Космонавты живут на земле - Семенихин Геннадий Александрович. Страница 59

Пока Локтев произносил весь этот длинный монолог, никто из космонавтов не обращал на него внимания. Игра шла своим чередом. Кое-кто подбадривал сражающихся, бросал в их адрес замечания. Локтев смолк и поглубже нахлобучил шапку.

– Не слушаете, да? – сказал он обиженно. – Ну и не надо. Я спать пошел.

– В самый раз тебе сейчас это, – заметил ему вдогонку Дремов.

А в понедельник, в присутствии всех космонавтов, секретарь партбюро отряда Сергей Ножиков подошел к Олегу и мимоходом сказал:

– Слушай, ты, когда в следующий раз будешь свои субботние гастроли давать, предупреждай заранее. Мы тебе побольше зрителей соберем. Весь отряд, если хочешь. Как на концерт самодеятельности.

Локтев вспыхнул и быстро отошел в сторону. Не было никаких разносов и разбирательств, но несколько дней под осуждающими взглядами друзей Олег ходил сам не свой, пока тот же Ножиков не хлопнул его однажды по спине и не сказал кратко:

– Хватит, старик. Простили твой редкий случай.

Там, в истребительном полку, Горелов не смог бы, пожалуй, назвать фамилию летчика, который с таким обостренным вниманием следил бы ежедневно за прибором, регистрирующим давление крови, за своим пульсом, дыханием, составом крови и весом. Здесь, в отряде, фигура врача сопровождала космонавта, что называется, и в будни, и в праздники. Если у кого-то из космонавтов появлялись отклонения в здоровье от обязательных минимальных показателей, он немедленно попадал во власть врачей, медсестер и санитаров, подвергался процедурам, получал в избытке советы и лекарства.

Ежедневно в лабораториях городка изводились десятки метров бумаги для записей кардиограмм и регистрации биотоков, сотнями появлялись цифры и пометки, сообщающие о физическом состоянии космонавтов. А приходил новый день с новыми тренировками, и вся эта работа начиналась сызнова.

В отряде стала притчей история о том, как однажды журналист Рогов отобедал сразу у двух космонавтов и уехал в Москву полуголодным. Случилось это недавно. Леня провел целый день в городке и пропустил обеденные часы.

– Дорогой, – сказал узнавший об этом Андрей Субботин, – за чем дело стало? В пять мы кончаем, так ты сразу ко мне.

– Ты меня давно уже собираешься проведать, Рогов, – обратился к нему через несколько минут и Володя Костров, – приходи сегодня часикам к семи, раз задерживаешься в нашем городке. Пообедаем, поговорим.

Рогов, для которого каждая встреча с космонавтами давала так много, решил, что не следует отказываться ни от одного из этих предложений. Ровно в шесть он уже сидел за столиком у Субботина. Хлебосольная хозяйка, жена Андрея, выставила такое обилие закусок, что у Лени буквально глаза разбежались. Была тут и заветная коробочка крабов, и красная икра, и холодное, тонкими ломтями нарезанное мясо лося, маринованные огурчики и маслята. Жирная атлантическая сельдь подмигивала Рогову просоленным глазом. Андрей сказал «Ладно, ладно» укоризненно посмотревшей на него жене и достал небольшой, граммов на двести, графинчик водки, настоенной на красных стручках перца.

– Мне семьдесят пять, тебе сто двадцать пять, – распорядился он, – сам знаешь, как говорит наш генерал Мочалов: космонавты живут на земле. А раз на земле, значит, и водочки иногда немножечко можно.

Они выпили, и Андрей с жадностью набросился на закуски.

– Ты почему так мало ешь? – удивлялся он, глядя на гостя.

А Рогов в эту минуту хитровато рассчитывал: «Сто двадцать пять граммов водки я, разумеется, выпью, это не помешает. А вот на закуски нажимать не буду. Надо оставить место на второй обед. Володя Костров примет не хуже. Однако жаль такие грибы и крабы оставлять! Ишь, как заразительно хрустит на зубах у Андрея огурец…»

И не знал Рогов одной небольшой детали: Субботину постоянно недоставало полутора килограмм в весе, и в эти дни он усиленно питался.

– Ты куда же? – закричал он, когда Леня собрался уходить. – А какой бифштекс впереди ожидается! Пальчики оближешь.

