Майор «Вихрь» - Семенов Юлиан Семенович. Страница 101

— Прошу вас, господин Трауб, прошу.

— Благодарю, господин Либо.

— Что вас привело ко мне?

— Любопытство.

— То есть? — Либо пропустил Трауба перед собой, включил свет в квартире, быстро оглядел окна — опущены ли синие светомаскировочные шторы, и жестом предложил Траубу садиться.

— Сейчас я все вас объясню.

— Мне льстит, что вы, такой известный фронту журналист, заинтересовались моей скромной персоной. Я в свое время читал ваши книги.

— О!

— Я отдавал должное мастерству, с которым они были написаны, но меня поражало, где вы находили таких слабых, развинченных, мятущихся людей? Простите, конечно, за столь откровенное признание, но ваши фронтовые корреспонденции нравятся мне значительно больше.

— И на том спасибо.

— Один предварительный вопрос: откуда вам известна моя фамилия? Кофе или пива?

— Кофе, если можно.

— Сейчас я заварю.

— Что касается вашей фамилии, — глядя в спину эсэсовцу, медленно сказал Трауб, — то, поверьте, я не знал ее. Вернее, я не был уверен, что вы — Либо.

Лейтенант обернулся и с улыбкой спросил Трауба:

— Вы мистик?

— В некотором роде. Видите ли, я действительно не знал, что вы — Либо. Меня поразило ваше сходство с другим Либо. Видимо, то был ваш отец — один из руководителей гамбургского коммунистического восстания.

Либо продолжал заваривать кофе. Он равномерно помешивал ложкой в большой белой чашке. Потом аккуратно, изящным и точным движением вытащил ложку, подержал ее несколько секунд над чашкой, чтобы капли кофе не измазали белую скатерть, и положил ее на соломенную салфетку.

Обернулся, взял в одну руку обе чашки, поставил одну перед Траубом, а вторую перед собой, опустился в кресло и спросил:

— Откуда вам это известно?

— Я помню вашего отца. Я брал у него интервью.

— Мы похожи?

Трауб секунду помедлил и ответил:

— В чем-то — поразительно.

— В чем именно?

— Это неуловимо.

— Мне кажется, вы что-то путаете, господин майор.

— Если б вы не откликнулись на Либо — я бы действительно путал. Сейчас, я убежден, не путаю.

— Чем же конкретно я похож на отца?

— Походкой, манерой держать голову, овалом лица, той массой неуловимых деталей, которые позволяют запомнить сходство. Меня он в свое время поразил: он был личностью — враг, серьезный враг, но громадной воли человек.

— Он был блондин?

— Не то чтобы блондин... Не то чтобы ярко выраженный блондин. Во всяком случае, он был светлый, как вы, если мне не изменяет память. Но главное — я запомнил его глаза, разрез глаз, рот, манеру держать себя. Это поразительно! Но интересует меня не ваш отец — он враг нации...

— Господин майор, я просил бы вас находить более точные выражения...

— Вы не согласны с тем, что главарь, точнее, один из главарей коммунистического мятежа может быть определен как враг нации?

— Сначала вы обязаны доказать мне то, что я сын того врага, а после мы станем говорить об оценках его деятельности.

— Лейтенант, меня, право, мало интересует ваша генеалогия. Меня интересуете вы, ваш генезис — один из прославленных воинов СС, сын... того Либо, — улыбнулся Трауб, — скажем так, а? Вы не против?

— Я не против.

«Или это подчеркнутое спокойствие — проявление смятения, — думал Трауб, размешивая сахар в кофе, — или он — кусок льда, мертвый человек, самое страшное, что может быть».

— Давайте, дружище, давайте, — улыбнувшись, попросил Трауб, достав из кармана блокнот и ручку, — признавайтесь во всем. Я восславлю солдата. Единственно честные люди земли — солдаты.

— Мне приятно слышать это от офицера и журналиста.

— Итак...

— Где моя мать?

— Этого я не знаю.

— Сколько я себя помню — я был сиротой.

— И ничего не знали о ваших родителях?!

— Ничего.

— И вам ничего об этом не говорили?

— Кто?!

— Командование.

— Нет.

— Вы член партии?

— А вы?

— Я всегда сочувствовал движению.

— Ну а я всегда сражался за него.

— Браво! Это красивый ответ.

— Это не ответ, это правда.

— Еще раз браво! Но что-то, я вижу, вы не из разговорчивых. Расскажите-ка мне историю вашей борьбы: фронт, где и за что получены ваши боевые награды, друзья, эпизоды сражений. Солдат обязан быть сдержанным, но он при этом должен уважать прессу.

— Окончив школу офицеров СС, я был отправлен на Восточный фронт для выполнения специальных заданий командования войск СС. За выполнение этих заданий солдаты, которые находились в моем подчинении, а также и я были награждены волей родины и фюрера. Еще кофе?

— Нет. Спасибо. Больше не надо.

— Это натуральный кофе.

— Я чувствую.

— Чем я еще могу быть вам полезен?

— Больше ничем. Простите мою назойливость, лейтенант, — сухо ответил Трауб. — Желаю вам счастья. Всего хорошего.

— Господин майор, в силу того, что я нахожусь при выполнении особого задания, положение обязывает меня настоятельно попросить вас зайти к моему начальству.

— Не понял...

— Мне следует сейчас же вместе с вами зайти к моему руководству. Всякий, кто вступает со мной в контакт, обязан быть представлен руководству. Это указание полевого штаба рейхсфюрера СС.

— Лейтенант, вы в своем уме? Доложите руководству, что к вам приходил военный писатель Трауб. Если надо будет, меня пригласят для объяснений.

— Я все понимаю, но тем не менее, господин майор, я вынужден подчиняться приказу.

«Неужели это конец? — подумал Трауб. — Какая глупость! Боже, какой страшный этот парень. Это же не человек. В нем вытравлено все человеческое. Это животное. Нет. Это даже не животное. Это механизм, заведенный однажды. А может быть, даже хорошо, что это настало, — я устал ждать».

— Господин Либо, я ценю шутки, пока они не переходят границ уважительности друг к другу.

— Господин Трауб, — сказал Либо, поднявшись, — не заставляйте меня применять силу.

— Вы забываетесь.

— Господин Трауб, я больше не стану повторяться.

«Что я сделаю с этим верзилой? — подумал Трауб. — Видимо, надо идти».

— Ну что ж, — заставил он себя улыбнуться, — пожалуйста. Если вы настаиваете — не драться же мне с вами.