Преступление не будет раскрыто - Семенов Анатолий Семенович. Страница 23

— Мигулько! — крикнул он. — Поправь гимнастёрку! Васильев! Ноги волокешь как битюг, гляди, пыль поднял! Мазихин, не семени! Левой! Левой! Твёрже шаг!

Олег посмеивался, глядя, как идущий впереди его широкоплечий Мазихин путал шаг и не мог угадать в ногу. Мазихин приостановился, чтобы ударить вместе со всеми левой, но Олег шутя толкнул его в затылок, тот, осклабившись, обернулся, а командир взвода закричал:

— Осинцев! Я те дам!

Олег оглянулся. Подбородько грозил ему пальцем.

— Твёрже шаг! — командовал лейтенант. — Твёрже, ещё твёрже. — И когда убедился, что шаг был хороший, приказал: — Маломура, запевай!

Маломура сделал ещё два-три шага и начал своим мягким голосом:

Над полями перекатными
И лесами необъятными,
Под разрывами гранатными
Песня ласточкой летит.

Взвод подхватывал:

Эх, Россия, любимая моя,
Земля родная, берёзки-тополя,
Как дорога ты для солдата,
Родная русская земля.

Солдаты пели складно, звонко, потрясая раскалённый от жары воздух. Подбородько тоже пел. Опять послышался голос запевалы:

Всё, что дедами построено
И отцовской кровью вспоено,
Мы, твои сыны и воины,
Поклянёмся отстоять.

За ним дружно подхватили все:

Эх, Россия…

Солдаты увлеклись песней и не сразу заметили стоявшую в стороне легковую машину и возле неё командира полка Горбатовского с многочисленными наградами на груди и генерала из штаба округа. Полк уже бывал в Афганистане. Многие, в том числе Горбатовский, вернулись оттуда с боевыми орденами, а двое — командир взвода молодой лейтенант и командир отделения сержант последнего года службы — получили звание Героя Советского Союза. Лейтенант уехал в Москву в военную академию, а сержант после демобилизации вернулся домой. Портреты героев с золотыми звёздами на груди висели в классной комнате для политзанятий, и Олег часто на них посматривал и думал, что было бы неплохо вернуться к Марине с такой вот наградой.

Подбородько увидел командира полка и генерала и прервал песню.

— Равнение налево! — крикнул он.

Все умолкли, опустили руки по швам и повернули головы налево. Завидев начальство, солдаты расправили плечи, выгнули груди колесом и так стали печатать шаг, содрогаясь телами, что генерал и полковник, вскинув руки к козырькам фуражек, долго отдавали честь.

— Чей взвод? — спросил генерал, обращаясь к полковнику Горбатовскому.

— Лейтенанта Подбородько.

— Хорошо поют. И идут хорошо. Орлы! Полковник промолчал, придерживая руку у козырька.

— Орлы, — проговорил опять генерал. — Смотри как идут! А! С такими орлами, брат, никакой враг не страшен, а!

Полковник молчал.

— Благодарю за службу! — крикнул генерал солдатам.

— Служим Советскому Союзу! — гаркнули оглушительно солдаты в ответ.

— Песню, орлы! Песню! — кричал генерал. Маломура вновь затянул: «Над полями перекатными…»

Когда подошли к столовой, Подбородько дал команду «Вольно!» и все бросились в зал, где уже миски были расставлены на столах. Олег задержался, чтобы стряхнуть с гимнастёрки пыль. Он шёл последним мимо Подбородько и видел, как тот был вне себя от радости. Подбородько взглянул на Осинцева и виновато и вместе с тем сердито, с чувством, идущим от самого сердца, произнёс: «Люблю вас, черти!»

Наскоро пообедав, Осинцев поспешил к командиру взвода. Командир в хорошем настроении. Удобный момент обратиться с просьбой.

— Товарищ лейтенант, разрешите обратиться!

— Что у тебя?

— Нужна увольнительная в город.

— Зачем?

— На почту. Позвонить.

— Не пишет? Олег покраснел.

— Так точно. Нет ответа.

