Дипломатический агент - Семенов Юлиан Семенович. Страница 40

Вот именно за это качество Дост Мухаммед полюбил Виткевича и относился к нему не просто с благожелательством, но и по-настоящему дружески.

9

По долгу своей дипломатической службы Иван был обязан еженедельно посылать в Санкт-Петербург отчет обо всем происходившем в Афганистане. Это была, пожалуй, самая трудная для него задача.

Петербург требовал обобщенных стратегических данных. Виткевич же отсылал скупые сообщения, окрашенные его отношением к афганцам. Это сильно вредило Виткевичу.

Чиновники азиатского департамента пожимали плечами; «Чего можно ждать от неверного ляха, попавшего к диким афганцам?» Поэтому друзья из Петербурга советовали Ивану:

«Да объясните же им, Виткевич, что нам дружба с афганцами нужна, а не холодное и равнодушное запоминание виденного и слышанного. Должно узнать душу народа, нравы его, обычаи — словом, то, что вы пытаетесь делать, — для того, чтобы истинную дружбу завязать».

Но Виткевич считал, что объяснять очевидное — оскорбительно не столько для него, сколько для того народа, который стал ему по-братски близок.

«Мерзавцы, — думал Иван, — равнодушные сердцем твари! Им ли делами восточными заниматься, где все — горение и страстность, где все — братская дружба или открытая вражда…»

Глава четвертая

1

С адъютантом эмира Бернс встретился под вечер на пустынной в этот час мазари-шерифской дороге. Поздоровавшись, Бернс спросил:

— Что нового?

Не отвечая, Искандер-хан отъехал в сторону, к ручью, поросшему частым кустарником. Он не спешил с ответом. Осмотревшись по сторонам, Искандер-хан хотел было просмотреть и кусты, но Бернс остановил его шуткой:

— Такой мужественный воин и такая женская осторожность…

— Осторожность всегда нужна, — ответил адъютант, — а особенно тогда, когда дела плохи.

— Что так?

— Эмир проводит с русским много часов работы и досуга. Они говорят на пушту, и мне невозможно понять их, хотя я и пытаюсь подслушивать. Ведь я перс.

— Пора бы выучить язык афганцев, — поморщился Бернс.

— Меня устраивает мой язык, — огрызнулся Искандер-хан. — Но я не об этом хотел говорить с моим другом. Я хотел бы передать тебе мнение некоторых моих друзей. Вслушайся и пойми смысл того, что скажет сейчас мой язык… Наша страна похожа на женщину — так прекрасны ее земли и реки. Но у этой женщины есть муж. С ним она сильна, очень сильна. Имя мужа тебе известно: я служу ему. Так вот, если замужняя женщина подобна твердыне…

Бернс улыбнулся. Адъютант понял эту улыбку по-своему.

— Я говорю о женщинах Востока…

— Полно, друг мой, — засмеялся Бернс, — я ведь не о том. Моя улыбка — дань мудрости, скрытой в твоих словах.

Искандер-хан был польщен.

— Но если, — продолжал он, — женщина останется без мужа, то, я уверен, прекрасная вдовушка добровольно отдастся тому, кто захочет ее взять, А она очень лакома.

— Ну, а если этой вдовушкой хочет завладеть один, а другой ему мешает в этом? — поднял бровь Бернс.

— Другого убирают. Это пустяки.

— Меня сейчас интересует именно этот пустяк. Он может быть приведен в исполнение?

— Хоть завтра.

— Завтра?

— Хоть завтра, — повторил адъютант, широко глядя на Бернса желтыми навыкате глазами.

— Хорошо. А есть ли смельчак, который согласится убить моего соперника и взять у него все те бумаги, которые хранятся в двух сундуках?

— Такой смельчак есть, — опустив голову, сказал Искандер-хан.

— Тот, кто любит хорошеньких вдов, не забудет услуги смельчака, — пообещал Бернс.

— Смельчак не сомневается в этом.

Бернс и адъютант обменялись рукопожатием.

— Я надеюсь, — сказал Бернс, — что ты познакомишь меня с теми, кто думает так же, как и ты?

— Об этом смельчак переговорит сегодня же.

