Коровка, коровка, дай молочка - Семенов Анатолий Семенович. Страница 41

— Вот, — сказал Бархатов. — И я, старый дурак, каждый день ходил к вам и докладывал: не выйдет из неё путевой доярки, не выйдет. Устаёт шибко. Разменивается по мелочам. Без конца скоблит коров этим самым… скребком железным. Чего она, думаю, их скоблит каждый день. Устроила тут парикмахерскую, понимаешь. Чистит стойла. Совсем не её работа, а скотников. Собирает каждую соломинку с полу. Горсть насобирает — в кормушку. Насобирает горсть и — в кормушку. Дойку заканчивает самой последней. Вечно шофёр молоковоза матерится — задержки из-за неё. Ну, думаю, куда это дело годится? Вот мы все трое тут — председатель, зоотехник и я. Все трое со дня на день ждали, когда она запросится на другую работу. Я уже место ей приготовил — телятницей в цех отёла. Хотел сделать её врачом нашего родильного дома… — После этих слов, как пишут в официальных отчётах, наступило «оживление в зале». — А что получилось? Сейчас весна. У многих доярок надои поползли вниз. Даже у самых опытных. А у Максимовны как было всю зиму десять литров, так до сих пор и даёт по десять литров на каждую фуражную корову. Раз такое дело, скажу ещё кое-что. Знаю, Кузьма Терентьевич за это будет ругать меня. Не положено разглашать раньше времени секреты. А я все равно скажу. Будь что будет. Тебя, Максимовна, за старательность, за трудолюбие, представили к медали «За трудовую доблесть». — Гости словно взорвались, наградив оратора и хозяйку бурными аплодисментами. Когда шум утих, Бархатов продолжал: — Вот так. Вот за это я хочу выпить. — Бархатов одним духом выпил вино и взмахнув рукой, под аплодисменты сел на своё место.

— За то, что разболтал секрет, мы тебя вздрючим, — с улыбкой сказал Олейников. — Но за первые успехи Галины Максимовны в таком трудном деле как животноводство, выпить надо.

Послышались одобрительные возгласы и звон бокалов. Многие, сидящие по-соседству с Галиной Максимовной, чокались с ней, и она в смущении благодарила всех.

Анфиса завела свою любимую: «Сорвала я цветок полевой, приколола на кофточку белую…» И все хором подхватили:

— Ожида-аю свиданья с тобо-о-ой…

Пели так дружно и так громко, что баяна почти не слышно было, и Жора наклонился в три погибели, прижимая ухо к клавишам, чтобы не сбиться и не сфальшивить мелодию.

Кто-то из мужчин сказал:

— Хорошо поем, но в горле пересохло. Смочить надо.

Налили по новой.

Анфиса решила засвидетельствовать своё почтение уважаемому гостю.

— Виталий Константинович, у вас есть любимая песня? — спросила она.

— Конечно есть, — ответил Завадский.

— Как она называется?

Виталий Константинович, нагнулся к баянисту и что-то шепнул ему. Тот сходу дал проигрыш популярнейшей мелодии Дунаевского. Первую строчку «Как много девушек хороших» пропел кто-то из мужчин, следующую «Как много ласковых имён» подхватили уже несколько голосов, а дальше:

Но лишь одно из них тревожит, Унося покой и сон, — грянули все. В следующем куплете подъем нарастал с каждой строчкой:

Любовь нечаянно нагрянет, Когда её совсем не ждёшь. И каждый вечер сразу станет Удивительно хорош…

Афанасий у себя дома устроил свой пир. На столе — начатая бутылка водки и стакан. Вошла Марфа Николаевна. Заголосила:

— Ой, за что же мне несчастье-то такое?! В чём же я виновата перед тобой, Господи?! За что же ты меня так наказываешь? — Старуха стала на колени перед образами: — Вразуми, Господи, блудного сына мово! Не дай ему сбиться с пути! Блаженный он у меня-я! С детства такой непутевы-й!.. О-о-ой!

— Ладно! — крикнул Афанасий. — Завыла как волчиха.

Марфа Николаевна при последнем слове вздрогнула, осеклась и горько-горько покачала головой.

— Я не волчица, — сказала она, поднимаясь. — А вот ты — волк. Как у тебя язык повернулся сказать такое матери… Волк ты! Волком жил и волком сдохнешь. Ни семьи, ни детей, ни царя в голове. Вот потому тебе такая волчья судьба. Уходи из мово дома! Чтоб глаза мои тебя не видели!