— Удивляюсь. Как можно такому солдату не ответить. — Подбородько улыбнулся, помолчал, подумал и прибавил добродушно: — Ладно, я дам увольнительную. Иди, звони своей невесте или подруге, кто она там у тебя.

— Спасибо, товарищ лейтенант.

Олег не знал номера телефона студенческого общежития в Иркутске и просидел на почте битых три часа, пока дали Иркутск, пока навели справки и дозвонились до девушек, которые жили с Мариной в одной комнате. Разговор получился сумбурный, туманный. Какая-то девушка на другом конце провода кричала, что Марины в Иркутске нет, что она в Москве и неизвестно когда вернётся.

«Непонятно, — думал Олег, обуреваемый нехорошими предчувствиями. — В университете идут занятия, а она в Москве. Что ей там делать?»

II

В столице она оказалась случайно. Вытянула жребий кому ехать, чтобы помочь научному руководителю обработать найденный чрезвычайно важный исторический материал — древние писаницы. А задержалась из-за одного студента-практиканта. Вернее сказать, влипла в историю вместе с ним и в результате задержалась.

История эта началась ещё в археологической экспедиции. Студенты-москвичи, три человека, которых Марина в беседе в Олегом назвала свиньями, потому что из-за них попала в шторм и чуть не утонула, наконец, прибыли на практику. Все трое были парни, и всем троим Марина пришлась по вкусу. Один из них, Герман Соловьёв, невзрачный, горбоносый, лишь вздохнул и сразу отошёл в сторону. Другой, Владимир Беляев, невысокий, коренастый, сказал, что эта девушка ему не по зубам и тоже отошёл в сторону. А третий, Тарас Горшенин, стройный брюнет с наглыми выпуклыми, как у хамелеона, глазами, заявил своим друзьям, что он будет не он, если к концу практики не доберётся до её роскошного зада. И начал стремиться к своей цели с удивительным упорством одержимого. Он пустил в ход весь свой богатый опыт столичного ловеласа. Целыми днями не отходил от Марины, ухаживал, сыпал комплименты, рассказывал смешные анекдоты, навязывался в учителя английскому языку (он свободно говорил по-английски), хвастался знакомством с художником Шиловым и прочими московскими знаменитостями, — словом наступал без передышек по всему фронту. Марина слегка заинтересовалась лишь тем, что он знаком с художником Шиловым, а всё остальное ей казалось забавным, и она ждала, когда же он, наконец, выдохнется.

Владимир Беляев узнал от кого-то про Олега и сказал Горшенину. Горшенин удивился:

— Не может быть, чтобы деревенский пентюх охмурил такую красотку, — сказал он. — Как ты думаешь, у них что-нибудь было?

— Вот чего не знаю, Тарасик, того не знаю.

— Если было, то на эти дела её рано или поздно потянет, — рассуждал Тарас — Да и в любом случае я отступать не собираюсь.

— Давай, давай, — подбадривал Володя. — Желаю успеха.

И вот настало время сворачивать полевые работы. Научному руководителю Вячеславу Борисовичу ещё на месяц нужны были два помощника — обрабатывать археологические находки, приводить в порядок документацию и составлять отчёт. Всё это надо было делать в Москве, и Вячеслав Борисович попросил помочь, естественно, московских студентов. Но они знали, что им поручат самую черновую, самую кропотливую и утомительную работу, и все трое отказались под разными предлогами, предпочитая лучше ездить весь сентябрь на колхозную картошку, чем корпеть над писаницами, горшками и черепками, над которыми Вячеслав Борисович к тому же трясся как папаша Гранде над золотыми монетами, называя эти горшки и писаницы самыми выдающимися находками за последние годы. Вячеслав Борисович стал уговаривать москвичей, обещал даже зарплату, но они были из обеспеченных семей и не клюнули на приманку. Вячеслав Борисович рассердился и выгнал их из палатки. Однако ему всё-таки хотелось привлечь к делу людей, побывавших на месте раскопок, и ничего не оставалось, как выйти к костру, вокруг которого сидели остальные студенты-практиканты.