Горение. Книга 4 - Семенов Юлиан Семенович. Страница 1

Книга четвертая

1911 г.

«И тем не менее грядет революция!»

Тринадцатого марта тысяча девятьсот одиннадцатого года в Берлине, на одной из конспиративных квартир главного правления Социал-демократической партии Польши и Литвы, Роза Люксембург собрала экстренное совещание своих ближайших сподвижников – товарищей Дзержинского и Тышку; от большевиков был приглашен товарищ Иван.

– Товарищи, в России только что грянул правительственный кризис, – сказала Люксембург. – Либкнехт позвонил мне утром: видимо, завтра следует ждать начала газетных спекуляций. Поскольку все в России происходит тайно, гласность – фиктивна, инспирирована; выводы – сумбурны, ибо общественность не умеет еще отделять злаки от плевел, нам следует помочь здешнему общественному мнению. Чтобы журналисты – не только в Берлине, но и в других европейских столицах – смогли более или менее верно ориентироваться в русском политическом море, надо, по мнению Либкнехта, провести пресс-конференцию. Либкнехт назвал товарищей Юзефа, Вацлава, Юлиана, Ивана, Лео и Максима. Есть другие мнения?

Не было, понятно.

Товарищ Юлиан отправился в Вену и Краков, Вацлав – в Швейцарию, Максим – в Скандинавию, на встречу с Ганецким, – к мнению скандинавской прессы прислушивались, полагая, видимо, что близость Финляндии придает стокгольмским и норвежским газетам максимум достоверности; Роза оставила за собою оперативную связь с Международным Социалистическим Бюро, Лео – с правлением немецкой социал-демократии и редакцией «Форвертс».

Товарищ Юзеф встретился назавтра с девятью газетчиками крупнейших германских газет в вайнштубе, в районе Фишермаркта, где по маленьким каналам медленно плавали лебеди, а весеннее солнце разбивалось о водяную гладь на тысячи сине-желтых бликов.

Как всегда, Юзеф был атакующ, четок, краток:

– Я прочитал сообщение в вашей прессе, будто некий сибирский старец по фамилии Распутин, близкий к Царской семье, ультимативно продиктовал премьеру Столыпину прошение об отставке. Это – смехотворно. Нельзя столь надменно относиться к серьезнейшим проблемам величайшей державы мира. Можно любить или не любить явление, нельзя, однако, явление не замечать, это чревато. Возможное крушение русского премьера продиктовано не религиозным мракобесом, но ходом прогресса, который поддается определенному замедлению со стороны власть предержащих, но остановлен ими быть не может. Поэтому разрешите мне изложить вам нашу точку зрения на предмет правительственного кризиса в России… Премьер Столыпин недавно внес свой законопроект в Государственную думу и в консервативный Государственный совет, не столько выбираемый, сколько назначаемый царем из числа наиболее близких ему по духу землевладельцев. Проект закона Столыпина был посвящен введению земских самоуправлений в шести западных, пограничных губерниях империи, где живет много инокровцев – украинцев, поляков, белорусов, литовцев, евреев. Законопроект предусматривает, что в этих губерниях выборы будут производиться по национальным куриям – русской и польской; белорусской, литовской, украинской как бы и не существует; евреи к выборам не допускаются. При этом русских помещиков и священников должно быть выбрано две трети, то есть абсолютное большинство; руководителями земств и ведущими работниками имеют право быть лишь русские люди; украинцы, белорусы и литовцы практически лишаются Столыпиным права на свой язык, культуру, традиции, на свою национальность, – словом, русские, и все тут! Казалось бы, консервативный Государственный совет должен был поддержать такого рода законопроект, ибо он – при всем при том – составлен таким образом, чтобы продемонстрировать Западу движение России к некоему конституционализму, с одной стороны, но при этом доказать, что империя незыблемо стоит на монархической, великорусской государственной идее – с другой. Однако же нет! Старцы в Государственном совете поднялись против Столыпина, клеймя его чуть ли не в подрыве основ самодержавной власти! Бывший премьер Витте, например, прямо обвинил Столыпина, что тот – самим фактом своего проекта – признает, «будто в исконных русских губерниях Российской империи (заметьте себе, что речь, в частности, идет о Вильне и мн. др. городах) могут существовать политические курии нерусских людей». Все это демагогия чистейшей воды, господа! Смотреть надобно глубже. Проект Столыпина предполагал приход в земства, а оттуда, и в Думу значительного числа «крепких хозяев», то есть кулаков, а их Витте и иже с ним, то есть крупные землевладельцы, весьма и весьма боятся. В этом корень вопроса, коли подойти к проблеме с экономической точки зрения, с позиции глубинного интереса старцев. Причем – об этом хоть прямо и не говорилось в Петербурге – большинство кулаков люди не русской, но украинской национальности. Если же рассмотреть проблему с политической точки зрения, то она так же очевидна для тех, кто не с наскока, но серьезно изучает русскую проблематику, ибо своим проектом Столыпин подставился под удар старцев, позволив им пугать царя чрезмерной самостоятельностью премьера, его самовластием, выдвижением им на арену политической борьбы своих ставленников, кулаков, для которых не старые монархические лозунги превыше всего, а новое буржуазное дело, не пустое слово, но золотой рубль! А крупный помещик делу не учен, он просто-напросто не умеет делать, он желает лишь удерживать имеющиеся у него земли с помощью аппарата насилия, который подчинен царю. Пугая петербургский двор угрозой «русского Бонапарта», старцы жонглировали теми словами, которые понятны царю, они пугали и продолжают его пугать фразами про то, что над «православной государственностью занесена столыпинская секира». Стращая двор угрозой западного конституционализма, старцы валят премьера, ибо тот сформулировал свою позицию недвусмысленно: или его проект проходит, или он подает в отставку. Проект провален. Следует ли из этого, что Столыпин должен уйти?