— Не ори! Уйду хоть сейчас.

— Вот сейчас прямо и уходи! На все четыре стороны! Чтоб духу твово тут не было!

Афанасий собрал кое-какие пожитки и в полночь ушёл из дома.

Он шёл по просёлочной дороге с вещевым мешком за плечами. На небе ярко светила луна.

Из лесу вышел сохатый с огромными ветвистыми рогами. Увидел путника и остановился.

Афанасий не видел зверя и подошёл к будочке на шоссе, где автобусная остановка. Снял с плеча вещевой мешок, вынул из него зачехлённое ружье. Мешок поставил на землю и сел на него, прислонившись спиной к будке. Зачехлённое ружье положил себе на колени. Задумался.

Гости один за другим сытые и довольные стали расходиться. Последним уходил Шитиков. Жена его уже оделась и ждала, когда Гордей Игнатьевич решит с Завадским вопрос о лекции на международную тему для доярок.

— Лекцию я прочитаю, — сказал Виталий Константинович.

— Где лучше? На ферме или в конторе? — спросил Шитиков.

— Мне всё равно, — ответил Завадский. Шитиков кивнул.

— Пойдём, отец, — теребила его жена. — Хватит мучить человека. Скоро утро уже.

Еле подняла и одела разговорившегося мужа. Наконец, они простились с хозяйкой и с Завадским.

Галина Максимовна и Виталий Константинович остались одни.

— Надо навести маломальский порядок, — сказал Завадский. Снял с себя пиджак и повесил на спинку стула. Развязал галстук, бросил туда же его, сверху пиджака. Расстегнул пуговицу белоснежной сорочки, чтобы освободить шею, и стал засучивать рукава. Галина Максимовна надела фартук поверх голубого шёлкового платья и подала ему второй фартук. Волнуясь слегка от домашней уютной обстановки в поздний час и от близости друг к другу, они приступили к уборке посуды.

Афанасий вынул из чехла ружье. Соединил стволы с цевьём и прикладом. Стал рыться в вещевом мешке. Достал патрон. Зарядил ружье и опять крепко задумался.

Человек, задумавший самоубийство и сразу не решившийся, никогда этого не сделает. Афанасий выстрелил в воздух.

Сохатый, услышав выстрел, поднял могучую голову и повёл глазами в ту сторону, откуда донеслось раскатистое эхо. Постоял и пошёл в лес, гордо подняв к небу ветвистые рога.

Афанасий выглянул наружу. В какой-то миг вдруг увидел будто новый для себя мир. Крупный лось бредёт среди поля и ночной тишины, полная луна ярко светит на небе, сказочный тёмный лес притаился вдали — это была величественная картина жизни. Зачем же покидать столь прекрасный мир раньше времени?

ЭПИЛОГ

Прошло время. Люба Верхозина, красавица-студентка торопилась и с трудом лавировала в свободном пространстве на тротуаре, обгоняя всех, кто шёл впереди и (стремительно вошла в магазин «Союзпечать», расположенный в центре города. Она спросила у продавщицы газету «Известия». Продавщица ответила, что только что, буквально сию минуту продали.

Люба ринулась было на улицу искать другой магазин или киоск в надежде, что где-нибудь всё равно остался хоть один экземпляр, но у входа обратила внимание на мужчину, который стоял в сторонке лицом к окну и развернул как раз «Известия», очевидно одну из газет, проданных в последнюю минуту, и просматривал бегло заголовки. Люба остановилась. Мужчина был пожилой, представительный и суховатый на вид, и она не сразу осмелилась обратиться к нему с просьбой. Внимательно огляделась вокруг в надежде найти человека помоложе и попроще. Людей в магазине было немного — как обычно после обеда приходят к шапочному разбору лишь случайные покупатели. Они сидели за столиками и читали газеты и журналы. Но ни у кого в руках не было «Известий». И лишь у одного человека, который спрятав лицо, сидел в углу и читал спортивную газету могла быть она — перед ним на столике лежала целая кипа изданий. Люба помешкала немного и раздумала спрашивать у того, когда тут вот есть на глазах, и правильно сделала, что не пошла в угол, потому что там сидел Юрий Александрович Воронин, тот самый, инженер-строитель, который помог оформить пенсию Верхозиным, и он специально спрятал лицо, чтобы она его не узнала.