ТАСС уполномочен заявить - Семенов Юлиан Семенович. Страница 16

— Зачем Огано новая партия оружия? Он получает поставки прямиком из Штатов и из Пекина.

— А привязывание? Он просил у Луисбурга оружие для того, чтобы надежнее привязать к себе соседей. А ему отказали. Это — симптом. Мне кажется, что и президент понимает сложность положения, потому-то он и обращался к Грисо и Огано с предложениями о посредничестве…

— И?

— Пока Огано отказывается, но, я полагаю, в последний момент он должен будет пойти на диалог.

— С какой программой? Разве у него есть конструктивная программа? Он крови жаждет…

— Обломается, Константин Иванович, обломается…

— С санкции хозяев?

— Пекин, конечно, будет категорически против переговоров с Грисо, Пекину выгодно открытое столкновение. А Вашингтон, мне сдается, в растерянности. Понятно, монополии давят, потеряли рынок, все ясно, но ведь решиться сегодня на драку — сложное дело, тем более что наша позиция совершенно определенна: Нагонии будем помогать, как стране, с которой связаны договором.

— Я утром просмотрел выступления американского посла по особым поручениям…

— Что ты от него хочешь, Константин Иванович?! Он человек Нелсона Грина, он обязан говорить то, что тот думает! Но ведь над ним — правительство и администрация, а там тоже далеко не все так едины, как кажется.

— В данном случае я шел по пути аналогий — британское право… Перед началом войны во Вьетнаме выступления американской дипломатии были такими же. Сценарий нагнетания у них разработан точный, я бы сказал, элегантный сценарий. Заметь себе, Иван Яковлевич, что ястребы — в африканской проблеме — жмут на Европу, они очень надеются втащить туда партнеров по НАТО.

— Они это слишком нажимисто делают, Константин Иванович, Европа умная стала, здесь политики понимают, что не надо начинать драку в своем доме, пожар войны водою из Янцзы не зальешь. Да и Миссисипи далековато.

— Кого из крупных бизнесменов твои коллеги считают серьезными людьми в Луисбурге? Я имею в виду западных коммерсантов.

— Немцы лихо работают, молодцы. Ханзен очень крепок, это железные дороги, Кирхгоф и Больц — текстиль, автомобили, цемент. Из американцев, пожалуй, наиболее компетентны Чиккерс, Лэндом и Саусер — они представляют Рокфеллера, практически всеохватны.

— А Лоренс?

— Этого я что-то не помню.

— «Интернэйшнл телефоник», — подсказал Константинов.

— Ах да, слыхал! Но о нем наши говорят глухо, что-то за ним стоит, какой-то шлейф тянется.

— Глэбб? Такую фамилию не помнишь?

— По-моему, его подозревают в связях с ЦРУ… Коммерция — прикрытие.

— А может, наоборот? — усмехнулся Константинов.

— Верно. Вполне может быть и так.

— Скажи мне, пожалуйста, Иван Яковлевич, утечка информации — по нагонийскому узлу в частности — здорово вам может помешать?

— Об этом я и думать не хочу.

— Мне, к сожалению, приходится.

— Есть сигналы?

— Есть.

— Бесспорные?

— Разбираемся.

— Плохо.

— Да уж хорошего мало.

— Я бы сказал — очень плохо, Константин Иванович.

— Даем противнику возможность рассчитывать встречные ходы?

— Именно.

— Значит, ты полагаешь, что на драку они не пойдут?

— Полагаю, что нет.

— А я думаю, они идут к ней. И начнут. Если только мы им не помешаем. Не обхитрим, говоря иначе. Скажи мне, научно-исследовательские институты от вас получают много материалов?

— Много. Очень много. Иначе нельзя: коли науку держать на голодном пайке информации — толку от нее не будет. А может, провокация? Ошибка исключена?

— Не исключена. Мы этим как раз и занимаемся…

…Константинов завез Еремина в МИД, заехал к себе, просмотрел последние телеграммы и отправился на корт — Трухин устроил ему партию с Винтер.

— Я еще только учусь искусству тенниса, — сказал Константинов, — так что не взыщите, ладно? Вы привыкли, видимо, к хорошим партнерам?

