Послесловие к подвигу - Семенихин Геннадий Александрович. Страница 12

Птицын, добросовестно проспавший весь визит летчиков, открыл глаза в самом добрейшем настроении.

– Федор Васильевич, а вы не можете объяснить, отчего так себя хорошо чувствуешь после кошмарного сна?

– Затрудняюсь, я очень плохой психолог, – вздохнул Нырко. Интендант недоверчиво покачал головой.

– Притворяетесь. Летчик всегда хороший психолог.

– Может быть, – польщенно улыбнулся майор. – Однако я в себе такого таланта не замечал. Какие же кошмары вас одолевали, дорогой сосед?

– Поганый сон, – вымолвил с облегченным вздохом Птицын. – Приснилось мне, будто готовится большое наступление и надо в срочном порядке доставить боеприпасы самой ударной дивизии. И я назначен начальником огромной автоколонны. Но я перепутал дороги и привел ее совсем не туда, куда надо. И вот меня судит военный трибунал. А в зале одни только мои недруги. Хоть бы одно доброе ободряющее лицо. Со всех сторон выкрики: «Интендата Птицына к расстрелу!», «Птицына к смертной казни!», «Птицына повесить!» Встает прокурор и медленно читает: «За тяжкое военное преступление военный трибунал приговаривает интенданта второго ранга Птицына к высшей мере наказания! Приговор окончательный и обжалованию не подлежит!» И будто ведут меня на расстрел четыре красноармейца, вскидывают винтовки, и тут я просыпаюсь и вижу ваше доброе лицо, дорогой Федор Васильевич. Гора с плеч сваливается, и такое ощущение счастья приходит, что и словами не выскажешь.

– Да, сон действительно кошмарный, – посочувствовал Нырко. – От такого сна и до разрыва сердца недолго.

– Еще бы! – согласился интендант.

Нырко внимательно вгляделся в его розовое, посвежевшее после сна лицо и вдруг подумал: «А что, если бы этот интендант лицом к лицу встретился с гитлеровцами? Хватило бы у него мужества принять бой или же он бросил бы винтовку и поднял вверх руки?»

Федор вздохнул, понимая, что на этот вопрос не в состоянии ответить.