Валькирия - Семенова Мария Васильевна. Страница 45

Прекрасен и страшен день Посвящения!.. Мы, отроки, мучились ожиданием и в то же время не прочь были бы подальше его отодвинуть. Боялись все, боялась и я, но мой страх был другим. Парни трусили тяжкого испытания, я же предвидела – уготовит мне вождь что-нибудь. Чтобы ещё год сидела в молодших, стирала порты и прислуживала за столом. А повезёт – совсем ушла из дружины. Он ведь и к отрочеству едва меня допустил. И ему дела нет, если мне из Нета-дуна некуда уходить...

Минули весенние праздники Рожаниц и Ярилы, прилетели на вскрывшиеся озёра звонкоголосые птицы, высох и побелел на святом дереве череп жертвенного оленя. Зазеленели нежные листья, недолго осталось ждать первой летней грозы... И как та тишина перед грозой, пало в гриднице ожидание. Всех враз не испытывают; вот мы и силились угадать, кто окажется первым. Быть первым никому не хотелось. Всегда лучше взглянуть, как оно выйдет с другим, освоиться, примерить к себе. Первому не на кого оглядываться, он торит лыжню, ему трудней всемеро.

Мы трепетали, но всё началось совсем буднично, однажды перед вечерей. Вместо того чтобы по обыкновению ломать хлеб, вождь позвал:

– Ярун! Андом сын Линду из рода Чирка, поди-ка сюда.

Я увидела, как подобрался Славомир... В дружинном родстве мой охотник был ему пасынком. Осрамится – будет пятно и на усыновившем... Велета, наоборот, выпрямилась горделиво, глаза заблестели. Она верила беспредельно, той верой, что крепче всякого знания. За Яруна не надо будет стыдиться. А опояшут его – сей же час об руку ударят челом вождю. Теперь я думаю, вождь это знал и не наугад избрал парня первым. Кому великая честь, с того немало и спросится.

Побратим сунул мне деревянное блюдо, которое нёс, отчаянно глянул в глаза... отряхнул руки и пошёл. Я успела незаметно пхнуть его кулаком. В счастии и беде – он здесь не один.

Он встал перед высоким столом, стройный, широкоплечий, льняные кудри копной – половина бы отроков столь удалась. Будет воин, какими всякий вождь честен. Я любовалась.

– Ты, Ярун, – начал вождь, – знаешь ли, что не должен оставить дома родни? Никто не должен мстить за тебя, если погибнешь, и отвечать за убитых тобой – только ходящие на моих кораблях. Знаешь ты это?

– Знаю! – отмолвил мой побратим. И добавил с едва заметным смущением: – Я у матери отпросился. Тогда летом. Совсем отпросился, меня там больше не ждут.

Варяг продолжал:

– Не хуже тебя молодцы по семи зим в отроках ходят, не могут кметями стать. Хорошо ли учил тебя давший копьё? Довольно ли ты изведал премудростей, довольно ли синяков получил?

– Испытывай да сам убедись, – ответил Ярун. Он тоже вспомнил тот давний разговор на берегу, возле мостков. Вождь вновь смерил его взглядом, суровые глаза неожиданно потеплели.

– И с топором выучил обращаться?.. Кровля светлой гридницы подскочила от хохота. Мстивой переждал и спросил ещё:

– Достанешь теперь Славомира, если велю? Мой охотник поднял голову и ответил весело и бесстрашно:

– Нет, воевода! Я усыновлённый ему – как же трону?

У меня отлёг камень от сердца. Было видно, варягу ответ пришёлся по нраву. Позже мы поняли – он всем задавал такие загадки, испытывал, каков человек. Яруна никто не упереживал, он вышел врасплох и всё же не поскользнулся. Мне стало повеселей, я подумала: правда ведь, для чего они нас кормили-поили, учили всему... не затем же, чтобы ныне казнить... Я одёрнула себя – поглядим.

– Добро! – сказал воевода. И в очередь подозвал к себе ещё шестерых. Несколько дней их места в дружинной избе будут пустыми. Прежняя жизнь невозвратно закончилась для этих ребят, новая ещё не настала, негоже им есть и спать ни с нами, ни с кметями. А лучше и не разговаривать, чтобы ничьих Богов не обидеть.

Рано утром в поле перед крепостью приготовили глубокую яму. Голый по пояс Ярун спустился в неё, и его засыпали до ремня. Дали в руки маленький щит и крепкую палку. Девять опытных воинов выстроились поодаль, негромко переговариваясь и держа боевые, с серебряными втулками копья. Этим копьям было по сто лет; их выковали в жарком огне, когда мир был лучше теперешнего, и они жили в святой храмине, за дверьми. Нас учили владеть точно такими, учили защищаться и нападать, но ныне готовилась не обычная схватка, ныне Перун станет сам направлять широкие блестящие наконечники, сам поразит моего побратима или поможет ему.

Вешнее солнце ещё не успело зацеловать Яруна докрасна, до горячего гончарного цвета; белое тело казалось нежным по-девичьи. Вот сейчас эту белую кожу взорвут, вспорют девять хлещущих ран, и жутко будет глядеть на загубленную красоту...

Накануне я пробовала выспросить у Велеты – бывало ли, чтобы отроки гибли. Молодые кмети вовсю нас пугали, даже показывали рубцы один другого страшней, но глаза у врунов были слишком весёлые. Велета заморгала в ответ, брови жалостно изломились. Сестра вождя, уж конечно, она всё знала о Посвящении. Но сказать не могла. Брат не велел? Куда там брат, сам Перун заповедал...

Воины подняли копья и стали подходить к побратиму.

– Когда я был молодым, эти девятеро били все разом, – сказал мой наставник. – Теперь что, забава ребячья.

Хорошенькая забава!.. Первое копьё Ярун отбил краем щита. Второе, вспыхнув на солнышке, понеслось в открытую грудь. Он выгнулся, поймал его палкой.

Он улыбался, скаля белые зубы. Значит, было ему не особенно страшно. А может, и наоборот. Ещё удар, ещё, ещё и ещё. Все девять. Ярун стоял жив и крутил головой. Ему плохо верилось, что испытание миновало.

Я закричала едва ли не первая. Хмельной восторг распирал меня, восторг, замешанный на страхе, на зависти и на сознании, что мне всё это ещё предстояло. Хотелось сломать, разбить что-нибудь, отдаривая судьбу. Ярун вступил в Посвящение, вступил первым и не узнал неудачи. Добрая примета. Степенные кмети и те зашумели, как сосны под ветром, двое подошли к Яруну – откапывать. Лихой побратим не стал дожидаться, с силой рванулся, выскочил сам. И встал на прямых и чуть-чуть дрожащих ногах – любую службу исполнит, только давай. Я видела, вождь усмехнулся еле заметно. Он хорошо знал эти крылья, взлетавшие за спиной у Яруна. Парня поведут в лес ещё не завтра и не послезавтра: надо, чтобы остыл и снова начал бояться...