– Вы закончили вопросительной интонацией, – заметил Фриц Зайдель, корреспондент вечерней берлинской газеты. – Сами-то вы как считаете?

– Я не Кассандра, – ответил товарищ Юзеф. – Я боюсь предсказаний такого рода, тем более что не уход Столыпина или его победа определит ход событий в России, но развитие капитала и борьба рабочих за свои права. Однако вы верно почувствовали мою интонацию. Я не знаю, как правильнее ответить вам… За возможную победу Столыпина говорит то, как он смог организовать в России контрреволюцию, как ловко он смог провести разгон Первой и Второй думы, посадив в Таврический дворец в июне девятьсот седьмого года вполне послушных ему депутатов… За него говорит то, как он бросил в тюрьмы большинство деятелей революционных партий, загнал в подполье оппозицию, заставил замолчать слишком уж рьяных критиканов даже из своего лагеря… Это все говорит в его пользу, он – удобен для Царского Села… Но то, что его стал побаиваться царь, – видимо, факт, ибо голоса, раздающиеся против Столыпина с правых скамей Государственной думы, свидетельствуют, что его позиции закачались в высоких сферах…

– Объясните расстановку мест в русском парламенте, – попросил журналист из дрезденской газеты.

– В России нет парламента, – ответил Юзеф. – Дума есть орган совещательный. Что бы ни предприняли Дума и Госсовет, царь может распубликовать высочайший указ, рас пустить заседания и провести любой закон, не обращая внимания на речи депутатов; Дума вообще лишена права влиять на вопросы обороны, флота, финансов, на иностранные дела; Дума не зря названа Думой: думайте себе на здоровье, говорите сколько душе угодно, а решение всегда за мною, за самодержцем. Так что, пожалуйста, когда станете писать уясните себе самым серьезным образом разницу между западным парламентом и российскою Думой. Что же касается расстановки мест, то запишите себе ряд имен, это поможет вам ориентироваться в нашем политическом лабиринте… Начнем слева. Социал-демократы и трудовики выражают – в пределах допустимого, понятно, – концепцию организованного рабочего класса и беднейшего трудового крестьянства. К центру относят несколько партий: на «левом фланге» – конституционные демократы приват-доцента Милюкова, либеральные интеллигенты, которых называют кадетами. Они конечно же монархисты, категорические враги социал-демократии, особенно ее большевистского крыла, анархистов и эсеров. Они – если можно спроецировать формулировку времен Французской революции – «болото» Думы. «Правый фланг» центра до настоящего времени являл собою более или менее зыбкое сообщество, составленное из партии октябристов во главе с Александром Гучковым и прогрессистов. Крайние правые – это националисты во главе с Пуришкевичем и Марковым-вторым, которых во всем, всегда и безусловно поддерживают царь и самые близкие ему люди, влияющие на политику, – в первую очередь дворцовый комендант генерал Де-дюлин и, конечно, государыня – от этой зависит все! Поскольку Гучков и его октябристы вкупе с прогрессистами выражают интересы промышленников и финансистов, двор относится к ним настороженно, ибо главной ставкой Царского Села были и продолжают быть помещики. Им принадлежит около восьмидесяти процентов земель в империи, а численность их не превышает сорока – семидесяти тысяч человек. Они просто-таки обязаны сражаться за свой интерес до последней капли крови! При этом октябристов и крайних правых роднит национальный вопрос: и те и другие стоят на позиции шовинизма. Вопли о «русскости», однако, потребны этим господам не для того, чтобы воистину радеть об интересах великого народа, удивляющего мир своей культурой, наукой, революционной борьбою, но для того, чтобы подкрепить собственные позиции силой армии в борьбе против всех и всяческих конкурентов – будь то англичанин, француз, поляк, немец, еврей или швед.