Но Леня, ссылаясь на дальнюю дорогу, поспешил уйти. Спустившись на этаж ниже ровно в семь, он очутился у Кострова. Володя встретил его по-домашнему просто, в одной пижаме. Жена его, Вера Ивановна, была на собрании женсовета, и он укладывал детей спать.

– Ты извини, мы тут сами будем хозяйничать, – сообщил Костров.

Он долго гремел миски и кастрюлями на кухне, потом внес две тарелки жидкого рисового супа и сковородку с поджаренной баклажанной икрой.

– Вот. Ешь. Овощи – это очень полезно, в особенности для таких толстяков, как ты, – провозгласил он, – гораздо полезнее мяса. Да и мне надо два килограмма согнать, чтобы в весовую норму прийти. Так что у нас отношение к еде одинаковым должно быть. Правда?

– Правда, – упавшим голосом выдавил Леня и, с грустью вспоминая богатый стол у Андрея, подумал: «Ну, водочки-то он немного нальет, раз в гости в такой мороз пригласил. Не может быть, чтобы не налил».

И как раз в это мгновение Костров хлопнул себя ладонью по лбу.

– Вот голова садовая! Обед-то обедом. Но запить его надо! – весело воскликнул он. – Помнишь, как там у Маяковского: «Ну, а класс-то жажду заливает квасом? Класс – он тоже выпить не дурак!» Так, кажется?

– В общих чертах да, – обрадованно подтвердил Рогов.

Сопровождаемый его взглядом, Костров метнулся из комнаты, а Леня облегченно вздохнул: «Вот оно. Наконец-то опамятовался». Но Костров остановился в дверях и, не оборачиваясь, спросил:

– Позабыл выяснить, ты чем запивать будешь: молоком или нарзаном? Я спиртного не употребляю, да и тебе не советую. От него полнеешь.

– А кефира у тебя нет? – мрачно спросил журналист.

Позже он сам со смехом рассказывал всем эту историю.

Генерал Мочалов, не уставая, повторял:

– Вы запомните, вы теперь другие. Авиация была для вас только первой ступенью. Вторая ступень – космонавтика, и ой каких сил потребует от каждого, прежде чем кто-то будет допущен к старту!

Алеша Горелов прекрасно уяснил смысл этих слов. Его друзья по отряду ушли далеко вперед, и часто во время их бесед он никак не мог себя проявить, а только слушал и слушал, потому что многое из того, о чем они говорили, было для него еще недосягаемым. Разве мог он поддерживать беседу с Володей Костровым, когда речь шла об анализе бесконечно малых величин, теории вероятности или интегральном исчислении? Мог ли тягаться с Андреем Субботиным, если речь заходила о вселенной, характеристике небесных тел и галактик? Игорь Дремов был не только отличным биллиардистом и незаменимым нападающим в гарнизонной хоккейной команде. Он выступал с блестящими философскими докладами, мог часами говорить о древнегреческих мыслителях, о римском праве, материалистах восемнадцатого века, о ленинских философских работах. Сергей Ножиков был не только их партийным вожаком, но и отличным инженером. Вместе с Володей Костровым он часто выезжал на завод, где создавались новые космические корабли, вместе с конструкторами участвовал в сложных усовершенствованиях.

Алеша гордился, что попал в семью этих умных, дружных людей, по настоящему чувствовал, как много ему еще недостает. И он был рад видеть, с какой трогательной заботливостью все ему помогают учиться и никто при этом не подчеркивает свое превосходство. Его приняли здесь как равного…

Он всегда спал крепко, как и всякий человек, сменивший много разных жилищ в своей жизни и привыкший быстро засыпать на любой постели. Снился Алексею то родной Верхневолжск и старая добрая мать, то ровное знойное поле соболевского аэродрома и бронзовое от загара лицо комдива Ефимкова, то сосредоточенный Володя Костров, с которым он никак не может решить математическую задачу. Сны были разными, сменялись быстро и неожиданно, вплоть до той минуты, когда жесткий звонок будильника обрывал их. Открыв глаза, Алексей мгновенно возвращался к действительности. В сурдокамере было тепло, на пультовой уже включили свет, и он видел четкие часовые стрелки, показывающие семь утра. Алеша включил микрофон, чуть хрипловатым со сна голосом передал: