Повесть о фронтовом детстве - Семяновский Феликс Михайлович. Страница 15

Так же старательно я вычистил автомат Вити. Когда у меня будет свой автомат, я всё время буду его чистить, как раньше Сарпахан.

Тут я вспомнил, что дядя Вася велел мне охранять наших. А я сижу в хате. Здесь же ничего не увидишь. Автоматы я потом дочищу, когда разведчики проснутся. Я взял Витин автомат, повесил на грудь и вышел во двор.

За дорогой блестела луговая трава. Я любил пасти коров на лугу. Хорошо бы сейчас и наших лошадей попасти. Вернётся дядя Вася, скажу ему. Дорога, по которой мы приехали, тянулась дальше вправо, в село. Позади хаты вдали возвышалась усадьба. Левее выглядывали крыши хат, темнел лес. Между хатой и усадьбой тянулся овраг. Хорошее место выбрали разведчики. И видно отсюда далеко, и луг рядом. Наверное, и речка где-нибудь близко.

Я ходил вокруг хаты, крепко сжимал автомат, внимательно смотрел на луг и на дорогу, на овраг и на усадьбу.

И вдруг я увидел, как от усадьбы кто-то пробирается. Кто это? Почему идёт не по дороге, а через овраг? Прячется, озирается, будто за ним гонятся. Это же шпион немецкий! Точно! Переоделся в нашу форму, чтоб его не узнали.

Он подходил всё ближе. Теперь его хорошо можно было рассмотреть. Молодой, чем-то похож на Яшку, в новой красноармейской форме, без винтовки. Тоже замаскировался! В нашем полку не было бойцов в новенькой форме да ещё без винтовки или автомата. Он всё смотрел на нашу хату, думал, наверное, что его никто не видит.

Я спрятался за углом. Когда боец подошёл совсем близко, я выскочил, наставил на него автомат и отчаянно, что было силы закричал:

– Хальт! Хенде хох! [2]

Шпион остановился как вкопанный.

– Хальт! Хенде хох!

– Чего?

– Руки вверх! Понял?

– Чего орёшь?

– Стрелять буду!

– Ты что? Ты что? Опусти автомат. Слышь, говорю, опусти! Убьёшь!

Шпион не убегал и не собирался поднимать руки. Он уставился на меня испуганными глазами и ругался:

– Не балуй, тебе говорят! Кончай шутки шутить!

Вдруг сзади раздался строгий голос Петра Иваныча:

– Что за шум?

Я оглянулся. Пётр Иваныч спокойно смотрел на нас.

– Кто такой? – спросил он шпиона.

– Да вот… – протянул тот обиженно.

– Чего «да вот»?

– Посыльный я, из штаба. Шёл к вам, а тут этот с автоматом.

– Топал-то зачем?

– Велели вам сразу же в баню идти. Истопили вон там, в деревне.

– Понятно. А ты чего без оружия ходишь?

– Быстрей хотел.

– Быстрей… – Глаза Петра Иваныча сощурились. – Давно в строю?

– Только привезли из запасного.

Посыльный… Назваться не мог. Фронтовика сразу видно. А этот ещё новичок, только приехал на фронт.

– Ошибочка вышла, – посочувствовал мне Пётр Иваныч. – Но ты не расстраивайся. Лучше переглядеть, чем недоглядеть. Бережёного и бог бережёт.

Вернувшись в хату, Пётр Иваныч увидел свой вычищенный автомат.

– Твоя работа?

– Ага.

– Спасибо, помощник.

Приехал дядя Вася и стал сносить в комнату продукты.

– В баню зовут. Фронтовую, видать, соорудили, – сказал ему Пётр Иваныч. – А будить жалко. Эх, спим, спим, а отдохнуть некогда!

Он нахмурился и вдруг безжалостно крикнул:

– Поднимайсь! Собираться в баню!

Разведчики зашевелились. Как им не хотелось вставать!

– Подъём! Взять полотенца! Мыться пойдём! – продолжал будить разведчиков Пётр Иваныч.

Разведчики полезли в вещевые мешки. А у меня ещё не было ни своего вещевого мешка, ни полотенца. Мы с дядей Васей одним вытирались. Значит, я не пойду в баню? Но дядя Вася достал полотенце и протянул мне.

– А вы?

– Потерплю маленько. Хозяйство без присмотра не оставишь. Воротитесь, тогда я съезжу.

Разведчики шагали в баню в одних гимнастёрках, а я – в курточке. Я буду мыться в настоящей фронтовой бане. У Третьяка я мылся зимой в корыте или тазу, а летом – в речке. И бельё своё сам стирал.

Яшка, блестя круглыми глазами, рассказывал:

– У нас дома своя банька есть. Дед в огороде срубил. В ней уж попаришься так попаришься! Залезешь по-пластунски да как поддашь парку… Но с дедом мне не сравняться. Напустит пару – задохнёшься. Я не выдерживал. А ему хоть бы что: хлещет себя веничком и крякает. Зимой, в самый мороз, напарится, выскочит голышом – и в снег. Поваляется, покатается – и снова на полок. До девяноста лет прожил – ни насморка, ни чиха.

Мы вошли в село. Где же баня? Пётр Иваныч повёл нас во двор, где стоял грузовик.

Здесь возле сарая под двумя железными бочками на кирпичах горели костры. Одна бочка была накрыта крышкой, а из другой, открытой, поднимался пар. В грузовике с откинутым задним бортом большими стопками лежало бельё. Оно было такое чистое, что даже глазам не верилось. Около него хлопотали две девушки в гимнастёрках и зелёных юбках.

Пётр Иваныч подошёл к грузовику. Девушки поздоровались с ним, как со старым закомым. Они дали ему бельё и полотенца на весь наш взвод. Пётр Иваныч попросил одну из них:

– Подбери чего-нибудь новому разведчику.

Девушка внимательно посмотрела на меня и улыбнулась:

– Где это вы нашли такого большого? Ишь, фронтовичок какой! Подберём что-нибудь!

Вслед за Петром Иванычем мы пошли в сарай. В нём плавал пар. На полу были настелены доски, стояли лавки, табуретки. Возле них разбросаны железные тазы. Около дверей стояла ещё одна железная бочка с водой, вёдра и ящик с кусками чёрного мыла.

Мы, торопясь, начали раздеваться. Старый боец, который здесь хозяйничал, собрал нашу одежду, отнёс её к закрытой бочке и запихнул в неё. Пока мы будем мыться, одежда хорошо пропарится.

Я с удивлением смотрел на разведчиков. У них были чёрные от загара лица и шеи, а тело совсем белое.

Пётр Иваныч усмехнулся:

– Загар фронтовой, только до шеи.

И у меня тоже был фронтовой загар.

Пётр Иваныч стоял ко мне боком. У него на белой коже был длинный красный шрам. От него вправо и влево расходились шрамы поменьше. Это тяжёлое ранение. Петру Иванычу за него дали золотую нашивку.

Я хотел мыться с Витей, но его уже кто-то взял в пару. Я стоял около Петра Иваныча и не решался отойти от него.

– Начнём, Фёдор, водную процедуру, – сказал он нетерпеливо.

Мы взяли тазы и поставили их рядом на лавку. Старый боец принёс горячую воду. Пётр Иваныч протянул мне мочалку и мыло: