Коровка, коровка, дай молочка - Семенов Анатолий Семенович. Страница 33

— Совсем немного отстала.

— Интересно, сколько надоила?

— Сто семьдесят литров, — сказала учётчица.

— Ого!

— Удалая!

— Ну, Максимовна, радуйся. Можешь считать, что в доме одним работником прибавилось.

— Ещё маленько подрастёт, будет дело под Полтавой.

Зардевшаяся от похвал юная доярка, закончив дело, подала учётчице подойник, в котором было ещё литра три пенистого молока.

С той поры в исключительных случаях, когда на ферме не хватало рабочих рук, сам бригадир посылал за Нинкой, и она трудилась обычно после обеда, так как с утра была на занятиях. Педагогам такая самодеятельность пришлась не но душе, и они официально обратились к председателю колхоза с требованием прекратить экстренные вызовы на ферму ученицы, которая и так не блещет по успеваемости. Олейников отдал бригадиру животноводов строжайший приказ: сам дои, но обходись без младшей Верхозиной. И её больше не звали, и если приходила, то помогала только матери.

Глава пятая

Во время работы на ферме у Галины Максимовны выявилась несколько странная для доярки черта характера — она скрупулёзно выполняла любую начатую операцию до конца. Если брала в руки скребок и скребла шерсть у коровы, то вычищала её до последнего пятнышка; если убирала в стойлах, то до блеска. Она любила порядок, привыкла к порядку, но эта скрупулёзность в наведении порядка на ферме оборачивалась для неё боком. Она отставала от доярок во всех операциях и дойку обычно заканчивала последней. За день иной раз так изматывалась, что когда возвращалась домой, то еле тащила ноги, и дома, плюхнувшись на диван, уже не могла пошевелить ни рукой, ни ногой. Нинка помогала стаскивать сапоги.

И вот однажды произошло чудо. Придя на работу как обычно в пять часов утра, Галина Максимовна к своему удивлению увидела, что в её группе делать уже нечего. Кто-то поработал. Кормушки были битком набиты люцерной, а огромная железная бочка ёмкостью в пятьдесят вёдер — чан для приготовления пойла и для вымытых корнеплодов, наполнен брюквой. Кожица брюквы сверкала белизной. Сорт «Куузику» вообще крупноплодный, а тут все брюквины не меньше бараньей и свиной головы. Вымыты так тщательно, что даже Галина Максимовна, большая любительница порядка, удивилась такой обработке. Посмотрела соседние группы. В чанах пусто и кормушки пустые. Коровы из соседних групп, повернув рогатые головы как по команде, наблюдали, как коровы из её группы аппетитно завтракали, хрумкая душистую люцерну. Галина Максимовна разыскала Анфису, которая дежурила ночью и теперь возилась в кормо-кухне, регулируя подачу воды в запарник. Анфиса, увидев ковылявшую к ней Верхозину, покрылась румянцем. Галина Максимовна почувствовала, что за всем этим что-то кроется.

— Кто был в моей группе? — спросила она.

— А что случилось? — спросила Анфиса как будто равнодушно.

— Как что. Всё сделано. Брюква вымыта, в кормушках сено. Кто это сделал?

— А я откуда знаю. — Анфиса пожала плечами и опять зарумянилась.

— А из скотников кто дежурил ночью?

— Николай.

— Он?

— Что он?

— Ну, он принёс сено?

— Ага, дожидайся. Будет тебе Николай таскать сено. Вон он, на голом полу дрыхнет. Себе соломы-то не подстелил.

— Пьяный, что ли?

— Конечно.

— Вы двое дежурили. Он и ты. Так ведь?

— Так, — Анфиса, слегка краснея и загадочно улыбаясь, подкрутила один вентиль.

— Кто же мог сделать?

— Не знаю. — Подкрутила другой вентиль.

— Николай пьяный. Значит ты накидала в мой чан брюквы. По ошибке, что ли?

— Один по ошибке в чужой карман залез. — Анфиса уставилась на манометр. — И срок схлопотал. Я ошибаться не люблю. От этого одни неприятности.

— Зубы-то не заговаривай. Скажи честно — ты?

— Ага, сейчас разбежалась. У меня у самой чан пустой, а я буду твой наполнять. — Говорит вроде убедительно и серьёзно, а сама краснеет как помидор на подоконнике.

