Пресс-центр - Семенов Юлиан Семенович. Страница 85
78
25.10.83 (21 час 07 минут)
Посол принял Степанова сразу же, как только тот приехал к нему из аэропорта; было уже поздно, но Андреенко обычно кончал свой рабочий день что-то около полуночи.
Степанов ощущал постоянный изнуряющий озноб; видимо, все-таки, разыскивая Цорра, простудился; в машине, когда гнал из Марселя в Шёнёф, просквозило еще больше, температуру переходил, значит, снова всю зиму будет кашель и придется считать дни до начала весны; воистину зима тревоги нашей; только б пережить «своей поры последней отсроченный приход»; господи, как же Пастернак чувствовал слово, он последний, никто сейчас так не умеет.
Андреенко, видимо, заметил нездоровый румянец Степанова, пошел в соседнюю комнату, вернулся с аптечкой.
— Здесь прекрасный антибиотик, совершенно безвредный…
— Реклама утверждает? — усмехнулся Степанов.
— Я, — ответил Андреенко. — Испробовал на себе, запейте «Боржоми» и заешьте аскорбинкой.
— Хорошо бы аспирина, Петр Васильевич.
— Пожалуйста, есть байеровский… Ну, что у вас?
— У меня то, что наш Лыско — великолепный, честный и смелый журналист, вышел на важнейшую тему, задел болевые точки, связанные с ситуацией в Гаривасе, за это его убрали, он мешал. А все, что писали о его отношениях с Мари Кровс, чистая клевета, я с ней общался все это время, Петр Васильевич, и нам открылись весьма серьезные обстоятельства и в связи с делом Грацио, и по поводу тревожной ситуации в Гаривасе…
— Я сегодня ужинал с послом Гариваса, он рассказал мне, что, по его сведениям, однако не подтвержденным, группа Дигона на днях начинает открытую кампанию против республики…
— А я вчера встречался с одним из лидеров мафии. Как это ни странно, он тоже назвал мне имя Дигона…
— Почему?
— И я думаю: почему?
Посол рассмеялся.
— Одно из самых моих любимых слов — «почему». Когда со всех сторон разные силы подталкивают меня к одному решению, настойчиво исключая возможность исследования других вероятностей, я сразу же спрашиваю себя: почему?
— Дигон стал проявлять особую активность в Гаривасе после того, как там закрепился Грацио. А потом Грацио убили и кто-то организовал, причем в тот же день, атаку на акции какао-бобов, а Гаривас — монополист этой культуры… Мои коллеги в Пресс-центре в один голос утверждают, что атаку начал Дигон. Такого рода игра бывает краткосрочной, как покер. Когда игра на бирже достигнет апогея, необходимо вмешательство политиков. А пик в этом регионе однозначен: либо переворот, либо интервенция — вне зависимости от того, кто стоит за биржевой спекуляцией. Словом, возможен переворот, но не исключена интервенция.
— Одно предшествует другому, — заметил Андреенко. — Вы ужинали?
— Нет. И не хочу.
— Бутерброд с чаем, и не спорьте, пожалуйста. — Он походил по кабинету. — Давайте-ка вспоминайте всех тех, с кем вы встречались, говорили, обсуждали, на кого ссылались ваши контрагенты, какие выдвигали доводы… Берите бумагу и чертите схему, иначе мне трудно будет понять вас. Пишете вы, как логик, а говорите, будто оккультист, право.
79
26.10.83 (9 часов 32 минуты)
Советский посол в Гаривасе встретился с полковником Санчесом.
— Да, — сказал Санчес, выслушав собеседника, — все сходится с нашей информацией. Да, ситуация сложная, и кто-то делает все, чтобы еще больше усложнить ее. Да, нас хотят загнать в угол… Сегодня майор Лопес выступит по национальному телевидению, он будет говорить от имени правительства, чтобы положить конец слухам о заговоре, путче, кризисе власти, экономическом крахе и так далее…
Посол спросил разрешения закурить; Санчес рассеянно достал из кармана куртки алюминиевый цилиндр с «упманом», подвинул большую настольную зажигалку…
— Вы считаете такого рода слухи провокацией? — тихо спросил посол.
