Пан Володыёвский - Сенкевич Генрик. Страница 38

— Но слезами горю не поможешь! То, что Кетлинг тебя полюбил, не диво! Да и как тебя не любить?! И что ты его полюбила, тоже неудивительно, куда мне до Кетлинга! На поле брани я ему не уступлю, он сам это подтвердить может, а тут нас равнять нечего. Господь бог одного всем наградил в избытке, а у другого отнял немало, но все же разум ему оставил. Вот и я, как только меня ветром в поле обдуло, поостыв малость, внял голосу совести и подумал: за что же ты их покарать собрался? Зачем кровь друга пролить хочешь? Полюбили — значит, на то воля божья. Старые люди говорят — против любви и гетманское слово не указ. Ежели бы Кетлинг знал, что ты мне слово дала, может, я бы и крикнул ему: «Защищайся!», но он ни о чем не ведал. Нет за ним вины. И за тобой нет. Он порешил уехать, ты от мирской суеты удалиться. Видно, уж такова судьба. Но ничего, перетерплю. Божий перст указует, что мне суждено быть сиротою.

Пан Михал внезапно умолк, с трудом переводя дух, как пловец, едва вынырнувший из глубины вод, и снова взял Кшисю за руку.

— Любить, всего для себя желая, — не искусство. У троих сердца кровью исходят, — думал я, — пусть одно перестрадает, двоим радость уделом оставив. Дай тебе боже счастья с Кетлингом… Аминь! Дай тебе боже счастья с Кетлингом!.. Ноет у меня душа, но поболит и пройдет. Дай тебе бог, а это пройдет!.. Ничего, перетерплю! — И хоть держался он храбро, но при этих словах стиснул зубы и застонал от боли, а в другом конце гостиной послышался жалобный плач Баси.

— Ну, Кетлинг, будь счастлив, друже! — крикнул Володыёвский.

Кетлинг подошел ближе, пал ниц перед Кшисей и молча с величайшей почтительностью и нежностью обнял ее колени.

А Володыёвский заговорил прерывисто:

— Обними его и ты! Натерпелся бедняга… Благослови вас бог! Не пойдешь ты в монастырь… А я тем утешусь, что не проклянете вы меня, а добром помянете… Бог сейчас со мною, я знаю, хоть и тяжело мне…

Бася, не в силах вынести его слов, выбежала из гостиной. Заметив это, пан Володыёвский сказал стольнику и сестре:

— Ступайте и вы, а их одних оставьте… Я тоже пойду, хочу наедине со спасителем нашим побеседовать.

И вышел.

В прихожей ему на глаза попалась Бася, она стояла у лестницы, в том же месте, что в прошлый раз, когда в сердцах выдала тайну влюбленных. Только теперь она стояла, отвернувшись лицом к стене, и плечи ее вздрагивали от рыданий.

Увидев это, пан Михал еще больше закручинился над своей судьбой: до сей поры он сдерживался, но тут словно рухнули преграды и из глаз его полились слезы.

— О чем плачешь, голубушка? — спросил он жалобно.

Бася подняла головку и, поднося к глазам то один, то другой кулачок, сотрясаясь от рыданий и глотая открытым ртом воздух, заплакала в голос:

— Боже, как мне жаль!.. Боже, так жаль!.. Пан Михал такой добрый, такой честный!.. Боже мой, боже!

А он тем временем взял ее ручки в свои и стал целовать их с большой пылкостью и воодушевлением.

— Бог тебя вознаградит! Бог тебя вознаградит за твою доброту! — сказал он. — Тихо, не плачь!

Но Бася рыдала еще пуще. Каждая жилка ее трепетала, она все чаще ловила губами воздух и наконец, затопав ножками от возмущения, закричала на весь дом:

— Глупая Кшися! Да я бы… и на десять Кетлингов пана Михала не променяла! Я пана Михала люблю больше всех… больше, чем тетю, больше… чем дядюшку, больше… Кшиси.

— Бася! Бога ради! — воскликнул маленький рыцарь.

И, пытаясь хоть как-то успокоить девушку, Михал схватил ее в объятья. Бася прижалась к его груди, так что он слышал, как часто, будто у птички, бьется ее сердце; пан Михал обнял Басю еще крепче, и они замерли.

Наступило молчание.

— Бася! Пойдешь ли за меня? — спросил маленький рыцарь.

— Да! Да! Да!

Услышав такой ответ, пан Михал с жаром поцеловал ее в румяные губы, и они снова замерли.

Тем временем затарахтела бричка, пан Заглоба вбежал в сени, а оттуда в покои, где сидели стольник с супругой.

— Нету Михала! Как в воду канул! — выпалил он единым духом. — Я всю Варшаву обшарил! Пан Кшицкий говорит, что его с Кетлингом видели! Не иначе как схватились они!

