихся произведений за свою короткую жизнь, если бы не было на его плече поддерживающей руки Жорж? Кто знает даже, прожил бы он столько?

Они разошлись не потому, что разлюбили друг друга, просто жизнь оказалась сильнее их хрупкого чувства. И если в молодости Санд выступала за свободную любовь, то теперь, когда ей было 42, она с грустью признавала, что мелкие ссоры разрушают даже истинные союзы и только брак может спасти любящих. Шопен уехал из Ноана, потому что окружающие были недостаточно чутки к их отношениям, потому что подросли дети, особенно дочка Соланж, эгоистичная, высокомерная особа, и начались интриги. Шопен был далёк от мысли, что уезжает от Жорж навсегда, но Соланж и ученица Шопена — Мари де Розьер — смогли настроить доверчивого композитора против Санд. Они увиделись в последний раз в 1848 году у общих знакомых. Жорж пожала его холодную дрожащую руку. Она хотела говорить с ним, но Шопен скрылся. Он сбежал по лестнице и бросился прочь. Через год композитор умер.

Жорж Санд при жизни познала вкус славы. Без преувеличения можно сказать, что она стала для Франции XIX века законодательницей мод в убеждениях и идеях. Она испытывала безотчётную симпатию к бунтовщикам, да и сама по внутреннему зову души ломала всякие устои. В ней билось столько живого, трепетного естества, которое нельзя было заключить в рамки. Она не являлась феминисткой, никогда не требовала для женщины политического равенства, она говорила, что женское сердце должно навсегда остаться убежищем любви, милосердия и терпения. «В жизни, полной грубых чувств, именно она (женщина) должна спасать христианский дух милосердия. Мир, в котором женщина не играла бы этой роли, был бы очень жалким».

МАРИЯ ТАЛЬОНИ

Едва ли кому ещё из артисток балета XIX века выпала на долю такая слава, такое единодушное поклонение, как Марии Тальони. Имя её гремело по всей Европе. У актёров той эпохи в строгом смысле родины не существовало, они по самой своей сути являлись космополитами, гражданами «всего мира» и свободно кочевали, преодолевая границы и страны. Семья Тальони не представляла собой исключения, с незапамятных времён её родственники обручились с Терпсихорой и верно служили этой музе. Филиппо Тальони актёрская судьба забросила в Стокгольм, где он влюбился в красавицу-дочку знаменитого шведского певца Карстена и немедленно женился.

Балет, в том виде, каком мы знаем его сегодня, многим обязан Филиппо. Именно Тальони реформировал устаревшие приёмы. До него балет по большей части состоял из пантомимы, Тальони же главным выразительным средством сделал танец. Филиппо первым вознёс танец на небывалую высоту и показал, что муза Терпсихоры легко может справиться со сложнейшими задачами настоящего искусства: сделать зримыми тончайшие движения души, передать нюансы самого интимного чувства.

Так получилось, что слава отца потонула в громком успехе его дочери, да и могло ли быть иначе — Мария стала зримым и совершенным воплощением романтического идеала своей эпохи, она всё-таки была артисткой, кумиром публики, всегда была на виду, а труд её отца могли понять лишь немногие посвящённые.

Вскоре после женитьбы Филиппо с молодой супругой отправились в Германию, где и родилась первая их дочка Мария. Воспитанием и образованием будущей знаменитости занимался, по-видимому, отец. Вероятно, Филиппо рано разглядел в своём чаде «искру Божью» и решил, что не стоит упускать такого подарка судьбы. Он оберегал дочку от любой напасти, но пуще всего заботился Филиппо о её реноме, ибо понимал, что для артистки в глазах поклонников подчас главным становится полное слияние с воплощаемым образом. Романтические, полумистические героини балерины требовали репутации непорочной девственницы, и отец усердно следил «за чистотой» сего мифа. Уже в первом спектакле Мария поразила зрителя своим необычным костюмом, который, кстати, впоследствии никогда не изменялся. Она надела платье, прикрывавшее колени. Австрийский принц однажды спросил её, отчего она не носит коротких юбок. «Разве бы Вы позволили, — возразила Мария, — вашей супруге или дочери показаться в таком платье?»

Принц не нашёлся с ответом. Ну а какой бы настоящий мужчина нашёлся?..

Филиппо лично взялся учить дочь искусству танца. В 1822 году надежда семьи, Мария, дебютировала на сцене венской оперы в балете, сочинённом специально для этого случая отцом, «Приём молодой нимфы ко двору Терпсихоры». Юное дарование, как видно, пришлось ко двору привередливой музы. С первых шагов артистка поразила даже искушённых зрителей своей непосредственностью, виртуозной техникой, исключительной грацией, а самое главное — новшествами в хореографии. По преданию, Мария, выйдя на сцену, от волнения забыла всё то, что ей положено было исполнить и, под влиянием минутного вдохновения, стала импровизировать, да так удачно, что буквально на глазах породила новый балет. Но все эти измышления из области театральных легенд — ничего больше. В действительности Мария всю жизнь была гениальной исполнительницей гениальных замыслов своего отца. Для современников их имена сливались в одно понятие.

Однажды на престижном парижском приёме к Тальони обратился один высокопоставленный, но неловкий гость ответил: «Вы должны гордиться тем, что подарили свету такой талант; что же касается до жизни, то ею ваша дочь обязана самой себе».

Стоявшая неподалёку мать танцовщицы, оскорблённая, что её не замечают, несмотря на привлекательную внешность, вмешалась: «А меня-то, милостивый государь, считаете за ничто при создании этого шедевра!»

Слава Тальони распространялась по всей Европе так стремительно, что даже серьёзные критики не в состоянии были трезво оценивать искусство знаменитой балерины. В отличие от других великих Марии практически не пришлось проливать слёзы над газетами, сетуя на несправедливость журналистов. Общий тон высказываний по поводу Тальони чаще всего был восторженным. Композиторы посвящали балерине свои произведения, сохранилось множество рисунков, изображающих «живую Терпсихору», ну а поэты, конечно, старались пуще всех — десятки мадригалов, од, куплетов сложено в честь Марии. Автор, избравший себе псевдоним М. Поднебесный, издал в 1838 году брошюру в четыре листочка с одним-единственным стихотворением, называвшимся: «Тальони — Грация».