Экспансия – I - Семенов Юлиан Семенович. Страница 11

Ответ. — Вы полагаете, что покушение было организовано самим Гитлером?

Вопрос. — Нас интересует ваше мнение по этому вопросу.

Ответ. — Гиммлер рассказал мне, что, когда фюрер узнал о взрыве бомбы, которая подняла к потолку ту трибуну, на которой он стоял, убила девять и изуродовала сорок ветеранов движения, он чуть не заплакал, сказав: «Как всегда, провидение спасает меня, ибо я нужен нации!» Зачем фюреру нужно было организовывать такого рода спектакль? Чтобы наработать себе популярность? Но он и так был в ту пору чрезвычайно популярен в народе. Зачем еще?

Вопрос. — За тем, чтобы положить конец мечтам о мире. Такое вы допускаете? Вы же помните, что пресса той поры обещала немцам мир… Может быть, Гитлер хотел доказать, что англичане, которые готовят на него покушение, должны быть уничтожены и для этого надо идти на любые жертвы? Может быть, вы и ваша работа по Бесту и Стевенсу, начавшаяся незадолго перед покушением, были звеньями его плана?

Ответ. — Мне трудно в это поверить.

Вопрос. — А в то, что истинным организатором покушения — если вы считаете, что не Гитлер был инициатором этого «второго рейхстага», — был Гиммлер?

Ответ. — Нет. Он тогда не мог пойти на это. Я помню, как он колебался в апреле сорок пятого, когда я умолял его сместить фюрера, я знаю его нерешительный характер, нет, я не думаю, что он тогда мог пойти на это…

Штирлиц — III (Мадрид, октябрь сорок шестого)

— Вы очень напряжены, — сказал американец, — напрасно… Не бойтесь.

— Я боюсь только дурного глаза, — ответил Штирлиц.

Американец рассмеялся:

— Неужели верите в дурной глаз? Не поддавайтесь мистике.

— Так все же в какой ресторан вы намерены меня пригласить?

— В тот, где хорошо кормят. Сытно. И разнообразно… Вы очень напряжены, я вижу. Да? Вам ничего не грозит, поверьте.

Штирлиц усмехнулся:

— Поверить? А это по правилам?

— Вообще-то — нет, но мы — исключение.

— Как я стану теперь жить без документов? — спросил Штирлиц, поняв, что тот полицейский не зря ждал их в машине; кому-то был очень нужен его документ, единственный, удостоверяющий личность доктора Брунна и его право на проживание в Испании сроком на шесть месяцев.

— Жить трудно, — согласился американец, — но существовать можно вполне.

«Я проиграл время, — сказал себе Штирлиц — а это единственно невосполнимый проигрыш. Я проиграл его, пока лежал без движения, потому что именно в те месяцы Белый дом повернул направо, русские снова стали «угрозой для человечества», коммунистов в Америке посмели назвать «агентами иностранной державы», а их деятельность объявили враждебной».

Гелен — I (осень сорок пятого)

Вернувшись в Германию на американском военном самолете, Гелен поселился в Мюнхене; его контакт от Си-Ай-Си, [7] с которым Даллес свел его еще за ужином в Вашингтоне, предложил службе генерала виллу в непосредственной близости от штаб-квартиры американских оккупационных сил, изъятую у семьи арестованного СС обергруппенфюрера Поля.

— Да что вы! — мягко улыбнулся Гелен. — Разве можно афишировать нашу дружбу… Зона полна коммунистическими элементами, все левые подняли голову… Нам следует поселиться вдали, подальше от злых глаз… Если русские узнают, что мы работаем вместе, — ждите большого скандала, они не преминут заявить, что генерал Гитлера учит Америку нацистскому антикоммунизму…

Тем же вечером, вернувшись с конспиративной квартиры, где проходила встреча с контактом, Гелен сказал своему помощнику Курту Мерку — в свое время тот возглавлял подразделение абвера на юге Франции:

— Пошли побродим, засиделся, тела не чувствую…

Они вышли на маленькую улицу, где теперь жил Гелен, отправились к Английскому парку по дорожке, устланной ржавыми дубовыми листьями; осень была теплой, дети купались и в октябре, воистину «мир сошел к человецем».

