Лебединая дорога - Семенова Мария Васильевна. Страница 135

А князь Чурила Мстиславич в ту пору был занят делом совсем не княжеским, не воинским: баловался с сынишкой. Гридни постарше, давным-давно деды, снисходительно посмеивались. А боярин Вышата, совсем было подобревший, Преисполнился новой неприязни. Не иначе, ревновал, мечтая о собственных внуках…

Но Чуриле дела было мало. Внук колодезника вырастет уже истинным княжичем, без подмесу. Воином у воина-отца, будущим князем. А назвали его — Мстислав.

Счастлив был Чурила сверх всякой меры. И, даже выйдя в гридницу навстречу послам, не выдержал, улыбнулся. Руки хранили тепло детского тела.

Поговорит с булгарами — и скорей снова туда.

Строго глянул на сына старый князь — эх, мальчишка еще! Но тот сам уже подобрался, посерьезнел. Светлые глаза потвердели, ладонь оперлась на стоящий в коленях меч. Шрам лежал на лице, от волос надо лбом до подбородка.

Из двух городов сидели в гриднице бояре. И князья впервые возглавляли их все втроем — двое кременецких и с ними Радим.

Давно бы так!

Хан Кубрат дорогих даров не прислал. Только провели по двору несколько безупречной красы жеребцов, покрытых шелковыми коврами вместо попон.

И речь старого Булана, не в пример беседам хазарских послов, оказалась коротка.

Хану Кубрату нужна была помощь.

Видать, царь хазарский не надеялся более приманить или примучить словен… Да и жили они от него мало не вдвое дальше булгар. И не словенин — заложник Органа сбежал восвояси. Вот и двинулось на Кубрата великое войско.

Частью хазарское, частью наемное. Шли в нем и печенеги-кангары, опять подкочевавшие с востока. Не отправь их хакан походом — точно принялись бы грабить самих хазар… Обещанное золото не надолго превратило их в друзей. Шел отряд барсилов — южных соседей и родичей хазар. И даже аль-арсиев, царских любимцев, не обошли стороной сборы и поход.

А вели всю эту силу старые знакомцы кременчан: Алп-Тархан и царевич Мохо. Имя шада Булан выговорил на словенский лад:

— Князь Муха.

Этих двоих разгневанный хан отправил заглаживать ошибки зимы.

Речь Булана была речью воина, подробной и точной. И без ненужных слов. И пока он говорил, его глаза подмечали на лицах каждую тень.

— Мой родич хан, — сказал Булан, — ждет от вас ответа, великие и славные ханы. Я кончил.

Словене остались одни…

Поднялся Чурила — левое веко низко опустилось на глаз:

— Что сдумаем, братие? Я так мыслю: помочь надо Кудряю Алмушевичу…

Радим наклонил голову:

— Я с тобой, Мстиславич.

Старый князь промолчал.

Бояре разноголосо загудели.

Круглица единой рукою желала встать за Кубрата — не столько за него, сколько против хазар. Халейги пока помалкивали, а кременчане разделились.

Стукнул палкой, поднялся боярин Вышата! Другие примолкли: что-то скажет…

Чурила же сразу понял — вновь поперек дороги ему встанет старый Добрынич. Суровый лик Вышаты от гнева был красен. Не вспоминал старик ни о сыне, удравшем с хазарами, ни о дочери — невесте Радима, ими искалеченного.

Склонил седую голову, словно бык-рогач в осеннем бою. И почти прокричал:

— Уже, князь, к тому приучил, что урман своих сажаешь выше верных бояр!

А теперь еще с булгарином побрататься хочешь? Два раза с ним поохотился, а мы уже и головы за него клади? Воев выставляй, одевай-корми? Сам иди, коли дома с Виглавичами не сидится! А мы погодим, у нас головы не болят! А забыл, кто князем тебя сделал, так можем и путь показать!

И затопали, замахали кулаками подле Вышаты его дружки-бояре из Верхнего конца:

— Быть по сему! Не любо нам! Не пойдем! Все те, что и допрежь того перечили князю и в малом, и в большом. И плели невесть что о молодой княгине, о жизни ее в чужой стране…

Халльгрим хорошо знал, что следует делать, когда тебя оскорбляют. Вот так, прилюдно, да еще на дружинном совете! Он покосился на Хельги. Тот сидел неподвижно, сложив руки на топоре, и смотрел на Вестейна. Хельги выглядел спокойным. Но пройдет два-три дня, и он вызовет ярла на хольмганг. И навряд ли сам конунг сумеет ему помешать.

Халльгрим отвернулся, глянул в резное окошко. У судьбы предначертания были иные. Ей, судьбе, нет дела до людских ссор и свар. Поход состоится — Вестейну ярлу против конунга не потянуть. И он, Халльгрим, пойдет за Торлейвом Мстицлейвссоном туда, куда тот поведет. Будет либо смерть, либо добыча и слава.

Но Торсфиорда ему в это лето уже не видать.

Халльгрим смотрел в окошко и видел в прозрачном солнечном небе тяжелые зимние облака.

Чурила Мстиславич повернулся к боярам, и могучий голос легко взмыл над бешеной руганью, которой что было мочи осыпали друг друга лучшие мужи:

— А ну тихо!

И не было заметно, чтобы он покраснел или побледнел. Лишь рубец на лице сделался мертвенно-синим, да левый глаз закрылся окончательно. Точно целился князь!

По человечку умолк под этим взглядом Верхний конец… А у Радима по старой памяти легонько, совсем легонько закололо в спине…

— Не вы меня на стол сажали, — уже в тишине обратился Чурила к Вышате и его кончанам. — Не вам и гнать. Один надо мной господин есть — Господин Кременец!

Ратибор и Радогость, двое друзей, первыми подошли к своему вождю и встали у него за плечами. Глядя на них, потянулись другие. Поднялись трое Виглафссонов и Торгейр Левша, Вячко, Доможир…

Чурила продолжал:

— Господину Кременцу и отвечу, не вам. А его с толку собьете… вином ли заморским, серебром ли хазарским! Дружина моя при мне еще! И за мной поскачет, бояре, не за вами! А и поскачет, бояре, да по ваши премудрые головы…

Мгновение он помолчал, будто испытывая, не перебьет ли кто. Но даже Вышата на сей раз встрять не посмел. Князь продолжал по-прежнему негромко, но слышно было всем:

— Кудряй нам друг верный. Что с того, что дружбу ту нам первыми показать. Хватит друг от друга за стенами хорониться, кабы кто не обманул!

Круглицкие вон досиделись, больше не хотят!.. Завтра на подмогу хану кликну и Госпожу Круглицу, и Господин Кременец. А ныне видеть вас боле не хочу!

Дружина молча стояла у него за спиной — вся младшая и половина старшей.

Хельги смотрел на конунга и впервые был готов идти с ним куда бы он ни позвал.