Горение. Книга 3 - Семенов Юлиан Семенович. Страница 68

– Но вы хоть понимаете, что это конец вашему курсу?!

– Не хуже, чем вы, понимаю, Александр Васильевич… Утром мне телефонировал Фридерикс и просил прибыть во дворец… Сказал по-английски, что государь нашел мне чудного помощника, Пал Григорьевича Курлова. Я просил передать его величеству, что эту кандидатуру отвожу совершенно категорически. За десять минут перед тем, как я связался с вами, позвонил Дедюлин и повторил высочайшее указание прибыть в Царское. Я хочу, чтобы вы поехали со мною. Я скажу государю все, что думаю о происходящем, дабы положить конец всей этой отвратительной двусмыслице…

… Встретив Столыпина с Герасимовым в Царском, Дедюлин попросил обождать: «Государь заканчивает срочную работу» (в городки играет, что ль, подумал Герасимов. Или Жюля Верна в очередной раз перечитывает? ).

– А вас, Александр Васильевич, – дворцовый комендант оборотился к Герасимову, – моя супруга приглашает на чай.

Разводит, понял генерал; что-то случится. Неужели возвращаться буду просто со Столыпиным, а не с премьером?! Ах, зря я не сказал ему открыто, чтоб на колени падал, молил, здесь слезу любят, унижение сильного угодно тутошним нравам; снова струсил, побоялся вовремя ему открыться, теперь поздно…

… Жена Дедюлина, угостив чаем, поддалась журчанию речи Герасимова, размякла, начала говорить о здешних новостях и бухнула:

– А вчера, знаете ли, у нас в церкви, после молебна, ее величество так расчувствовалась, что даже руку поцеловала старцу.

Сердце упало: боже мой, да неужели Распутин?! Но ведь о его исчезновении из Сибири никто не сообщал! Заговор! Зреет заговор! Кто же вывез этого мерзавца в столицу?! Кто повелел охране в Иркутске и Тоболии молчать?! А вдруг это кто другой, не Распутин?!

– Ее величество обладает истинно народным сердцем, – согласно кивнул Герасимов, продолжая игру. – А служил-то кто? Не Григорий же Ефимович?

– Нет, нет, конечно, не он! У него же нет сана! Разве евреи допустят, чтобы человек из народа мог получить должное образование?! Но он так добр к августейшей семье, они без него жить не могут… Наследник постоянно интересуется, где «Ефимыч», такой душенька, такое солнышко у нас…

– Все-таки действительно старец обладает чарами, – Герасимов подыграл еще раз и по реакции женщины понял, что попал в точку.

– Ах, милый Александр Васильевич, вы даже не представляете себе его магическую силу! Казалось бы, я простая женщина, да? Стоило мне пожаловаться государыне на постоянные зубные боли, как она тут же: «Миленькая, надо попросить старца, он вам не откажет». И действительно, зовут меня к Аннушке Вырубовой на чашку чая, Григорий Ефимович, как обычно, там; возложил на мою голову руку, уперся глазами мне в зрачки, приблизил свое крестьянское, до слез простое лицо вплотную ко мне и затрясся, будто с ним случился припадок лихорадки. Так было несколько минут; я ощутила расслабленность, мне было сладостно и жутко смотреть в его огневые глаза, от них шла тяжелая, пьяная сила…

Герасимов не отводил глаз от лица женщины, оно сейчас было каким-то помертвевшим; только потом понял – такое бывает после того, как настал самый сладостный момент любви.

Боже ты мой, подумал Герасимов, а не берет ли он их всех тут своей мужичьей силой?! Если уж государыня ему руку целует при всей псарне, если Вырубова возле него будто собачонка, приваженная куском окорока, коли и эта лицом растекается, тогда уж ничего не поделаешь, тогда Распутин всех захомутал, – с бабами никто не справится, если они почувствовали сладость, это поверх них, это – навсегда… Вот откуда здесь ко мне такая неприязнь, понял он наконец, вот откуда ноги растут: Распутин знает, как я на него вел охоту, когда он дох во дворце великого князя! Господи, как же об этом Петра Аркадьевича-то упредить?! Он ведь ни о чем не догадывается! Ну и дела, ну и держава! Не зря Курлов о Распутине только в превосходных тонах выражался! Не он и его сюда и транспортировал?! Все прошляпили, все упустили!