— У меня дома американцы натыкали аппаратуру, — пояснил Гелен. — Сделали это довольно красиво, но мой Генрих — все-таки он специалист высшего класса — выявил все точки; они пролезли даже в ванную комнату, понимая, что там — самое удобное место для тайных разговоров. Так что беседовать будем во время прогулок, давайте замотивируем это советом доктора — отложения солей, необходим двухчасовой моцион, пусть он запишет это в историю болезни, документ…

— Трудно работать, ощущая к себе постоянное недоверие, — заметил Мерк.

Гелен глянул на него удивленно:

— А как бы вы поступили на месте американцев? Так же. Если еще не круче. Я, например, — допусти нашу победу над ними — посадил бы их в охраняемую виллу, не выпускал бы никуда, использовал как аналитиков и расчетчиков операций, не более того. Благодарите бога, что мы живем так, как живем, это оптимальный вариант, американцы — большие наивные дети, которые, увы, скоро повзрослеют…

Мерк улыбнулся:

— Благодарить надо не бога, а вашего друга Аллена Даллеса.

Гелен покачал головой:

— Нет, бога, потому что он свел меня с ним…

— Ладно, поблагодарим, хотя я в бога не верю.

— Только не говорите об этом американцам. Они даже на монетах чеканят: «В бога мы верим». Как-то, правда, не очень корреспондируется с постулатом Библии о том, что надо изгнать торговцев из храма, но они победители, а их, увы, не судят. Судят нас. Именно в этой связи, дорогой Мерк, необходимо наладить очень аккуратный контакт с Нюрнбергом… Конкретно — с теми адвокатами, которые приняли на себя тяжкое бремя защиты нашей армии и правительства рейха… А так же — как это ни покажется странным — гестапо… Мы должны помочь нашим адвокатам в построении стратегии их защитительных речей…

— Вы намерены помогать защите гестапо? — Мерк удивился. — Думаете, это возможно?

— Невозможно. Однако это облегчит участь армии и правительства, работа на контрастах. А мы с вами к тому же обязаны думать впрок. Немцам вскорости понадобится секретная полиция по наблюдению за левыми. Именно эту мысль мы и должны аккуратно заложить в речи адвокатов. Очень тактично, сдержанно, при явном осуждении гестаповского злодейства и бесчеловечности…

— В таком случае, почему вы не просите меня наладить контакт с тем, кто защищает партию? — усмехнулся Мерк.

— Нам не нужна нацистская партия. Ее цели — я имею в виду антикоммунистическую и антирусскую устремленность — нужно и можно достичь совершенно иным способом… Об этом, однако, позже. Итак, первая позиция — адвокаты Нюрнберга. Вторая позиция: в Марбурге, на Барфюссерштрассе, живет доктор Мертес… Это ваш старый сослуживец и добрый знакомый… Его подлинное имя Клаус Барбье. Я хочу, чтобы вы встретились с ним… И назначили ему место и время, где мы увидимся. Он и я. Вы обеспечите охрану. Продумайте, что нужно сделать, — Гелен внимательно посмотрел на Мерка, пешно. Частично эти возможности не использовались только потому, что генералы просто не знали о многом. Обвиняемые военные начальники узнавали о чем-либо только в том случае, если они, как солдаты, должны были по-военному выполнить готовое решение. Демократический политический деятель скажет, что они могли уйти в отставку. Это может сделать парламентский министр в демократической стране. Германский офицер не мог этого сделать.

Воинское неповиновение было и будет нар (помогал ему в выявлении английских разведчиков, евреев и русских пленных, сбежавших из концлагерей; коммунистами занимался сам Барбье, никого к ним не допускал, докладывал об акциях лично Гейдриху, а потом Кальтенбруннеру), случайно встретил его на вокзале в Меммингене, задел рукой, извинился и, подняв шляпу, шепнул:

— Зайдите в туалет.

Там, возле писсуаров, Мерк беззвучно, одними губами, сказал:

— Соблюдая полнейшую конспирацию, тщательно проверившись, явись в отель «Цур пост» во Фрайбурге десятого числа; приедешь базельским поездом; сядешь в Бонне в третий вагон с конца, нам так будет удобнее посмотреть, нет ли за тобой хвоста. Если мы увидим чужих, рядом с тобою устроится женщина в синем берете. Это сигнал тревоги, в отель не ходи.