— Ничего, — улыбнулась Ольга, и лицо ее сразу же изменилось, стало юным. — «Цирюльник учится своему искусству на голове сироты».

— Как, как? «На голове сироты»? Откуда это?

— Афганская пословица. Вас гонять, или хотите поработать над ударом?

— Я готов ко всему. Только особенно не унижайте.

— Я совершенно не азартна, игра дает великолепную зарядку на неделю, работается вхруст.

— «Вхруст»? — переспросил Константинов.

— Не помните? «Одну сонату вечную, заученную вхруст»…

— Мандельштам?

— Вы кто по профессии?

— Юрист.

— Тогда вы мне непонятны. Сейчас поэзию знают только физики; гуманитарии все больше выступают в разговорном жанре. Ну поехали?

— С богом!

Играла Ольга Винтер действительно прекрасно. Иногда бывает так, что человек, сильный в том деле, где он, как говорят, купается, норовит выказать окружающим свою — определенного рода — исключительность. Это ломает партнеров, принижает их; отсюда — зависть, недоброжелательство, грех, одним словом. Редки люди иного склада: умение делает их особо открытыми, идущими навстречу; свое знание они легко отдают людям, испытывая при этом видимую радость, особенно когда заметны результаты такого рода отдавания. С такими людьми общение приятно, оно — обогащающе; воистину, всякого рода отдача неминуемо оборачивается бумерангом: разбудив в другом талант, ты получишь во сто крат больше, иными гранями, а от них, от разности граней, и твой талант становится богаче, высверкивает всеми оттенками — талантливость, если она истинна, всегда оттеночна, только посредственность однозначна.

Ольга Винтер давала Константинову шанс, играла аккуратно, без той, подчас смешной на любительском корте агрессивности, которая (так отчего-то считается) необходима и неизбежна даже.

— Я вас не загоняла? — спросила она после первой игры. — Вы меня одергивайте.

— Нет, вы, по-моему, даже слишком снисходительны.

— Я не умею быть снисходительной, — ответила женщина, — это очень обидно — снисходительность: в любви, спорте, в науке.

— Я обратил внимание на эту мысль в вашей диссертации…

— Диссертация — это вчерашний день, — сказала Ольга, и снова лицо ее стало совсем юным. — Нет, правда, я не хвастаюсь, просто когда дело сделано, отчетливо видишь дыры и пустоты.

— Я пустот не заметил, вы очень густо все написали…

— Знаете, густо замешать не трудно, когда два года прожил в стране. Обидно, что наши институты не дают возможность молодым ученым не просто съездить в двухнедельную командировку, это ерунда, а пожить, повкалывать там в поте лица — тогда только будут результаты…

— Накладно, видимо, для государства — я имею в виду валюту.

— Ерунда. Можно работать в библиотеках уборщицами; машину, конечно, не купишь, магнитофон — тоже, но на койку хватит и на кофе с сыром. И прелести западного мира тогда поймешь не со стороны, а изнутри. «Голоса» работают лихо, раньше хвастались, а сейчас поумнели, самокритикой занимаются, себя бранят. Ладно, а то разозлюсь и стану вас гонять — к сетке!

Константинов был хорошим партнером в разговоре потому еще, что умел слушать. Причем он не просто слушал, он жил мыслью собеседника, и в глазах у него был постоянный, умный интерес — такого рода интерес куда как более действенный стимул к беседе, чем словесная пикировка.

— А почему вы остановились на многонациональных компаниях в Луисбурге? — спросил Константинов, когда они садились в его «жигуленок». — Там же, по-моему, американцы лезут сольно?

— Это в первых строках моего письма, — ответила Ольга. — Они берут плацдарм, оседают, работают вглубь. Мы-то — вширь, мы — щедрые, обидеть боимся, не требуем гарантий, верим, а дядя Сэм аккуратист, он без бумажки и векселя ни цента не даст, умеет считать деньги. Сначала оседает он, а за ним уже идут многонациональные гангстеры.

…Советуя Константинову лично присмотреться к Винтер — дело-то вырисовывалось необычайной важности, — Федоров преследовал еще одну цель, понятную лишь тем, кто ответственно думал о преемственности поколений.