…Когда всадники выехали из своего укрытия и неторопливо поехали к городу, из кустарника выполз оборванный нищий. Посмотрев вслед все уменьшавшимся Бернсу и адъютанту, он злобно сплюнул и побежал по направлению к мазари-шерифским воротам. А оттуда до эмировой крепости Бала-Гиссар рукой подать.

2

Ночью Бернсу снилась Мэри, молоденькая жена полковника Грэя, их соседа по имению в Шотландии. Всегда строгая и холодная, сегодняшней ночью она пришла совсем нагая под его окна и прошептала:

— Александр, я вдова, Александр.

Бернс прокрался к занавеси и смотрел на нее в щелку, опьяняясь зовущей красотой женщины. Потом он открыл окно и хрипло сказал:

— Иди скорей, я жду.

Мэри вздрогнула и, прикрыв рукой грудь, пошла к нему.

Задохнувшись, Бернс проснулся. На улице шумел ливень.

3

Той же ночью Виткевича разбудил стук в дверь. Он открыл глаза: за окном занимался серый рассвет. По подоконнику ходили голуби и сонно ворковали.

— Кто там? — спросил Иван, поднимаясь с постели.

— Открой, именем эмира!

Иван набросил халат и отворил дверь. На пороге стояли два воина. Один из них протянул Ивану записку. Иван засветил свечу и прочел:

— Что я должен делать? — спросил Виткевич.

— Следовать за нами, — ответил старший мюрид эмира Джелали.

Когда Виткевич оделся и пошел следом за Давля-том к коням, Джелали подбежал к кровати и положил одеяло так, как будто человек спал, укрывшись с головой. После этого он распахнул окна и побежал следом за всеми.

4

— Куда же мы все-таки едем? — не выдержал Виткевич.

Они уже проскакали никак не меньше пятнадцати верст. Природа становилась все глуше, и даже начинавшийся рассвет не делал ее веселей: мрачные скалы налезали со всех сторон, словно стараясь раздавить путников.

Джелали повернул к Виткевичу разгоряченное лицо и засмеялся.

— Мы едем на охоту. Ловить архара.

Светало все более и более. В небе еще тлели звезды, а горы уже приняли дневные очертания и стали из черных серо-коричневыми. С Гиндукуша поползли огромные снеговые тучи. С каждой минутой вокруг рождались все новые и новые звуки. То, мягко шурша атласными крыльями, пролетала стайка голубых горных голубей, то жужжал шмель, торопившийся дожить последние дни своей недолгой жизни, то где-то наверху осыпались камни: звери возвращались с водопоя.

Виткевич пожалел, что не знал музыки; на глазах рождалась изумительная, тонко звенящая мелодия утра.

Облака из белых становились ярко-красными, потом снова белыми, все вокруг оживало, и, ослепляя брызгами своих лучей, из-за гор выползло багряное, улыбающееся солнце. Пришло утро.

— Ну вот и все, — сказал Джелали, — приехали.

По склонам гор, непонятно как прицепившись к выступам серых скал, стояли домики, сделанные из коричневой глины, с узкими бойницами окон. На плоских крышах лежали сушеные фрукты, и от этого в селении стоял чуть горький запах. По улице, которая начиналась высоко в горах и спускалась вниз по ущелью, весело звеня, несся голубой поток.

— Ты будешь жить у Фатех-джана два дня, — сказал Джелали, обернувшись к Виткевичу. — Это мой друг. Он делает рабабы для ашугов, которые слагают песни гордости и любви.

Фатех-джан поднялся навстречу пришедшим, обнялся с Джелали и Давлятом, внимательно посмотрел на Виткевича и жестом пригласил всех в дом.

— Он понимает наш язык, — кивнул Джелали на Ивана, — и любит слушать наши песни.

Фатех-джан улыбнулся:

— Друг моего друга, понимающий мой язык, вдвойне дорог сердцу.

— Мы уезжаем, Фатех-джан. Нам надо торопиться в Кабул, — сказал Джелали.

— Гостю будет хорошо у нас, — ответил Фатех-джан, — он уйдет в горы вместе с Вахедом и Абдулали ловить архара. Когда он вернется, пройдет день или два…

— Вот как раз через два дня он может вернуться в Кабул.