Тайны сталинской дипломатии. 1939-1941 - Семиряга Михаил Иванович. Страница 4

15 апреля 1939 г. президент Рузвельт обратился с посланием к Гитлеру и Муссолини, в котором предлагал им дать заверения в том, что они не нападут на перечисленную в послании 31 страну в Европе, Азии и Африке, в том числе и на СССР. Взамен этого заверения американский президент соглашался помочь Германии и Италии в открытии путей для международной торговли. В письме председателю Президиума Верховного Совета Союза ССР М. И. Калинину Рузвельт передал содержание этого обращения.

Какова же была реакция Гитлера? Выступая в рейхстаге 28 апреля, он заявил о расторжении Германией договора о ненападении с Польшей и морского соглашения с Англией. В беседе с Э. Бенешом в мае 1939 г. Рузвельт заявил, что аннексия чешских земель – крупнейшая ошибка Гитлера, ибо он «проглотил динамит», восстановил против себя всех честных людей в мире и нанес удар по Чемберлену, который до сих пор не может от него оправиться. Далее Рузвельт выразил надежду, что народы заставят Даладье и Чемберлена заключить соглашение с Советским Союзом[ 18].

Усиливавшаяся агрессивность Германии, которая уже непосредственно угрожала интересам Великобритании и Франции в Европе, и нараставшее недовольство общественности политикой умиротворения Гитлера в определенной мере оказали влияние не некоторую эволюцию внешнеполитической линии Н. Чемберлена и Э. Даладье. Правда, их позиция менялись непоследовательно, но все же это не был тактический прием, за которым могло скрываться сознательное продолжение прежнего курса.

Изменение проявилось в следующем. Во-первых, 31 марта 1939 г., т. е. через несколько дней после вступления германских войск в Прагу, Чемберлен заявил в парламенте, что в случае возникновения угрозы независимости Польши и если Польша окажет сопротивление агрессору, английское правительство «будет считать себя связанным немедленно оказать польскому правительству всю находящуюся в его силах помощь»[ 20]. Эти односторонние гарантии вскоре приобрели взаимный характер, что было зафиксировано в англо-польском коммюнике от 6 апреля 1939 г.[ 20]. Несколько позднее подобное заявление сделало и французское правительство. Летом того же года эти документы были оформлены в международно-правовые обязательства о гарантиях. Все эти факты были хорошо известны Сталину из донесений советских полпредов в Англии и Франции. «Случилось то, чего больше всего старался избежать Чемберлен, – телеграфировал в Москву И. М. Майский 20 марта 1939 г. – Между Англией и Германией пролегла глубокая политическая и морально-психологическая борозда, которую заровнять будет нелегко. Какие-либо переговоры между Лондоном и Берлином в ближайшем будущем невозможны»[ 21].

26 марта полпред СССР во Франции Я. 3. Суриц также докладывал: «Акт 15 марта замыкает целую полосу германских захватов, но все предшествующие захваты имели в глазах обывателя все же некоторую видимость оправдания. Они либо касались областей, оторванных от Германии Версальским договором (Саарская область), либо касались областей, сплошь населенных немецким населением (Австрия, Судеты)… Если в согласии с расистской теорией Гитлер действительно хочет объединить под своим «скипетром» только одних немцев и заранее отвергает всех, которые принадлежат к иной расе, то французам беспокоиться нет особых оснований, особенно после того, как достигнуто соглашение относительно Эльзаса и Лотарингии. Не может быть никакого сомнения, что это соображение сыграло и значительную роль при разрешении судетского вопроса и облегчило Чемберлену и Даладье заключить Мюнхенское соглашение. Акт 15 марта убил и эти наивные иллюзии и дал новый и поучительный урок политической грамоты»[ 22].

Во-вторых, тогда же, в марте 1939 г., когда Чемберлена и Даладье постигло горькое разочарование, потому что Гитлер пошел дальше того предела, за которым лежали уже непосредственно их интересы, они предприняли шаги к началу переговоров с Советским Союзом как по политическим, так и по военным вопросам. Так, министр иностранных дел Франции Ж. Бонне 29 апреля 1939 г. передал следующий проект соглашения Франции, Великобритании и СССР, текст которого сильно отличался в лучшую сторону от предыдущих проектов: «В случае если бы Франция и Великобритания оказались в состоянии войны с Германией в результате действий, предпринятых ими с целью предупредить всякое насильственное изменение положения, существующего в Центральной или Восточной Европе, СССР оказал бы им немедленно помощь и поддержку.

В случае если бы СССР оказался в состоянии войны с Германией в результате действий, предпринятых им с целью предупредить всякое насильственное изменение положения, существующего в Центральной или Восточной Европе, Франция и Великобритания оказали бы ему немедленно помощь и поддержку.

Три правительства согласуют между собой без промедления формы оказания этой помощи в том и другом из предусматриваемых случаев и предпримут все меры к тому, чтобы обеспечить ей полную эффективность»[ 23].

Это реалистичное и уравновешенное предложение Франции, к сожалению, не нашло поддержки в Лондоне. Английское правительство по-прежнему настаивало на том, чтобы СССР оказывал Англии помощь в случае ее вовлечения в войну, но не изъявляло готовности оказывать помощь Советскому Союзу, если он окажется в аналогичной ситуации. Важно при этом подчеркнуть, что в военных кругах Лондона настаивали на соглашении с Советским Союзом. Так, в меморандуме начальников штабов вооруженных сил, направленном правительству 16 мая 1939 г., отмечалось, что тройственный союз Англии, Франции и СССР «будет представлять собой солидный фронт внушительной силы против агрессии». Авторы меморандума одновременно предупреждали, что отсутствие Соглашения о взаимопомощи между этими странами явится «дипломатическим поражением, которое повлечет за собой серьезные военные последствия»[ 24].

Подобное развитие событий недооценивать нельзя, ибо оно свидетельствовало о том, что Англия и Франция понимали роль Советского Союза в европейской политике и вынуждены были считаться с ним как с важным политическим фактором в Европе. Об этом свидетельствуют и более поздние телеграммы Сурица – от 14 и 15 апреля, Майского от 14 апреля, а также беседы Литвинова с британским послом в СССР У. Сидсом 15, 16 и 17 апреля[ 25].

Изменившуюся международную обстановку отмечали в то время «Известия». В статье «К международному положению» (11 мая 1939 г.) отмечалось, что после выступления Гитлера в рейхстаге исчезли два серьезнейших договора, регулировавших отношения с Англией и Польшей. Был морской договор, заключенный между Германией и Англией, – сейчас его не стало. Был пакт о ненападении между Германией и Польшей – его тоже не стало. И далее газета констатирует, что все это внесло существенные изменения в международное положение. Поэтому, заключает газета, Советский Союз считал и считает, что для успешного противодействия агрессии нужно создать единый фронт взаимопомощи между четырьмя главными державами в Европе – Англией, Францией, СССР и Польшей – или по крайней мере между тремя – Англией, Францией и СССР.

Казалось, Сталину следовало бы воспользоваться сложившейся ситуацией для углубления контактов с Лондоном и Парижем на основе взаимных компромиссов в целях внешнеполитической изоляции Берлина. Осуществляя свою двойную игру, он в какой-то мере так и поступал, но от своего недоверия к политике Англии и Франции не избавился. Поэтому он счел возможным продолжать улучшать отношения и с Германией, игнорируя то, что Гитлер с помощью Советского Союза явно стремился разрушить наметившиеся англо-франко-советские переговоры. Одновременно германский диктатор заигрывал и с Великобританией.