— А вы? — так же тихо отозвался Санчес. — У вас есть факты? Вас уполномочили сообщить мне об этом? Я готов выслушать.
— Меня уполномочили довести до вашего сведения, гражданин премьер, что правительство Советского Союза готово рассмотреть в положительном смысле ваше обращение и, если вы посчитаете это целесообразным, начать немедленные переговоры с целью заключения договора о дружбе и взаимной помощи.
— Это повод северному соседу обвинить республику в том, что мы предоставим вам военные базы.
— Я передал то, что меня уполномочило передать мое правительство. Полагаю, однако, что такого рода договор мог бы оказать сдерживающее влияние… И не на одного только северного соседа, но и на некоторые союзные ему режимы…
Санчес хрустнул пальцами, поднялся, отошел к огромному, чуть не во всю стену окну, прижался лбом к толстому, зеркальному, с голубым отливом стеклу и сказал с каким-то мучительным, как показалось послу, сомнением:
— Мне представляется, что в политике необходимо до конца, пока только можно, следовать выбранному курсу. Я жду сообщений из Европы, понимаете? Грацио, который должен был заключить с нами договор, мертв! Мои коллеги беседовали с его ближайшими сотрудниками… Те считают что банковская корпорация Леопольдо после того, как закончится ревизия — вы же знаете, ищут, нет ли банкротства, — доведет до конца то, что он начал. Если же нет… Что ж, значит, настало время для принятия нового решения… Понятно, я сегодня же информирую моих коллег о великодушном предложении Москвы, прошу вас передать мою благодарность вашему правительству, — он усмехнулся, — я не обучен протоколу, с этого, видимо, и следовало начинать… Завтра в восемь утра я буду готов к ответу…
— Хорошо, гражданин премьер, я буду у вас в восемь… Хотелось бы… Словом, я работал в Чили… Не смею проводить параллели, это действительно вещь опасная, но бывают такие часы, когда не принятое вовремя решение оборачивается национальной катастрофой…
— Мы тщательно исследовали чилийскую трагедию, гражданин посол, но разница заключается в том, что у них в правительство входили социалисты и коммунисты. Это был открытый вызов северному соседу, а у нас нет ни тех, ни других… Белый дом не может не отдавать себе отчет в том, что удар по Гаривасу восстановит против Вашингтона всю Латинскую Америку. А ведь президент США намерен снова выдвинуть свою кандидатуру… Вы думаете, у него будет много шансов на выборах, вознамерься он санкционировать действия против национального, а вовсе не социалистического движения Гариваса?
— В Доминиканской Республике это не остановило Джонсона.
— Так ведь он из-за этого и проиграл кампанию, гражданин посол! Он проиграл! Пришел Никсон! Нет, все-таки мои коллеги и я считаем нынешнюю кампанию актом психологического давления, нас хотят забаррикадировать не только от Кубы, от вас, но и ото всей Европы, в конце концов…
Когда посол Советского Союза ушел, Санчес позвонил в «Клаб де Пескадорес», сказал старику Бейлису, что приедет сегодня вечером. «Нет сил, вьехо, хочу отдохнуть за хорошей пирамидкой, ты не против?» — «Приезжай, Малыш, я обдеру тебя как липку, будешь знать, как обижать стариков… Ты позволишь мне позвать Пепе?» — «Какого Пепе?» — «Моего внучка, он же щиплет гитару и поет помаленьку…» — «Ах, да… Хорошо, позови, только я плохой ценитель, и пусть не надеется, что я приведу его за ручку в труппу, будет сдавать конкурсный экзамен на общих основаниях…»
Потом он налил себе немного «агуардьенте» 26, ощутил растекающуюся горькую сладость во рту, закрыл глаза, откинулся на спинку своего высокого стула, медленно снял трубку телефонного аппарата и набрал семнадцатизначный номер — Европа, Дворец прессы, Мари Кровс.
— Здравствуй, это я…
— Боже мой…
— Как ты, любовь моя?
— Ты читал, что я… Мне можно говорить?
— Не знаю… Говори… Наверное, нельзя, но ты говори, я очень хочу слышать тебя, говори…
— Милый, что с тобою? Что, любовь моя?! У тебя ужасный голос. Ты болен? Ответь мне!
26
Водка (испан.).