Над Москвою небо чистое - Семенихин Геннадий Александрович. Страница 10

После семилетки он пошел в строительный техникум и был уже на втором курсе, когда в стране прозвучал короткий клич: «Комсомольцы, на самолет!»

Представители горкома комсомола беседовали почти со всеми его однокурсниками. Дошла очередь и до Стрельцова. Кто-то незлобно пошутил:

– Нашего Алеху, наверно, сразу пошлют по маршруту Москва – Северный полюс. В самый что ни на есть беспосадочный.

Алексей рассмеялся вместе со всеми. Его не тянуло в авиацию. К тому же вряд ли кто мог предположить, что из застенчивого, аккуратного Алексея выйдет летчик. На курсе были свои задиры и свои смельчаки, в число которых Алеша вовсе не входил. Поэтому, когда представитель горкома в конце беседы сказал: «Приходите и вы на медкомиссию», Алеша пожал плечами. Он был уверен, что его «отсеют» после первого же врачебного осмотра. Но оказалось наоборот. Друг за другом отсеивались смельчаки и спортсмены. У одного не все безупречно со зрением, второго подвели ушные раковины, третий не выдержал вращающегося кресла и, встав с него, как пьяный, повалился на ковер. А Стрельцова просвечивали, щупали, мяли, вертели на кресле, и отовсюду он выходил все такой же: спокойный, застенчивый, улыбающийся.

Из четырнадцати студентов-комсомольцев только трое были рекомендованы медицинской комиссией в летные школы, и в их числе Алексей. Оставалось пройти мандатную комиссию. И вот на ней-то и случился казус, едва не погубивший Алешу.

Возглавлял комиссию член бюро горкома – бритоголовый, чуть обрюзгший мужчина лет сорока пяти в полувоенном костюме. Был он предельно строг, каждому из отбираемых задавал бесконечные вопросы о близких и дальних родственниках, наложенных взысканиях, участии в комсомольской работе. Если отвечающий говорил: «не был», «не состоял», «не подвергался», он искоса поглядывал на него цепкими зеленоватыми глазами. Можно было подумать, председателю не по душе, что в анкете у отбираемого все в порядке: ни бабушка, ни дедушка не были за границей и не воевали против Советской власти, ни папа, ни мама не лишались избирательных прав, а сам не состоял ни в каких других организациях, кроме комсомола.

Алеша Стрельцов спокойно отвечал на вопросы. И все бы, наверное, обошлось как нельзя лучше, если бы в эту минуту не всплыл у него в памяти рассказ мамы про ее старшего брата, которого он никогда и в глаза не видел. Этот дядя отбился от семьи земского врача и назло отцу, ненавидевшему поповщину, стал псаломщиком. Однако часто во время светлых престольных праздников запой мешал ему как следует справлять свои обязанности.

Алеша так и буркнул:

– Лишенцев у нас в роду не было. Вот только если дядя.

– А кто такой был дядя? – насторожился председатель.

– Он псаломщиком был до самой смерти. Я его, правда, ни разу в жизни не видел, но знаю точно, что до попа он не смог дослужиться.

– Гм… надо разобраться с этим, товарищ Стрельцов. Значит, служитель церкви? – Председатель посту чал карандашом по стеклу письменного стола и заглянул в анкету, чтобы убедиться, что он не перепутал Алешину фамилию. – Плохо, товарищ Стрельцов. Служитель церкви – это тот же классово чуждый элемент. Прискорбно, но мы не можем рекомендовать вас в авиацию.

И после этих веских слов пришлось бы Алеше снова возвратиться в строительный техникум, если бы не случай. На том заседании в качестве члена мандатной комиссии присутствовал совсем молодой с виду военный летчик. На его голубых петлицах, расшитых золотым кантом, виднелись вишневые ромбики. Над загорелым лбом в беспорядке разметались короткие курчавые волосы, а в дерзких калмыковатых глазах бились буйные искры. На гимнастерке блестели три ордена Красного Знамени. Это был комбриг Комаров, начальник местной школы военных летчиков. Он только что возвратился из Испании, где дрался против фашистов в составе знаменитой Интернациональной бригады. Когда Стрельцов рассказал о своем дяде, «не доросшем до попа», тонкие губы Комарова сложились в усмешку, взгляд остановился на Алеше.

– Постой, постой, товарищ Родионов, – прервал он председателя мандатной комиссии, – так что же, собственно говоря, ты предлагаешь?

– Отказать Стрельцову в рекомендации.

– И только на том основании, что запойный псаломщик, которого Стрельцов никогда не видел, был его дядей? Да разве это довод?

– Конечно, довод, – последовал невозмутимый ответ. – Самый неоспоримый довод!

– Ну, Родионов, не ожидал я от тебя такого, – вскипел комбриг, – этак мы всех ребят под подозрение можем взять. А ты знаешь, что сын за отца не отвечает?

– Я и другое знаю, – усмехнулся Родионов, – кто старое помянет, тому глаз вон, а кто забудет, тому два из орбит. Так что и о бдительности нельзя забывать.

Комбриг вскочил, в его глазах сверкнуло бешенство.

– Значит, на весьма шатком основании ты закрываешь дорогу в нашу авиацию честному пареньку? Я голосую против твоего предложения.

– Прекрасно! Ставлю вопрос на голосование! – вспылил и председатель. – Кто за то, чтобы отказать Стрельцову в рекомендации?

Алеша боязливо поднял голову. Только одна рука возвышалась над столом. Но когда Родионов спросил, кто против, члены мандатной комиссии все до единого проголосовали вместе с комбригом Комаровым.

Растерянный, вышел Алеша из зала заседаний, не зная, радоваться или печалиться такому решению своей судьбы. Медленно, очень медленно спускался по лестнице вниз, долго смотрел за перила. Когда он вышел из райкома, солнечный день брызнул ему в глаза. Алеша услышал позади себя торопливые шаги и почувствовал, как чья-то рука придавила ему плечо.

– Ну что, Стрельцов, рад? Держи голову выше! Авиацию любишь?

Алеша обернулся и увидел бронзовое от загара, смеющееся лицо Комарова.

– Еще не знаю, – протянул он смущенно.

– Вот как! Ничего, полюбишь! – уверенно возразил комбриг. – Знаешь, дружище, ребят ваших разошлют по разным городам, а тебя и еще двоих хлопцев я к себе заберу. Так что музыку мотора будешь над родной крышей слушать.

Получив справку об окончании второго курса строительного техникума, Алеша был зачислен в местное авиационное училище. Нельзя сказать, чтобы легко и быстро давалось ему летное дело. На первых порах были у него и неудачные взлеты, и плохие посадки. Не считался он ни отличником, ни отстающим. Ровный, всегда аккуратный, немного равнодушный к профессии, не избранной им, а, вернее, навязанной ему самой жизнью, он ничем не выделялся среди курсантов. Но случай, какие часто бывают в тревожной, полной неожиданностей жизни военных летчиков, вскоре все перевернул, заставил его по-иному взглянуть и на себя и на авиацию.