— Михал здесь, — отвечала пани Маковецкая, — привез Кетлинга и отдал ему Кшисю.

Соляной столб, в который обратилась Лотова жена, должно быть, более походил на живого человека, чем пан Заглоба в ту минуту. На какое-то время он умолк, потом протер глаза и произнес:

— Хе?

— Кшися с Кетлингом в гостиной, а Михал молиться пошел, — сказал стольник.

Пан Заглоба открыл дверь и, хотя был уже упрежден обо всем, снова остолбенел, увидев две склоненные друг к другу головы. Кшися с Кетлингом тотчас вскочили, онемев от смущения, но тут вслед за Заглобой в гостиную пожаловали и дядюшка с тетушкой.

— Жизни моей не хватит, чтобы Михала отблагодарить! — воскликнул Кетлинг. — Ему мы своим счастьем обязаны!

— Да благословит вас господь! — сказал стольник. — Как Михал сказал, так и будет!

Кшися бросилась в тетушкины объятья, и обе заплакали. Пан Заглоба напоминал вытащенную из воды рыбу. Кетлинг поклонился сыновьим поклоном стольнику, старик обнял его, и то ли от избытка чувств, то ли от смущения сказал:

— А пана Убыша Дейма-то зарубил! Не меня, Михала благодари!

— Жена, а как их красотку-то звали? — спросил он, помолчав.

Но у пани Маковецкой времени на ответ не было, потому что в комнату вбежала Бася, еще более стремительная, еще более розовая, чем всегда, с вихрами, спадавшими на лоб пуще прежнего. Подскочив к стоявшей посреди паре и размахивая пальцем то перед глазами у Кетлинга, то у Кшиси, она воскликнула:

— Делайте что хотите! Вздыхайте, страдайте, женитесь! На здоровье! Вы думаете, пан Михал один-одинешенек на свете останется? А вот и нет — возьму и за него выскочу, потому что я его люблю и сама об этом ему сказала. Первая сказала, он спросил, пойду ли я за него, а я сказала, что выбрала бы его из сотни, из тысячи, потому что люблю его и буду ему самой лучшей женой, пойду с ним в огонь и в воду, воевать вместе пойду. Я его давно любила, хоть и молчала, потому что он самый добрый, самый желанный, лучше него на свете нет… А теперь женитесь сколько влезет, а я за пана Михала выскочу хоть завтра, ведь я, я…

Тут Бася поперхнулась.

Все смотрели на нее и переглядывались, никак не могли взять в толк, то ли она разума лишилась, то ли говорит правду, но тут вслед за Басей в дверях появился и Володыёвский.

— Михал! — воскликнул стольник, снова обретя дар речи. — Правду ли мы слышим?

На это маленький рыцарь отвечал торжественно:

— Бог сотворил чудо, и вот мое утешение, моя любовь, мой клад бесценный!

После этих слов Бася бросилась к нему как серна.

Тем временем маска удивления спала с лица Заглобы, его белая борода затряслась, и, широко раскрыв объятья, он сказал:

— Неужто это правда? Гайдучок, Михал, дети мои, идите ко мне. А то разревусь, ей-ей, разревусь…

ГЛАВА XXI

Он ее без памяти любил, и она его не меньше, и было им хорошо вместе, только детей бог не дал, хотя уже четвертый год пошел после свадьбы. Зато хозяйством занимались с великим усердием. Володыёвский купил на свои и Басины деньги несколько деревенек вблизи Каменца, и обошлись они ему недорого: в тех краях уже кое-кто, опасаясь турецкого нашествия, спешно распродавал имущество. В имениях своих маленький рыцарь вводил строгие военные порядки, неспокойный люд усмирял, отстраивал спаленные хаты, сооружал фортеции, то есть оборонные крепостцы, куда назначал временные гарнизоны из своих солдат, — словом, как в былые времена ревностно защищал отечество, так теперь рьяно хозяйствовал, не выпуская, впрочем, из руки сабли.

Слава его имени служила наилучшей защитой его владениям. С некоторыми мурзами он, по обычаю, лил воду на сабли и заключал побратимство, иных бивал. Своевольные казацкие отряды, разрозненные ватаги ордынцев, степные разбойники и головорезы с бессарабских хуторов трепетали при одном упоминании о «Маленьком Соколе» — и потому табуны его лошадей и гурты овец, буйволы и верблюды без опаски бродили по степи. Даже соседей его уважали. Состояние пана Михала при помощи дельной супруги умножалось. Он был окружен почетом и любовью. Родимая земля наградила его высоким званием, гетман его любил, хотинский паша, вспоминая о нем, губами чмокал, в далеком Крыму, в Бахчисарае, с почтением повторяли его имя.