Галина Максимовна призадумалась. Действительно несуразица получается. Во-первых, Анфиса обычно норовит брюкву не мыть и сует её в кормушки с землёй до тех пор, пока Бархатов на неё не прикрикнет, и, во-вторых, она вообще шалопутная, все торопится, все скорей, скорей, абы как, лишь бы сделано. А тут явно чувствовалась добросовестная рука. Мистика какая-то получается. Галину Максимовну все это изрядно озадачило.

— Так кто же всё-таки? — спросила она. — Дух святой, что ли?

— Ага, дед Мороз, — ответил Анфиса и теперь уже густо покраснела.

— Понятно, — сказала Галина Максимовна. — Значит, ты знаешь кто и не хочешь сказать.

— Ничего я не знаю. Отстань от меня. — Анфиса совершенно смутилась и, выйдя из кормокухни, побежала по коридору.

Галина Максимовна совсем растерялась. Долго стояла в кормокухне, пытаясь привести свои мысли в порядок, сообразить что тут к чему, но ничего путного не шло в голову. Она разыскала ночного скотника Тарбеева, спавшего в самом углу фермы на голом полу, но не могла его раскачать. Был мертвецки пьян.

Галина Максимовна вернулась в свою группу, чтобы проверить, не почудилось ли ей. Но нет. Её коровы жуют люцерну, а все остальные коровы смотрят и развесили слюни. Вспомнила сибирскую поговорку «бурят глазам не верит» — и решила все пощупать руками. Пощупала сено. Погладила морду коровы. Ещё раз заглянула в чан. Всё сделано как надо. Даже лучше чем делала она сама, так как она не смогла бы до начала дойки вымыть так тщательно брюкву и натаскать столько сена. Полтора часа до утренней дойки делать нечего. Галина Максимовна потопталась, походила вокруг, хотела ещё раз поговорить с Анфисой, но та куда-то. исчезла. Похоже, что совсем убежала с фермы трезвонить по всей деревне, что в группе Верхозиной в ночное время произошло такое вот чудо. Именно чудо. По другому и не назовёшь.

— Чертовщина какая-то, — сказала про себя Галина Максимовна. — Ничего не пойму. Ну ладно, Анфиса Алексеевна, я тебе это припомню.

Обиженная на Анфису, удивлённая, озадаченная и расстроенная Галина Максимовна пошла к выходу.

В красный уголок вошли Дарья Латышева и Маргарита Куликова. Следом за ними вбежала Анфиса.

— Слышали новость? — спросила она с порога, радостно сверкнув глазами.

— Что случилось? — Дарья недоуменно переглянулась с Маргаритой.

— Ой! — Анфиса взмахнула руками, выглянула за дверь на всякий случай и, закрыв её плотно, подбежала к подругам сообщить новость.

Галина Максимовна пришла в амбулаторию. Не успев переступить порог процедурной, спросила:

— Люся, ты одна?

— А что? — Медсестра разинула рот.

— Посекретничать надо.

— Одна. — Людмила Васильевна подвинула табуретку. — Проходи. Раздевайся.

— Раздеваться не буду. Я на минутку. — Галина Максимовна села на табуретку. — Ты веришь в чудеса?

— Смотря какие чудеса.

— Сегодня ночью кто-то работал на ферме… В моей группе. Натаскал сена полные кормушки. Набил битком. Намыл брюквы и натаскал полный чан. Самой крупной. Отборной.

— Батюшки! — Людмила Васильевна выпучила глаза. — Кто же это?

— Не знаю. Вот пришла поделиться, посоветоваться…

— Батюшки мои свет! — Людмила Васильевна прижала руки к груди. — А ты крестилась? Может показалось тебе?..

— Креститься не крестилась… Но ничего мне не показалось. Руками все пощупала и потрогала…

Людмила Васильевна сама стала креститься. Дважды осенила себя крестом.

— Может мужик какой начал ухаживать, — неуверенно произнесла Галина Максимовна.

— А подозрение есть на кого?

— Поначалу на Афанасия думала. Сходила к соседке. Марфа Николаевна говорит: ночью никуда не выходил.

— А может Завадский?

— Нет. Это исключено. Скорее твой Алексей, чем Завадский.

— На моего не греши. Всю ночь был под боком.

— Да я в шутку. К слову.

— Так ведь Завадский ж приходил к тебе один раз… С цветочками…