Когда Дедюлин распахнул перед Столыпиным двери царского кабинета, тот удивленно оглянулся: никого не было, пусто; Дедюлин мистически исчез.

– Петр Аркадьевич, – услыхал Столыпин жесткий голос государыни; женщина шла ему навстречу, появившись из соседней комнаты. – Как я рада, что вы пребываете в допром здравии… У меня к вам личная просьба. Я не могу быть спокойна са священную жизнь государя императора, пока вашим помощником по секретной полиции не станет генерал Курлов… Мне гофорили, что вы относитесь к нему скептически, но, думаю, после моей к вам просьбы вы перемените свое мнение об нем… Пудьте снисходительны ко мне как к матери…

Столыпин, заранее приготовивший себя к тому, чтобы отказать царю, разговора с Александрой Федоровной не ждал совершенно. Если в беседе с Николаем он был намерен спросить, чем его величество перестал устраивать Герасимов, победивший бомбистов, отчего надо менять высококомпетентного специалиста на дилетанта, расстрельщика первомайской демонстрации в Минске, то с матерью, которая обращалась к нему с просьбой, Столыпин спорить не мог.

– Ваша просьба для меня свята, – ответил Столыпин, проклиная себя за врожденную уважительность к женщинам. – Мне далеко не просто ответить вам согласием, ваше величество, но, увы, разум не может не подчиниться чувству.

И в это как раз время в кабинет вошел царь.

– Ах, родной, – сказала государыня, – Петр Аркадьевич только что утвердил назначение генерала Курлова сфоим помощником…

– Благодарю, – кивнул государь Столыпину без улыбки. – Тронут, что вы правильно поняли ее величество.

– Я, однако, хочу оставить за собою право распорядиться судьбою генерала Герасимова, – сказал Столыпин, чувствуя, что снова начинает мучнисто бледнеть; понял, какой спектакль поставила августейшая семья: сам-то стоял за дверью, подслушивал! Сказать кому – не поверят!

– Конечно, конечно, – сказала государыня. – Мы помним об нем…

– В таком случае я сейчас же подготовлю рескрипт о назначении Герасимова начальником департамента полиции. Его надо отблагодарить за ту службу в столице, которую он столь блистательно продемонстрировал в годину… беспорядков, – Столыпин хотел сказать «революции», но вовремя понял, что делать этого никак нельзя; царь рассердится, «не было революции»; сейчас надо тащить свое, любым путем но только б сохранить генерала во главе секретной службы ради этого можно пойти на унижение…

Царь поднял ищущие глаза на государыню – без нее ответить не решался; видно, этот именно вопрос здесь обсуждали не один день, готовились загодя, со всей тщательностью.

– Ах, ну зачем же его так обижать, – сказала государыня. – Он заслуживает большего, чем возглавлять департамент. Пусть уж все это курирует Курлов… Надо же наконец развязать вам руки в главных вопросах управления правительством под скипетром его величества… Мы знаем, как вы привязаны к Герасимову, вот и назначьте его генералом для особых поручений при премьер-министре России, очень престижно, иного выхода мы не видим… Извините, Петр Аркадьевич, я долшна вас оставить, – дети… Надо проферить уроки, такие балофни, строгость и еще раз строгость – в этом будущее русской педагогической науки…

С этим Александра Федоровна и вышла.

– Ваше величество, – медленно сказал Столыпин, проводив взглядом царицу – в последнее время ее походка сделалась нервическою, будто у молоденькой институтки, сильно похудела, но лицо из-за этого сделалось еще более красивым, каким-то дерзостным даже. – Ваше величество, – повторил он, – я не мог отказать государыне в ее просьбе. Но, я думаю, вы согласитесь со мною: проблемами секретной полиции, в компетенцию которой входит охрана августейших особ, не может заниматься дилетант. Пройдут годы, пока генерал Курлов поймет всю тонкость этого дела… Соблаговолите подписать рескрипт о назначении Герасимова начальником полиции… Все равно он будет под Курловым, полностью подотчетен…

– По-моему, ее величество высказалась обо всем достаточно определенно, Петр Аркадиевич. Извините, что я задержался и не смог вам сказать всего этого сам.